Полет продолжается

VII

Госпиталь расположился в довольно тихом, уютном месте. Лишь редкие автобусы и легковые машины нарушают тишину улиц, да где-то вдали слышен перестук колес и гудок электрички.
Честно говоря, с детства Жора не питал особых симпатий к медицине и медицинским учреждениям. «Хорошие люди медики, но хотелось бы всю жизнь прожить без их помощи», — говорил он.
И вот сейчас он должен пройти маленькую деревянную проходную, предварительно показав вахтеру направление, и отдать всего себя в ведение медицины. Георгий был наслышан, что проверка при отборе в космонавты проводится настолько тщательно, что могут обнаружиться какие-нибудь скрытые дефекты в здоровье, которые не замечали врачи раньше, при прохождении ВЛК — врачебно-летной комиссии. Пессимисты даже пугали: «Будешь проходить комиссию на космонавта, а снимут даже с летной работы»…
Такие случаи были, и Георгий о них знал.
Проходная позади. Сдал дежурной медсестре личные вещи. Переоделся в госпитальное белье, получил халат и тапочки. И сразу стало как-то не по себе. Кругом в таких же халатах ходили люди. Были тут летчики, прибывшие на обычную ежегодную ВЛК, были уже списанные с летной работы пилоты, пожилые люди, проходящие комиссию на предмет увольнения в запас, и больные, проходившие курс лечения.
Георгий присматривался к окружению: наверное, среди них есть и ему подобные. Обратил внимание на одного рослого летчика, но тут же решил, что таких длинных, наверное, в космонавты не берут. Впрочем, приглядевшись, Георгий понял, что они примерно одного роста. Привлекла в этом белокуром с вьющимися волосами человеке с мужественными чертами лица какая-то внутренняя собранность и целеустремленность. «Наверное, все-таки мы по одной причине здесь», — решил Георгий.
Разговорились. «Владимир Шаталов», — представился новый знакомый. Вскоре выяснилось, что они даже служили некоторое время в одном округе. Причина пребывания в госпитале у них действительно была одна и та же. Присмотревшись, убедились, что здесь таких немного.
Пошли тревожные дни, когда каждый мог познать горечь несбывшейся мечты: малейшее отклонение в здоровье от нормы — и возникнет непреодолимая преграда.
Началось со сдачи анализов. Они в норме. Значит, первая ступенька в барьерном беге по медицинским лабораториям позади. Сколько еще препятствий?! Об этом знали только врачи, которые «наизнанку выворачивали» организм: осматривали, просвечивали, прослушивали. Когда осматривал хирург, обратил внимание на шрамы на запястьях рук.
— Что это? — спросил он.
— Следы из далекого детства, — грустно улыбнувшись, сказал Георгий.
Врач не допытывался, но потребовал, чтобы Жора повращал кистями, согнул и разогнул по очереди все пальцы, и, убедившись в отсутствии дефектов, медицинским неразборчивым почерком написал заключение. В конце можно было прочесть: здоров.
Подходя к дверям каждого нового кабинета, Жора чувствовал, как сердце начинает отсчитывать шаги. «Неужели за этой дверью находится стена, через которую не перепрыгнешь?» — каждый раздумал он.
Но вот пройдены все кабинеты. Врачи единогласно решили, что его организм здоров. Отмучился?! Нет. Теперь предстояли специальные исследования, после которых, можно сказать, лишь приоткрывалась дверь в отряд космонавтов. А ведь именно здесь вполне здоровые ребята срезались. Значит, кроме здоровья, нужны были еще какие-то качества.
Человеческий организм способен воспринимать огромное количество информации, поступающей к нему через органы чувств, перерабатывать ее, запоминать и при необходимости применять в определенных условиях. Но при этом он может по-разному реагировать на показания приборов и сигнализаторов. У одних людей скорость реагирования высокая, у других замедленная. Это и проверяется во время исследования на специальных тестах.
Одним из наиболее сложных экспериментов была проверка на черно-красной таблице Шульца. Сложность выполнения задания заключалась в том, что на таблице, разбитой на сорок девять квадратов с двадцатью пятью черными цифрами и двадцатью четырьмя красными, нужно было производить подсчет суммы, состоящей из черной и красной цифры, при этом сумма должна быть равна двадцати пяти. Черные цифры шли в возрастающем порядке, а красные в убывающем. Кроме всего, при проведении эксперимента вводились дополнительные световые и звуковые помехи в виде отсчета этих же цифр, но в ином порядке. Необходимо большое усилие воли испытуемого, чтобы отстраниться от всех помех и избирательно вести правильный отсчет. Сбившись однажды, нужно не растеряться и продолжать эксперимент.
Когда Добровольскому объясняли условия и поставили задачу, он мысленно настроил себя на то, что находится в полете и выполняет сложный всепогодный перехват, когда нужно отключиться от хаоса звуков и шумов, врывающихся в уши через шлемофон, все внимание сосредоточить на приборах. Правильный внутренний настрой позволил ему пройти и через это испытание. Правда, после него в глазах рябило. Георгий почувствовал испарину на лбу, неприятно прилипла майка к спине между лопатками.
