72


Для того, чтобы данность стала действительностью,
нужно ее в буквальном смысле слова воскресить.
Это-то и есть наука...

Осип Мандельштам


Полеты в космос возродили былую славу ВВС. Молодежь потянулась в авиационные училища. На любого парня в фуражке с голубым околышем смотрели как на потенциального кандидата в Герои Советского Союза. Генералы с Пироговки начинали понимать, сколь недальновидны были они еще вчера, чураясь ракетчиков. Кто подготовил и воспитал героев космоса, посланцев мира, граждан Вселенной? Кому обязана страна блеском звездной славы? Военно-Воздушным Силам! Королев? Никто не спорит: он делает хорошие ракеты и космические корабли. И пусть строит! Честь ему и хвала. Но вмешиваться в формирование экипажей ему не положено. Микоян или Сухой, которые, кстати сказать, делают тоже неплохие машины, не берут на себя смелость давать советы, кто должен летать на их истребителях. Они проектируют, авиапром строит, а ВВС эксплуатирует - все ясно и понятно. Так же должно быть и с ракетами...

Эти тенденции Сергей Павлович уловил быстро. "Антивэвээсовские" настроения существовали и в стенах его ОКБ, особенно среди молодежи. Молодые проектанты и испытатели, прекрасно знающие космическую технику, ясно представляющие себе весь ход полета, не видели в нем решительно ничего такого, чего не смог бы сделать, малость потренировавшись, любой здоровый человек. Именно нормально здоровый, а не сверхздоровый, как требовали авиационные медики в 1960-м.
729

Возможно, Сергей Павлович сожалел теперь о том, что он отдал на откуп ВВС отбор космонавтов. Ведь еще тогда, в 60-м, начал точить его молодой проектант из отдела Тихонравова Костя Феоктистов: все доказывал ему, что летать на новых кораблях должны не летчики, а инженеры.

- Скорее всего, я сам, - добавил Феоктистов.

Королев накричал на него тогда, а ведь он был прав. Потом Женя Фролов -один из его молодых ведущих конструкторов - тоже начал "забрасывать удочку": надо бы слетать да все проверить в деле... Ясно, что из молодежи своего ОКБ он может набрать отряд космонавтов не меньший, чем в Звездном городке.

А Звездный городок тем временем интенсивно расширялся. Штат Центра подготовки космонавтов распухал как на дрожжах. Если в самом начале количество летчиков - кандидатов на космический полет - было соизмеримо с количеством людей, "при них состоящих", то теперь число последних во много раз превышало число первых. Служить в Звездном, даже не претендуя на участие в космических стартах, было престижно. Тут легче было получить хорошее жилье, дети учились в отличной школе, магазины были богаче московских, вокруг прекрасная природа, леса - о чем еще может мечтать служивый человек?! Наконец, здесь было интересно работать! Поэтому уже через три года после организации ЦПК его штат перевалил за 600 человек. Непрерывно шло строительство административных корпусов, тренажеров, классов, жилья. Из первых отобранных кандидатов в космонавты к началу 1963 года двое уже слетали, один погиб, шестеро были забракованы медиками или отчислены за дисциплинарные прегрешения -осталось одиннадцать человек: не столь уж большой выбор. В 1962 году в частях ВВС начался поиск новых кандидатов, и к началу следующего года отряд космонавтов пополнился второй группой кандидатов из пятнадцати человек, из которых было восемь летчиков и семь летчиков-инженеров. Среди них: Владимир Шаталов (Карпов назначил его старшим среди летчиков). Лев Демин (старший среди инженеров), Георгий Добровольский, Юрий Артюхин, Алексей Губарев, Анатолий Филипченко, Виталий Жолобов и другие. В 1964 году в эту группу вошел любимец Каманина Георгий Береговой. Вскоре после того, как новые кандидаты разместились в Звездном городке, их повезли знакомиться к Королеву.

В большом кабинете, на дверях которого висела табличка "Главный конструктор. Начальник предприятия", всех усадили за длинный стол. Сидели тихо, озирались на черную школьную доску, на деревянные панели для чертежей, которые задергивались бежевыми занавесочками (секретность!), на здоровенный глобус в углу. Наконец, вошел плотный человек в шерстяной рубашке без галстука, обошел всех, с каждым поздоровался за руку - все это без суеты и не только без сюсюканья, но даже без особой приветливости: строго, по-деловому. Космонавты рассказывали о себе.

- А вы на чем летали? - Королев обернулся к Шаталову.

- На СУ-7Б, Сергей Павлович. Скорость - два Маха68...
68 Число Маха - отношение скорости самолета к скорости звука в воздухе.

- Расскажите подробнее. Какой разбег, потолок, как пилотируется...

Королев внимательно разглядывал новых кандидатов в космонавты. Это были уже совсем не те робкие лейтенанты, которые пришли к нему три года назад. Те были просто молодые здоровяки, совершенно не представлявшие себе, что их ожидает. Эти - знали! Они были старше, образованнее, опытнее, расчетливее. Они отлично понимали, какой великий, всю их жизнь определяющий шанс выпал им, и они готовы были на все, чтобы не упустить его. Эти не будут гусарить, как Гриша Нелюбов...

Королев кратко напомнил о полетах на "Востоках" и начал рассказывать, что теперь он собирается вывести на орбиту многоместный корабль, который уже готов.

- Но все это только начало, - продолжал Сергей Павлович, все более воодушевляясь, как бывало всегда, когда он говорил о будущем. - Завтрашний
730

день космонавтики - создание крупных орбитальных станций. В них будут работать исследователи, а сами станции станут орбитальными причалами...

Он рассказывал то, что ясно видел, а видел он то, что осуществилось только через восемь с половиной лет, когда "Союз-11" впервые стартовал к "Салюту"...

Многоместный корабль, о котором Королев говорил будущим космонавтам, был нужен ему по многим причинам. Прежде всего, надо было дальше развивать пилотируемую космонавтику, сохраняя при этом мировое первенство. Сергей Павлович знал, что американцы, завершив весной 1963 года программу полетов одноместных кораблей "Меркурий", перейдут к двухместным кораблям "Джемини". Их надо обогнать. И не просто обогнать, но обогнать с перевесом: если у них будут стартовать два человека, то надо, чтобы на нашем корабле стартовали три.