Психологических проб было много. Одна из них — на проверку зрительной памяти. Испытуемому показывали более десятка приборов с разной ценой деления шкалы. Необходимо было быстро прочесть показания приборов, а потом выйти в другую комнату и нарисовать их, изобразив положение стрелок на шкалах. В кабине самолета при выполнении полета летчик успевает отслеживать показания многих приборов. Он как бы каждое мгновение мысленно фотографирует приборную доску. Зрительная память пилота помогла Добровольскому пройти и эту пробу. Но и это был еще не конец.
Еще и еще продолжались испытания. И на запоминание текста, и на запоминание пропущенных букв, слов при наличии острого дефицита времени. Тут не только смекалка нужна была, но и эрудиция, чтобы после вставленных букв не получилось вместо «орел слетел с высокой скалы из-за туч» — «осел лежал с высокой скалы куч». Иногда получались смешные словосочетания, но испытуемым в это время было не до смеха: терялись баллы, возможно, именно те, которых не хватит, чтобы пройти эту сверхпристрастную и очень строгую комиссию.
Была проверка и на вестибулярную устойчивость. Добровольский не укачивался ни на качелях, ни во вращающемся полосатом «барабане» даже при воздействии электрических раздражителей на вестибулярный аппарат.
«Он у меня по-моряцки загрублен и качку не воспринимает», — говорил Жора много лет спустя.
Но в этот день, то ли от волнения, то ли от перенапряжения экзаменационной обстановки, но «тошнотики» ощущались, хотя кроме него самого никто ничего не заметил. Последний медицинский экзамен, которого, впрочем, Георгий Добровольский не очень боялся, — центрифуга. С перегрузками он неоднократно сталкивался во время полетов на истребителе при выполнении фигур высшего пилотажа и при проведении учебных воздушных боев. Правда, поговаривали, что не так страшна центрифуга, как ее «шпионы» — датчики, наложенные на испытуемого и соединенные с записывающей аппаратурой. Они могли уловить сбой дыхания, кратковременную потерю сознания, которую не ощущает даже сам человек, перебои в сердечной деятельности под воздействием перегрузок.
Георгий влез в кабину центрифуги. Она чем-то напоминала кабину самолета. Затянута привязная система. Медики и инженеры покинули зал, где должна раскручиваться капсула. Оставшись наедине с необычным аппаратом, Георгий еще раз мысленно воспроизвел операции, которые ему необходимо выполнять, и приготовился к эксперименту. Было слышно, как включились механизмы, приводящие в движение центрифугу. Медленно, как бы нехотя, сдвинулась кабина и начала разбег по окружности зала. Скорость вращения нарастала. По мере ее увеличения Георгий чувствовал, как тело плотнее вдавливается в сидение, и, казалось, какая-то неведомая сила хочет расплющить его и подогнать под обводы кресла. Руки отяжелели, и с большим трудом ему удавалось оторвать их от подлокотников. Казалось, они прилипли и при поднимании за ними тянется густая клейкая масса. Серая пелена подступала к глазам. Потом она сменялась алой пеленой и снова серой. Чувствовалось, как кровь, будто в сосуде, то приливает к голове, то отливает к ногам. Но это не ново, все он уже не единожды прочувствовал в полете. Разница только в длительности ощущений. Ему казалось, что воздействие перегрузок на центрифуге гораздо более растянуто, чем в самолете. Вдруг скорость вращения начала падать. «Неужели медики досрочно прекратили эксперимент, потому что датчики уловили отклонения от нормы?» — мелькнула мысль. Ведь в самолете и при выведении из пикирования он чувствовал гораздо большие перегрузки…
— Все в порядке. Переносимость отличная, — успокоил врач, уловив тревожный взгляд Георгия.
Потом — дополнительные проверки окулиста и отоларинголога, невропатолога и хирурга. Однако чувствовалось, что все уже позади. Добровольский прошел все туры медицинской экспертизы. Врачи довольны. У медиков нет возражений. И вот Георгий снова на вокзале. Поезд мчит его к месту службы, а на душе все-таки тревожно: «А вдруг это еще не все?! Вдруг еще потребуются какие-то проверки?»
Мелькают полустанки и станции больших городов, где клокочет жизнь. Скорее домой. Там ждут жена, дочь, друзья; там кипит своей неуемной работой аэродром. После такого перерыва придется получать вывозные на спарке. Он уже мысленно чувствовал себя дома. А там все было действительно так, как он себе представлял: ждали все, кто ему близок и дорог.
Полеты, работа на время вытеснили томление ожидания. Миша, который был посвящен в события, происходившие в Москве, вспоминал, что Георгий как-то преобразился: ходил веселый, жизнерадостный; добрая открытая улыбка не сходила с его лица.
Незадолго до отъезда в Центр подготовки космонавтов пришел приказ о присвоении Добровольскому очередного воинского звания — майор.
А вскоре по приказу из Москвы семья начала готовиться к переезду. Перед отъездом Георгий предложил Мише сфотографироваться на память.
— Будешь знаменитостью — не забывай, — смеялся Миша, — а забудешь — у меня останется вещественное доказательство, и я тебе напомню.
Георгий знал цену дружбе. Со своими товарищами он постоянно поддерживал связь и добрые контакты, не ленился писать письма, которые были проникнуты таким вниманием, что друзьям, даже не любителям писать, совестно было не отвечать.
Полковые друзья тоже не забывали бывшего своего замполита. Ко дню рождения прислали сувенир: над планетой Земля мчится космический корабль. И написали: «Жми, Жора!». В ответном письме он писал: «Передай, пожалуйста, всему личному составу: «Служу Советскому Союзу!», а Борису Петровичу, что я очень тронут вниманием».

Отец и сын Добровольские

Отец и сын Добровольские

Мише Георгий писал: «…У меня не всегда все идет гладко. Иногда лучше, а иногда и хуже других. Как всегда в таких случаях я внутренне очень переживаю, сам себя терзаю и подвергаю все страшному анализу…»
Новое место службы Добровольского называли Звездным. Учась в Военно-воздушной академии, Георгий не раз проезжал эти места.
Именно здесь всего в нескольких домах поселились космонавты с семьями и многие из тех, кто принимал активное участие в подготовки звездных стартов.
Жизнь в Звездном началась с занятий по общекосмическим дисциплинам, а потом по теории космического полета, конструкции космических систем, астронавигации и т.д.
На экзаменах и зачетах преподаватели порой удивлялись, как за такое короткое время слушатели успевали впитать в себя столько знаний. Вспоминая этот период в учебе, Добровольский говорил: «Наше желание слетать в космос было столь высоко, что все, что в нас впихивали преподаватели, умещалось, как в растягиваемую емкость, и не проливалось. Мозг насыщался, но не перенасыщался потоком знаний».
Не только теорией космонавтики были заняты слушатели. Здесь, в Центре подготовки космонавтов, из них готовили всесторонне грамотных и физически закаленных и тренированных людей, готовых к большим физическим и моральным перегрузкам. Физподготовка была целенаправленной — для развития выносливости, вестибулярной устойчивости, координации тела, быстроты реакции.
Космонавты бегали по пересеченной местности, ездили на велосипедах, играли в хоккей, футбол, волейбол, теннис. Для выработки вестибулярной устойчивости использовались специальные снаряды: батут, качели… И, что особенно радовало Георгия, наряду со специальными тренировками будущие космонавты много летали на самолетах разных типов и прыгали с парашютом.
Более всего полюбились Добровольскому спортивные тренировки в бассейне. С трамплинов различной высоты можно было выполнять прыжки в воду, делая при этом ласточку, спады, перевороты, причем движения его были красивые, отточенные. Здесь с ним соперничать мог только Герман Титов.
С нетерпением ждал Добровольский и парашютных прыжков. Прыгал он всегда спокойно, уверенно, без тени сомнения. Инструктору, руководившему прыжками, нравилась техничность Георгия. Задания на прыжки непрестанно усложнялись: с продолжительной задержкой, на точность приземления, прыжки в воду. Георгий выполнил норму парашютиста-спортсмена первого разряда.
Покидая госпиталь после комиссии, Добровольский думал, что еще не скоро вплотную опять столкнется с врачами.
Но дотошные врачи отсутствовали только при проведении специальной космической, чисто технической подготовки. В остальных случаях они были постоянно рядом, организм космонавтов находился под их неусыпным контролем. И это еще не все. Целый комплекс тренировок проводился врачами и при их участии. Если в госпитале Добровольский миновал такую «экзекуцию», как проверка на «жаропрочность», то в Центре подготовки космонавтов он попал в руки врача, руководившего тренировками в термокамере.
Предполагалось, что в случае отказа системы терморегулирования на борту космического корабля, космонавту в пределах примерно часа (до выполнения посадки) придется работать в исключительно тяжелых условиях, когда температура в кабине может подняться до шестидесяти — семидесяти градусов. При тщательном контроле за состоянием организма космонавта врач в термокамере знакомил будущих исследователей космоса с влиянием на него больших температур. При этом предлагал выполнять даже некоторые задания.
Георгий вышел из термокамеры похудевшим на несколько килограммов, а потом, за обеденным столом с удовольствием восполнял потери холодным квасом, заботливо приготовленным поварами летной столовой.
Взятые на другой день анализы подтвердили, что организм Добровольского стойко перенес температурные перегрузки. Начался тренаж и исследования на беговой дорожке, где, обклеенный медицинскими датчиками, с маской на лице для отбора выдыхаемого воздуха, космонавт приноравливался к меняющемуся ритму убегающей из-под ног резиновой черной площадки. Но все эти приборы и тренировки в термокамере, барокамере, на беговой дорожке и тренажерах по закалке вестибулярного аппарата не шли ни в какое сравнение с сурдокамерой, о которой Георгий много уже слышал. Это камера полной изоляции и тишины. Знатоки утверждали, что состояние одиночества, оторванности от внешнего мира позволяет заглянуть человеку поглубже в себя.

Далее…

Cекретарю парткома части. — Авт.