Но кроме решения проблем "внешней политики", трехместный корабль облегчал Королеву решение некоторых задач "внутренней политики". Ведь именно такой корабль давал возможность положить конец космической монополии ВВС: пусть командиром пока останется летчик, но уж инженера-то нельзя будет не включить в такой экипаж!69
69 "Во Франции нелепость непродолжительна", - писал Франсуа Араго, чего, к сожалению, нельзя сказать о нас. До сих пор человек в погонах - непременно командир корабля и подчас руководит работой многоопытного космонавта-инженера, уже летавшего в космос, в отличие от новичка командира.

Королев хотел, чтобы первый ученый в космосе выполнил роль десантника, захватившего важный плацдарм, а подкрепление не заставит себя ждать. В будущем так и случилось: из шестнадцати 2- и 3-местных кораблей "Союз" четырнадцать пилотировались смешанными экипажами из военных и штатских космонавтов. Военные летали 20 раз, штатские - 15. Любопытно, что подобное соперничество военных и штатских астронавтов возникло и в США. "Нью-Йорк тайме" прямо писала о "тлеющей и иногда чреватой взрывом борьбе" между военными и штатскими астронавтами. Наибольшего напряжения эта борьба достигла при осуществлении лунной программы "Аполлон". Но у американцев не было своего Королева и обуздать притязания своих ВВС им было труднее. Поэтому и соотношения у них другие. Из 12 экипажей (включая экипаж, погибший на тренировке) смешанных было только 6. На кораблях "Аполлон" военные летали 29 раз, штатские - только 7. Да и то среди этих семи были такие асы-летчики, как Армстронг или Бранд, ушедшие из армии лишь накануне зачисления в отряд астронавтов.

Осуществлять свои планы Королеву помогали два весьма сильных союзника. Первым был Мстислав Всеволодович Келдыш, который считал, что коли речь идет о космических исследованиях, то и вести их должны исследователи, т.е. ученые, а не летчики. (Несмотря на очевидность такого мнения, ученых, не считая медиков, в космос так и не пустили. Научные эксперименты на орбитальных станциях вели инженеры, натасканные на научные программы, но не ученые. Другое дело, что в процессе работы космонавты сами "переквалифицировались" в ученых. Примеров тому много, достаточно назвать инженера Г.М. Гречко и летчика Е.В. Хрунова.) Вторым - заместитель министра здравоохранения СССР Аветик Игнатьевич Бурназян. Он ведал всей медицинской службой в атомных программах, и ему очень хотелось забрать себе и космос, создав в рамках министерства специальный институт медико-биологических проблем. Бороться с триумвиратом Королев- Келдыш-Бурназян и министру обороны Родиону Яковлевичу Малиновскому, и Главнокомандующему ВВС Константину Андреевичу Вершинину - людям, в принципе, умным и не агрессивным, было трудно. В конце концов договорились, что в трехместном корабле полетят летчик, инженер и врач.

- Кстати, врач может быть и нашим врачом, - успокаивал Вершинин Каманина.

Когда 21 августа 1964 года на заседании Военно-промышленной комиссии Королев докладывал о ходе подготовки к полету трехместного корабля, состав экипажа не рассматривался. Комиссия решила лишь познакомиться с кандидатами. Их
731
было семеро: два летчика - Владимир Комаров и Борис Волынов, два штатских инженера - Георгий Катыс и Константин Феоктистов, три врача - Василий Лазарев, Алексей Сорокин и Борис Егоров. Каждый коротко рассказал о себе.


Владимир Михайлович Комаров

Красивый, сдержанный, деликатный Владимир Комаров был в первой, гагаринской группе космонавтов единственным инженером. Он не попал в лидирующую шестерку мешал рост и вес и, кроме того, был на большом подозрении у медиков, но продолжал тренировки с удивительной настойчивостью и упорством, располагая к себе трудолюбием и откровенным желанием во что бы то ни стало полететь в космос. Когда начались работы над "Восходом", Комаров подключился к ним еще на стадии макета. Королев не мог не оценить его рвения. Однажды, кивнув на Комарова, он сказал Павлу Владимировичу Цыбину - одному из своих многочисленных замов, который курировал "Восходы":

- Вот этот товарищ будет командиром корабля...
Дублером Быковского был Борис Волынов, который, если соблюдать уже установившуюся традицию, тоже мог претендовать на кресло командира многоместного корабля.

Второе кресло - место инженера - должно было бы принадлежать ОКБ Королева Уже после полета Титова Сергей Павлович решает организовать у себя отбор космонавтов. Слух об этом распространился по всему предприятию со скоростью, превышающей скорость света. Молодежь кинулась писать заявления. Число кандидатов в космонавты приближалось к трем сотням. На том все и кончилось ни на какую медицинскую комиссию никого не приглашали, заявления не разбирали, а скептики, конечно, издевались над "кандидатами в космонавты".

Одной из особенностей мышления Главного конструктора было то, что он редко бросал что-либо, не доводя до конечного результата - положительного или отрицательного. О космонавтах из своего КБ Королев не забыл. Примерно года через два, когда работа над "Восходом" стала разворачиваться и Феоктистов довольно нахально заявил, что он и его ребята возьмутся за дело, только если одного из них включат в экипаж, Королев уже не накричал на него, а, наоборот, отреагировал вполне миролюбиво:

- Да, в трехместном, конечно, один по крайней мере инженер полетит...

Так Феоктистов стал первым претендентом на роль космонавта от ОКБ. Это справедливо. С юных лет с истинно цандеровским упорством мечтал он о полете в космос. Константин Петрович принадлежал к той прекрасной человеческой породе чистых фанатиков, на которых мир держится. Человек трудный, неконтактный, бескомпромиссный, Феоктистов, сын бухгалтера из Воронежа, никогда не был ни обласкан, ни унижен ничьим покровительством, всего добивался сам и заставлял уважать себя прежде всего за высокий профессионализм. Космонавт Алексей Леонов говорил о Феоктистове: "Конструктор по призванию, конструктор по таланту, конструктор по складу ума". В ОКБ не было человека, который знал бы космический корабль лучше Феоктистова. Бесспорно, он знал его лучше Королева. Но истинным счастьем для Константина Петровича была как раз встреча с Королевым. Не будь Феоктистова у Королева, "Восток" и "Союз" все-таки были
732
бы построены, но не будь Королева у Феоктистова, - вряд ли Константин Петрович сумел бы с таким блеском и полнотой реализовать свой талант. Уже после смерти Королева приходилось слышать о том, что Феоктистов в своих мемуарах несколько принижает роль Королева в космонавтике, возвышая при этом себя. Неверно. Феоктистов писал о Королеве: "Это был великий человек, который сумел возглавить великое дело". И не только писал, но всегда ощущал это.

Георгий Петрович Катыс

Алексей Васильевич Сорокин

В мае 1964 года Феоктистов и еще несколько человек из ОКБ были отправлены на медицинское обследование. Тут обнаружилось, что у Феоктистова есть серьезный конкурент: Георгий Петрович Катыс. Молодой доктор технических наук, профессор, физически очень сильный, смекалистый, энергичный, Катыс был "человеком Келдыша". Впрочем, не только Келдыша: за него "болели" и другие академики, связанные с космонавтикой: В.А. Трапезников, у которого он работал, Г.И. Петров, А.Ю. Ишлинский. Полет ученого из Академии наук поднимал ее авторитет и, подобно браку между представителями царствующих домов, должен был способствовать укреплению позиций и Академии, и ракетчиков. Королев не возражал против кандидатуры Катыса. Возможно, исходя из своего главного критерия - интересов Дела, он считал обоих кандидатов равновеликими. Возможно, что к Катысу своей резкостью и ершистостью его подвигал сам Феоктистов. Возможно, что Катыс был просто симпатичнее ему. Это все возможно. Наверняка же можно только утверждать, что в это время, когда он начал "наступление на ВВС", ему не хотелось обострять отношения с президентом Академии наук и его окружением.

Василий Григорьевич Лазарев и Алексей Васильевич Сорокин - два военных врача - позволяли ВВС сохранить свои позиции, не нарушая предварительной договоренности: третий член экипажа должен быть врач. Королев и тут не возражал, хотя здесь была у него одна "задняя мысль".

Во время случайной (а может быть, и не совсем случайной) встречи с Главным конструктором известный нейрохирург, действительный член Академии медицинских наук Борис Григорьевич Егоров рассказал Королеву о своем сыне, Борисе, который мечтает стать космонавтом. И не просто мечтает, а активно себя к этому готовит. Еще студентом мединститута он прибился к лаборатории Федора Дмитриевича Горбова, который занимался психологическим тестированием космонавтов,
733
а на шестом курсе уже стал младшим научным сотрудником этой лаборатории. Рядом с собой видел он Титова, Поповича, Николаева - тех, кто завтра становились вселенскими героями, и Борис просто умирал от желания самому слетать в космос. В феврале 1962 года он совершил свой первый парашютный прыжок и был включен в одну из поисковых групп, которым предписывалось встречать на земле космические корабли. Ни одного космонавта ему встретить не довелось, но сама эта работа тоже в какой-то степени позволяла приблизиться к заветной цели. Понимая, что Борис Егоров - "человек Бурназяна", а быть может, желая показать академику Егорову беспредельность своей власти, Королев делает так, что и Борис Борисович Егоров становится одним из кандидатов на полет в многоместном корабле.

Таким образом, к началу 1964 года образуется группа "Восхода", куда входят: Волынов, Егоров, Катыс, Комаров, Лазарев, Сорокин и Феоктистов.

Располагая их по алфавиту, я подчеркиваю тем самым их равноправие: никто не делил их на первый и второй экипажи, никто ни у кого не был дублером, просто существовала вот такая семерка, из которой надо было выбрать трех человек.

Трехместный корабль - не секундное озарение Королева: он думал о нем очень давно. Если помните, на конференции в Ленинграде, за тридцать (!) лет до старта "Восхода" говорил: "... речь может идти об одном, двух или даже трех людях, которые, очевидно, могут составить экипаж одного из первых реактивных кораблей".

"Восход" - прекрасный пример новаторства Королева, его умения отметать привычное и освобождаться от догм. Как вспоминает Феоктистов, Сергей Павлович начал с того, что во время одной из бесед с проектантами спросил небрежно, вскользь:

- А что, разве нельзя в спускаемый аппарат двух или даже трех космонавтов поместить?

Проектанты дружно стали убеждать Главного, что сделать это невозможно. Невозможно, если следовать логике "Востока": больше одного катапультируемого кресла в "шарике" разместить нельзя. Но если бы и сумели, - каждому креслу нужен свой люк, а это уменьшит прочность спускаемого аппарата. Исполняя волю Главного, чего только не придумывали! Существовал фантастический проект, в котором корабль просто разваливался на куски, а космонавты выстреливались из него в разные стороны. Один из заместителей Главного Анатолий Петрович Абрамов говорил:

- Только впоследствии, размышляя над этой работой, я понял, что СП с самого начала почувствовал, что для "Восхода" требуется новая схема посадки - "мягкая посадка", что вся логика этого корабля требует, чтобы космонавты садились на Землю прямо в самом корабле, что индивидуальные парашюты им не нужны. Но он не говорил об этом прямо. Он медленно и нежно подводил нас к этому выводу и делал все, от него зависящее, чтобы предложение о "мягкой посадке" исходило не от него. И едва кто-то намекнул, что, может быть, и не нужны катапульты, как Сергей Павлович тут же подхватил:

- Вот это дело!

Он отлично понимал, что осуществлять "свою" идею каждый человек будет с большей охотой, чем навязанную ему начальством...

"Восход" - это переделанный "Восток", но переделанный довольно основательно. Кроме кресел с амортизаторами, безопасную посадку должны были обеспечить твердотопливные двигатели мягкой посадки, которые срабатывали, когда штырь длиной 120 сантиметров, торчащий из корабля, касался земли. Опыт в создании таких двигателей уже существовал у инженеров, работающих над проблемами приземления различной техники в десантных войсках. Королев быстро наладил с ними связи.

Существенно была улучшена парашютная система. На "Восходе" были две системы ориентации, два тормозных двигателя, телекамеры внутри и снаружи. С учетом удачных пусков шести предыдущих "Востоков" корабль, в принципе, можно
734
было считать надежным и требовалось предварительно опробовать лишь новую систему посадки. Дело хлопотное: самолеты, взрывы, никто этим заниматься не хотел.

Вот вы не беретесь, а у меня есть старик, который возьмется и все сделает! - сказал Королев.

Он вспомнил друга юности Петра Флерова, который несколько лет назад организовывал испытательные сбросы "шарика" под Иссык-Кулем.

- Петр, нужно быстро сбросить шар, - сказал Королев, едва костлявая фигура Флерова возникла на пороге его кабинета. - Точнее, два раза надо сбросить. Один раз - с двигателями мягкой посадки, другой раз - без двигателей: вдруг они откажут. И замерить пиковую перегрузку. Лишнего шара у меня нет. Возьми шар Титова из музея, переделай, что надо, а кончишь испытания - вернешь в музей. А я, Петя, за границу улетаю! Представляешь? За границу! В Чехословакию!

В субботу 27 июня 1964 года утренним рейсом Королев с женой прибыл на пражский аэродром Рузина - началась единственная (если не считать командировки в Германию 1945-1946 годов) зарубежная поездка сверхсекретного Главного конструктора.

Королеву всегда очень хотелось съездить за границу. Особенно в Англию. Он высоко ценил добротность и культуру английской индустрии, и познакомиться с британскими умельцами ему было интересно - о достопримечательностях он как-то не думал. Во Франции и в Италии тоже любопытно было бы побывать, но секретность крепко прибила его к родной земле: никуда не выпускали. А тут летом позвонил Леонид Ильич Брежнев - он курировал ракетную технику - и сказал, что можно ехать в Чехословакию в качестве гостя ЦК КПЧ.

На аэродроме в Праге Сергея Павловича встречали несколько человек. Первым от небольшой группки отделился маленький брюнет: широко улыбаясь, поспешил навстречу - Михаил Васильевич Зимянин, советский посол. За ним подошли несколько человек из ЦК Компартии Чехословакии, которые, как быстро понял Королев, очень туманно представляли себе, кого, собственно, они встречают. Известно им было немногое: какой-то очень засекреченный ученый из Москвы. Королевы поселились в особняке для правительственных гостей. Дня три-четыре осматривали Прагу: Град, Стары Място, Карлов Мост - все, что полагается осматривать туристам. При них неотлучно находились два чеха: Франтишек Семин из ЦК и Бжетислав Гынечек из госбезопасности. Уже при обсуждении программы пребывания Королев сказал, что отдыхать в Карловых Варах он бы не хотел, а, если можно, осмотрел бы несколько промышленных предприятий и научно-исследовательских учреждений. Потом, коли время будет, можно и отдохнуть. Чехи удивились, но согласились.

Королев побывал в научно-исследовательском институте в Летнянах. осмотрел новый самолет Л-29 (потом, очевидно по его рекомендации, эту машину стал покупать Советский Союз), посетил авиазавод в Водоходах, где ему подарили часы с приборной панели. Затем советский академик отправился в Пльзень, но вместо того чтобы, как все русские, сразу кинуться пить знаменитое пиво, он долго рассматривал на "Шкодовке" детали локомотива из слоистого пластика и реактор на заводе "Атомная электростанция". Пиво в "Праздрое" ему понравилось, но пил он очень мало. Жена академика, когда на одном заводе им хотели подарить хрустальную вазу, рекомендовала нарезать цветов и поставить вазу в кабинете директора "как память о нас". В общем, чехи продолжали удивляться: эти русские вели себя как-то не по-русски.

Потом Королевы поехали в Брно, где Сергей Павлович осмотрел "Збройовку" - оружейный завод; в Бланско - предприятие "Метра", в Готвальдов - обувной гигант "Свит", в Куновицы - авиазавод. Тут чехи сказали, что нельзя уезжать из Моравии, не побывав в знаменитой пещере Мацоха и не прокатившись на лодке по подземной речке Пунквс. Королева уговорили осмотреть также знаменитое поле Аустерлицкой битвы, которое заинтересовало Сергея Павловича куда меньше, чем кузнечный цех в Новой Гуте.
735

Приехав в Словакию, Королев снова начинает тормошить своих гидов. В городе Нове-Место-на Ваге он посетил Институт автоматизации, в Братиславе - Институт сварки. Гидов поражало, как быстро ориентируется русский академик на каждом заводе или в институте. По глазам его было видно, что он моментально схватывал суть объяснений, а иногда мягким движением руки эти объяснения останавливал.

- Ясно, - быстро говорил он. - Пошли дальше...

Промчавшись по всей стране дней за десять, Королевы поселились, наконец, в небольшом домике на берегу озера Штрба в Высоких Татрах. Теперь, наоборот, русский академик стал на редкость малоподвижен, уклонялся от банкетов (выпивали один раз, но крепко!), предпочитая на ужин картошку с кислым молоком, не требовал ни охоты, ни рыбалки, не играл в карты, рано ложился спать. Чем он занимается, Сергей Павлович гидам не рассказывал, но постепенно по каким-то отрывочным репликам они сами поняли, что он "космический" человек. Однажды после ужина зашел разговор об охране природы и проговорили чуть ли не за полночь.

- А вы уверены, что сама современная концепция научно-технической революции верна? - спрашивал Королев у чехов. - Я не уверен. Мы не достигаем гармонического единства с природой. Мы должны понять и изучить весь этот гигантский, постоянно изменяющийся механизм и, не ломая его, каким-то образом подключить к нему машину нашей цивилизации...70
70 Выражаю благодарность Карелу Пацнеру, автору книги "Главный конструктор" (Прага: Изд-во "Альбатрос", 1977), за предоставленные мне материалы о пребывании С.П. Королева в Чехословакии.

Редкие, ни на что не похожие три недели в жизни Сергея Павловича Королева. Единственные и никогда уже не повторявшиеся дни покоя и счастья.

16 июля Королевы вернулись в Москву. К этому времени Петр Васильевич Флеров завершал переоборудование спускаемого корабля Германа Титова. Главный пообещал, что сам приедет в Крым на испытания, когда все будет готово. И действительно, в конце августа он прилетел на пробный сброс. Погода была отличная, ни облачка, самолет виден хорошо. Стоящий рядом с Королевым Гай Северин смотрел в бинокль, стараясь не пропустить миг, когда раскроется парашют. Не дождался - парашют не раскрылся.

Место падения сразу обозначилось столбиком дыма, поднявшегося в неподвижном воздухе. Подъехавших на машинах людей "шарик" встретил насмешливым салютом запоздало сработавших пиропатронов. Вернее, "шарика" уже не было: "шарик" превратился в плюшку.

- Это нам совсем ни к чему, - задумчиво сказал Королев. - Надо разбираться... Улетая в Москву, Королев спросил Флерова:

- А что мы теперь Герману скажем? Исторический корабль загубили... Выяснилось, что ошибка в электросхеме привела к тому, что взорвались не все пиропатроны, которые отстреливают крышку парашютного контейнера. Парашют раскрылся, отняв у системы мягкой посадки то время, которое было ей нужно, чтобы твердотопливные двигатели успели сработать.

Перед отлетом Главного опять заговорили о будущей работе, и Королев сказал, что планирует пуск корабля с манекеном и, если все будет благополучно, следом сразу полетит экипаж.

- А кто? - спросил Флеров.

- Комаров, Феоктистов, Егоров.

Еще в августе 1964-го когда на заседании ВПК устроили "смотрины" семерым кандидатам в космонавты, Николай Петрович Каманин имел свой вариант будущего экипажа. Заседание было в пятницу, а уже во вторник Каманин доказывал заму Главкома Руденко, что Феоктистов вообще больной человек, а в способностях Катыса и Егорова выдержать все тяготы космического полета он
736
тоже сильно сомневается. Лучшим экипажем, бесспорно, надо считать такой: Волынов-Комаров-Лазарев.

Маршал согласно кивал, но высказываться не торопился. Он знал, что не только медицинские запреты могут помешать стать космонавтом.

Мать Бориса Волынова была еврейка, и это очень не нравилось заведующему оборонным отделом ЦК Ивану Дмитриевичу Сербину. Отец Георгия Катыса в 1937 году был безвинно репрессирован, и, хотя к 1964 году его давно уже полностью реабилитировали, мудрецы в мандатной комиссии не рекомендовали включать его в экипаж. И то, и другое было гнусностью. Королев хотел, чтобы полетел Комаров, который нравился ему больше Волынова, но антисемитом он никогда не был. Решение мандатной комиссии по Катысу тоже очень раздражало Королева. Он, изведавший Колыму и шараги, понимал лучше других всю несправедливость недоверия к человеку только за то, что его отец бы оклеветан и посажен каким-то мерзавцем. Главный приготовился к бою, но тут ему передали слова, которые якобы сказал Хрущев:

- Скажите Королеву, что волну поднимать не надо...

Когда решался вопрос о Феоктистове, активно против него выступал Каманин:

- Как можно сажать в корабль человека, если у него язва, близорукость, деформация позвоночника, гастрит и отрубленные пальцы на левой руке?

Возможно, кое-что Каманин, наслушавшись докладов авиационных медиков, "творчески дополнил", но близорукость и пальцы - это точно.

Однако на защиту Феоктистова встал Бурназян, без проволочек выдавший ему медицинский сертификат. Медики ВВС дружно возражали. Королев понимал, что, если он предложит кандидатуру другого ученого, Карпов наверняка скажет, что он не успеет его подготовить. И, кстати, будет прав. Тогда ВВС смогут протолкнуть вперед кого-нибудь из своих, уже натренированных ребят. Взвесив все это, Королев выступил в поддержку Феоктистова, но считать, что он "проталкивал своего", было бы неверно. Отношения между академиком и кандидатом технических наук и в это время продолжают быть весьма сложными. В ОКБ ходила легенда (а может быть, и быль) о том, как на одном совещании довольно добродушно настроенный Королев, устав пререкаться с Феоктистовым, примирительно предложил:

- Ну хорошо, давайте проголосуем. Итак, существуют два мнения: первое -мое, второе - ваше. Вы согласны?

- Нет! - отрубил агрессивный Костя.

-?!!

- Первое - мое, Сергей Павлович. А ваше - второе...

Споры часто возникают из-за несхожести характеров. Здесь они часто возникали именно потому, что между ними было сходство. Феоктистов не сравним с Королевым как организатор, но сравним по преданности делу. Не видеть этого Сергей Павлович не мог. Забегая вперед, надо сказать, что Константин Петрович оправдал доверие Главного. Он рассказал ему о корабле в космосе больше, чем все другие летавшие до него космонавты, вместе взятые.

Понимая, что желаемого экипажа из трех военнослужащих ВВС ему не пробить, Каманин идет на уступки и предлагает другой вариант: Комаров-Феоктистов-Лазарев. Королев возражал категорически: в этом случае он проигрывает ВВС со счетом 2: 1. Только Егоров! Каманин, который по упрямству мог состязаться с кем угодно, тоже уперся: только Лазарев! Вопрос остался открытый: о третьем члене экипажа так и не договорились. Карпов, как и ожидал Королев, тоже убеждал Сергея Павловича, что срок слишком мал, чтобы Егорова можно было подготовить к полету, но не убедил. В какой-то степени разрешить конфликтную ситуацию помог сам Борис Егоров.

Дело в том, что в шарике "Восхода" было очень тесно. От скафандров отказались не потому, что Гай Ильич Северин был уверен в надежности системы жизнеобеспечения, как потом писали. И не потому, как утверждал американский журнал "Лайф", что русские хотели сделать "просто показной жест". Жесты при удобном случае мы делать умеем, и Северин в системе своей был действительно
737
уверен, но отказались прежде всего потому, что трех человек в скафандрах очень трудно было разместить. Поэтому требования к росту космонавтов были весьма жесткие. И даже не просто к росту, а к относительным размерам туловища и ног. Так вот, фигура Егорова оказалась оптимальной: он отлично вписывался в "шарик".

18 сентября после заседания Государственной комиссии председательствующий Тюлин просит задержаться Королева, Руденко, Каманина, Керимова и Мрыкина.

- Центральный Комитет и ВПК интересуются составом экипажа нового корабля, - строго сказал Георгий Александрович. - Сколько можно тянуть, товарищи? Надо решать. Я как председатель Госкомиссии от своего имени и от имени Сергея Павловича вношу предложение утвердить экипаж в составе: Комаров-Феоктистов-Егоров. Какие будут предложения?

Королев, Мрыкин, Керимов - за. Руденко молчал. Каманин ринулся в последнюю атаку - спорил, убеждал, ссылался на медицинские показатели. Королев перебивал, осаживал Николая Петровича достаточно жестко. Руденко, наконец, решил защитить Каманина. Но как маршал и начальник Главного штаба ВВС, т.е. человек наиболее сильный в стратегии, Сергей Игнатьевич допустил одну тактическую ошибку:

- Мы сами доложим Совету Министров наши соображения по составу экипажа, - сказал он Тюлину, что немедленно привело Королева в ярость неописуемую...

Через неделю, 24 сентября, Каманин записывает в дневнике: "В конце дня встретился с маршалом Руденко. Он сообщил, что говорил по телефону с Тюлиным и дал ему согласие от имени Главкома ВВС на экипаж в составе Комарова, Феоктистова и Егорова. Итак, Руденко полностью капитулировал перед Королевым, а Вершинин безропотно согласился с этой заменой. Оба маршала не хотят бороться с прихотями и капризами Королева".

Впрочем, Каманин понимает, что и ему пора уже выбрасывать белый флаг. Абзац в дневниковой записи кончается так: «Я всем открыто высказал свое мнение о составе экипажа "Восхода", но навязывать его Госкомиссии, видимо, не стоит».

По каким-то деталям, обрывкам разговоров, просто слухам космонавты стали догадываться, что предпочтение как-будто отдается тройке: Комаров-Феоктистов- Егоров. Но информация эта была зыбкая, ненадежная, переменчивая. Катыс, например, категорически не желал мириться с положением дублера. Но некоторые детали тревожили и его. Перед вылетом на космодром надо было съездить в Москву за вещами. Феоктистову и Егорову дали "Волги", а ему - "газик". Почему? Это был тревожный симптом с учетом предельно развитого в отряде космонавтов чувства субординации.

Верный себе, Каманин не сообщает космонавтам о решении Госкомиссии еще очень долго, сознательно поддерживая в них состояние неопределенности, помогающее, как он полагал, управлять ими. Если верить дневнику Николая Петровича, то и 5 октября, за неделю до старта, «они еще не знают точно, кто полетит на "Восходе", и настороженно ждут...» Официально экипаж был объявлен на заседании Госкомиссии 9 октября - за три дня до старта.

Решение Госкомиссии о враче-космонавте надолго задержало "на скамейке запасных" Василия Лазарева. Лишь через девять лет - в апреле 1973 года - он стартовал вместе с Олегом Макаровым на "Союзе-12". Алексей Сорокин не стал космонавтом и умер в сорок пять лет от лейкемии.

Можно сказать, что комплектование экипажа "Восхода" было самым трудным и болезненным за все время пилотируемых полетов. Этого и следовало ожидать, коль скоро объективные показатели дополнялись ведомственными интересами. Если до этого дублеры становились как бы первыми кандидатами на следующий полет, то дублеры "Восхода" ими не стали. И Волынов, и Лазарев стартовали в космос по другим программам. Очень тяжело пережил свою отставку Катыс, который, мне кажется, заслуживает во всей этой истории самого большого и искреннего сочувствия.
738

А. Леонов и В Лазарев

Экипаж " Восхода-1" -
В. Комаров, Б. Егоров,
К. Феоктистов

В своих воспоминаниях Феоктистов пишет: "Примерно за месяц до назначенной даты старта и дней за десять до отъезда на космодром вызывают нас к начальнику Центра подготовки Н.Ф. Кузнецову. У него сидит генерал Каманин. Нам объявляют: формируется первый экипаж в составе Комарова, Феоктистова, Егорова. Вот только тут мы почувствовали, что полетим. Вышли мы трое счастливцев вечером на улицу и медленно пошли в лес по шоссе к электричке".

Когда маршал Руденко, как пишет Каманин71, звонил Тюлину на космодром, чтобы сообщить о

71 Вновь какая-то непонятная запись в дневниках. Как С.И. Руденко - начальник Штаба ВВС, первый заместитель Главнокомандующего-мог быть в ЦПК, когда на Байконуре проходило столь важное для всех Вооруженных Сил событие?
"капитуляции" ВВС, Георгий Александрович Тюлин был
739
озабочен вопросами совсем другими, несоизмеримо более важными в сравнении с утверждением какого-то там космического экипажа Не врачам и инженерам предстоял тяжкий экзамен, а ему самому, первому заместителю министра...

22 сентября Королев пишет домой: "Завтра у нас будет здесь Н.С. и я буду занят буквально с утра и до ночи, а главное, нет (не будет) практически никакой связи, самолетной во всяком случае. Я беспокоюсь, что ты будешь ожидать моего письма и очень огорчаться, что его нет".

Малиновский давно уговаривал Хрущева провести смотр ракетной техники на Байконуре Главный спор шел между Янгелем и Челомеем - чья ракета лучше? Хрущев должен был принять окончательное решение, какая из них будет принята на вооружение

Съехалось, как всегда в таких случаях, много народу из оборонных министерств и самого Министерства обороны, командующие военными округами, главные конструкторы. 24 сентября прилетел Хрущев вместе с Брежневым, Кириленко, Устиновым, Сербиным. Королев встречал правительственный самолет вместе с Янгелем и Челомеем. Потом начались большие ракетные маневры, подготовке которых и отдал столько сил Георгий Александрович Тюлин, сопровождавший главу правительства с одной стартовой позиции на другую. Хрущев смотрел, как взлетают ракеты, беседовал с конструкторами и генералами. У Челомея он пробыл полдня, выслушивая рассказ Владимира Николаевича, более похожий на мажорную арию, чем на технический доклад. Пуск УР-200 оказался неудачным После обеда Хрущев переехал к Королеву. Расстроенный вконец Челомей на королевские пуски не приехал, чтобы не видеть чужого триумфа. Стоял ясный, теплый день, и Никита Сергеевич, уже подрумянившийся под ласковым солнцем, был в прекрасном расположении духа.

На наблюдательном пункте в тарелках уже лежали щедро нарезанные толстыми ломтями холодные сахарные арбузы. Перед самым стартом "девятки" прямо перед Никитой Сергеевичем откуда-то вылез смешной желтый сурок, что внесло в ход испытаний тот заряд непринужденного и даже несколько легкомысленного веселья, который подчас бывает просто необходим в любом серьезном деле. Кроме старта "девятки" с сурком Королев показывал "семерку" с метеоспутником, который потом в газетах назывался "Космос-46". Все прошло благополучно. Вождь был приветлив и благодушен. Особенно оживился Никита Сергеевич (и все окружающие сразу автоматически тоже), когда Сергей Павлович показал ему лежащий в МИКе "Восход".

На следующий день высокие гости поехали к Янгелю. Михаил Кузьмич демонстрировал свою новую Р-36 и с интервалом в минуту выпустил из шахт три ракеты Р-16. Зрелище было очень впечатляющее. Все поняли, что Янгель соревнование с Челомеем выиграл.

Хрущев в ту пору был уже человеком плохо управляемым, капризным, часто раздражительным и в гневе свирепым. И хотя сейчас на космодроме он не кричал, не топал, все знали, что закричать и затопать он может в любую минуту, и находились в постоянном напряжении. Королев молил бога, чтобы он поскорее улетел - впереди была серьезная работа. "Эти дни для меня были как в каком-то угаре, - писал он жене. - По сути дела вся наша работа за последние годы подверглась проверке, так сказать, действием и при этом не только нашей фирмы, но и других. По счастью, все прошло отлично, и у меня настроение по этой части самое хорошее. Завтра начинаем снова нашу обычную рабочую программу".

Во время подготовки старта "Восхода" более всех других - а их, как всегда, было немало - томили Королева две заботы: старт и посадка. То, что космонавты сидят в корабле, как сардины в банке, в конце концов, не столь страшно. Неудобно, тесно, но сутки выдюжить можно. А вот старт... Система аварийного спасения еще не была готова, как ни подстегивал Сергей Павлович КБ Ивана Ивановича Кортукова, которое делало эту установку, похожую на стилизованную маковку нарядной церквушки. В случае аварии на первых секундах после зажигания командира "Востока" теоретически хотя бы спасти можно. С "Восходом"
740
даже теоретически ничего не получалось: спасения не было. Это знал Королев. И космонавты это знали. Где-то около 20-й секунды хватало высоты, чтобы сбросить головной обтекатель, отстрелить спускаемый аппарат и дать парашютам раскрыться.

Василий Гроссман писал: "В бою секунды растягиваются, а часы сплющиваются". Космический старт - тот же бой, та же деформация времени. Эти первые секунды надо было прожить во что бы то ни стало... Страшно? Конечно страшно. Когда Комаров говорит: "Мы не боялись потому, что верили в успех", я этого не понимаю. Как не очень понимаю и Феоктистова: "Я ставлю моральный риск выше физического". Он говорил, что катастрофа могла бы отбросить назад космонавтику, подобно тому как гибель экипажа Леваневского затормозила трансполярные перелеты. Но ведь это тревоги разные по самой природе своей, несовместимые. Допускаю: и в успех верили, и о будущем думали, но как могло не быть страха? Страх бывает дурацкий, а бывает умный. Секунды старта - это умный страх, и ничего стыдного в нем нет.

И вторая забота Королева - посадка. Вроде бы все предусмотрели. И кресла отливали точно по фигуре, и испытания показывают, что даже без мягкой посадки, на одних парашютах, хоть и тряхнет прилично, но останутся живы-здоровы. Сергей Павлович несколько раз ездил в парашютное КБ, совсем замучил Федора Дмитриевича Ткачева и Николая Александровича Лобанова - лучших специалистов страны по парашютам - своими бесконечными вопросами, сам проверял расчеты, протоколы испытаний и разбирался во всех многокупольных парашютных системах.

В письме к Нине Ивановне от 15 сентября Сергей Павлович пишет, что предстоит выполнить "еще два важных пункта: один здесь и один на Черном море (где я был)". В другом письме, отправленном 25 сентября, уже после визита Хрущева, снова подтверждает: "Нам предстоят еще 2 этапа предварительных -один здесь числа 28-29-го IX и затем в Ф.72 1-2/Х. Основное ожидаем в
72 Феодосия, где проходила испытания новая система приземления.
районе 5-10/Х". Его очень волнует предстоящая операция желчного пузыря, которая предстоит Нине Ивановне. "Я обязательно прилечу хоть ненадолго, чтобы поговорить с тобой и с врачами. Хочу все это лично". На следующий день после отправки письма Королев на несколько часов прилетает в Москву, встречается с хирургом Б.В. Петровским, успокаивает Нину, а точнее, сам успокаивается рядом с ней и снова улетает на космодром. Но покоя на душе нет. Он знает время операции. Едва вернувшись, шлет новое письмо, объясняет: "Именно в эти часы будет проходить одна из наших предварительных работ..." Однако не выдерживает, снова летит в Москву: едва привезли Нину из операционной, он уже в палате. И снова в Тюратам. Гагарин навестил Нину Ивановну в больнице и привез Королеву на космодром записку от нее.

В письме от 4 октября Сергей Павлович благодарит за записку и, словно оправдываясь, замечает: "На Байконуре мое присутствие было совершенно необходимо и в самые ранние часы сегодня". В тот же день Королев встречает космонавтов - прилетела вся семерка, а на следующий день улетает в Феодосию. После августовской неудачи Флеров раздобыл в Подлипках какой-то забракованный негерметичный шар и подготовил новый сброс. Прямо с самолета Королев пересел в вертолет Флерова, который встречал его, и они полетели в район испытаний. Осенние тучи заволокли небо, и, несмотря на предупреждение командира Ан-12, с которого бросали шар, он появился из облаков неожиданно, плавно опускаясь и чуть раскачиваясь на парашютных стропах. С вертолета хорошо было видно, как в степи поднялось быстрое, какое-то сердитое облако рыжей пыли, медленно оседавшей теперь на безжизненно и некрасиво обмякший на земле парашютный купол.

- Виктория! - закричал Флеров, обернувшись к Королеву.

Главный улыбнулся...

6 октября Сергей Павлович возвращается на космодром, где руководит запуском беспилотного варианта корабля, скромно отмеченного ТАСС как спутник
741
"Космос-47". После его благополучного приземления сразу начинают готовить ракету для космонавтов.

"Наши дела идут пока по плану, хотя неприятности и трудности нас буквально не оставляют, - пишет Сергей Павлович Нине Ивановне в больницу. - То одно, то другое, так что обстановка сложная... После 10/Х - основная работа. Боюсь, что дело может затянуться и до 15/Х. Все, конечно, живут в огромном напряжении, работа идет круглосуточно. Замечательный у нас народ, который может так беззаветно и так самоотверженно трудиться.

Пусть легким окажется путь!"

Практически ежедневно возникают проблемы, требующие задержки старта. Более всего заволновались, когда пришло известие о том, что во время испытаний на стенде взорвался двигатель Косберга, который стоял на третьей ступени. Через сутки Косберг разобрался в причинах аварии: в высокочастотных колебаниях, которые разрушали двигатель, был повинен стенд. Накануне старта обнаружился отказ системы телеметрии носителя, и Королев устроил ее главному конструктору Алексею Федоровичу Богомолову яростный разнос. Более всего возмутило Сергея Павловича не то, что сломались эти приборы, а то, что Богомолов не сообщил об этом сразу. Это был грех непростительный. Королев обзывал Алексея Федоровича "трусливым мальчишкой", кричал:

- Я не хочу больше иметь с тобой дела. Уходи - я не могу оставаться с тобой в одной комнате!

Комментарий Каманина в дневнике: "За четыре года совместной работы я первый раз видел его в таком состоянии".

Ссора с Богомоловым длилась недолго: у Королева уже не было сил на длительные конфликты.

Потом Феоктистов вспоминал, что из всей космической эпопеи больше всего запомнилось ему благостное чувство покоя, которое он испытал, когда за ними закрыли люк и он понял, что теперь недоступен для медиков и начался некий необратимый процесс, остановить который очень трудно.

"Восход" стартовал 12 октября 1964 года в 10 часов 30 секунд. Напряжение достигло предела. Сколько длились эти первые смертельные секунды для Главного? Сколько длились все 523 секунды, пока "русская тройка" вышла на орбиту?

В эти минуты Хрущев, который после посещения космодрома довольно быстро уехал отдыхать на Пицунду, с нетерпением ожидал сообщения о запуске трехместного корабля. Он знал, что в случае удачи звонить ему наперебой бросаются все: Устинов, Смирнов, Малиновский. Королев чаще всего докладывал об авариях и отказах - охотников на подобные доклады найти было труднее. И теперь Никита Сергеевич, поглядывая на молчавший аппарат ВЧ-связи, начинал волноваться. Потом не выдержал и сам позвонил Смирнову. Леонид Васильевич доложил, что все в порядке: корабль на орбите, космонавты чувствуют себя хорошо.

В крайнем раздражении Хрущев отчитал Смирнова за то, что тот промедлил с докладом. Свидетель этого разговора Сергей Никитович Хрущев, который был вместе с отцом на даче, пишет в своих воспоминаниях: "Смирнов, видимо, сказал, что не успел позвонить. Он, конечно, уже все знал и не торопился звонить отцу. Для него смена власти фактически произошла .."

В такое объяснение поверить трудно. Что бы ни знал Леонид Васильевич, как бы ни был уверен в победе заговорщиков, смена власти еще не произошла, Хрущев в эти часы оставался первым человеком в государстве. А если бы переворот по каким-то причинам не удался? Телефонный звонок - пустяк. А потом всегда можно было объяснить, что звонком этим он усыплял бдительность Никиты Сергеевича на подходе к той яме, которую ему уже вырыли "верные друзья и соратники". Не позвонив вовремя на Пицунду, Смирнов рисковал, а рисковать Леонид Васильевич не любил... Может быть, посоветовали не звонить? Кто?

На очередном сеансе связи, когда "Восход" вошел в зону радиовидимости,
742
Лебедев - помощник Никиты Сергеевича - организовал ему телефонный разговор с бортом космического корабля. Разговор этот, как и все предыдущие подобные разговоры с космонавтами, был пустейший, но Хрущев любил их, поскольку его восхищал сам факт разговора. Шутка ли, ты сидишь на даче и говоришь по телефону с людьми, которые летают в космосе?!

Микоян, зашедший на дачу, теребил старого друга.

- Вот здесь рядом со мной Микоян, просто вырывает трубку, - шутливо жаловался Никита Сергеевич космонавтам...

Нервозная обстановка, сопровождающая всякий раз "правительственную" беседу, несколько нарушила четкое расписание жизни в космическом корабле. Впрочем, быстро она вернулась в прежнее русло. Работа на орбите шла хорошо, дружно, и, когда на одном из ночных сеансов связи Королев спросил, готовы ли они к выполнению завершающей части программы, "Рубины" - такой им придумали позывной73 - даже стали просить увеличить время их полета еще на сутки.
73 Позывной Гагарина был "Кедр". А дальше пошла "орнитологическая серия": "Орел" (Титов), "Сокол" (Николаев), "Беркут" (Попович), "Ястреб" (Быковский), "Чайка" (Терешкова). Позывной выбирался из двух условий: 1) слово должно быть четкое, звучное, 2) оно не должно входить в лексикон переговоров с Землей. Поэтому не может быть позывного "Пульт" или "Горизонт".

- У нас не было такой договоренности, - ответил Королев, довольный, однако, тем, что космонавтам нравится летать.

- Увидели много интересного. Хочется расширить наблюдения, - объяснил Комаров.

"Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам..." - устами Главного в космосе впервые говорил Шекспир. - И все же будем выполнять программу...

В час приземления долгожданный доклад службы поиска прозвучал примерно в расчетное время, хотя всем казалось, что он запаздывает:

- Летчик Михайлов на самолете Ил-14 видит в воздухе объект в сорока километрах восточное Марьевки...

'Королев не успокоился:

- Пятьдесят второй, я -двадцатый! Скажите, сколько парашютов видит Михайлов: один или два?..

Пауза. Глубокая, как бездна.

- Два парашюта...

С двигателями мягкой посадки встреча с землей напоминала толчок разболтанного старого лифта, когда он опускается на первый этаж. "Посадка была мягкой, но шар перевернулся, и мы повисли на ремнях вверх ногами, - вспоминает Феоктистов. - Ближе к люку был Володя Комаров, он вылез первым, затем Борис и последним я ..."

В эти минуты в далекой Пицунде Никита Сергеевич Хрущев принимал на даче французского министра Г. Палевского. Он и обедать с ним собирался, но телефонный звонок Брежнева нарушил его планы: Хрущева вызывали в Москву. Когда космонавтов доставят в Ленинск, в Москве уже полным ходом будет идти пленум. Когда закончатся послеполетные медицинские анализы на "площадке № 17", Хрущев уже будет снят со всех постов.

Эти два события - государственный переворот и завершение космического полета - соединили в своих статьях десятки зарубежных журналистов. Они утверждали, что именно смещение Хрущева заставило сократить программу полета и посадить "Восход" через сутки. Это неверно. Полет заранее был так рассчитан, и в тот момент, когда космический корабль пошел на посадку, Королев (как и Хрущев) ничего не знал о близкой смене власти.

Доставленные после приземления в Кустанай, космонавты довольно долго ожидали звонка Хрущева - ведь именно так было запланировано. «Но около трех часов дня, - записал в дневнике Каманин, - пришло сообщение от Смирнова из аппарата Совета Министров: "Космонавты не дождутся разговора с Хрущевым - можно улетать на полигон"».

Экипаж возвратился на Байконур. Послеполетное медицинское обследование,
743
отдых - все прошло как обычно. 14 октября на расширенном заседании Госкомиссии космонавты доложили о своем полете. Потом устроили торжественный обед. Вечером позвонил Вершинин и срочно вызвал в Москву Руденко. 15 октября, ничего им не объясняя, улетели в Москву Королев и Тюлин. Экипаж развлекали кинофильмами и фазаньей охотой в плавнях Сырдарьи. Наконец, официальное сообщение: "по состоянию здоровья" Никита Сергеевич Хрущев освобожден от всех занимаемых постов. 19 октября новый вождь - Леонид Ильич Брежнев, решив, что добрые традиции своего предшественника наследовать не грех, распорядился устроить на Красной площади праздник в честь героев космоса. Когда летели в Москву, один из шутников поучал Комарова:

-Володя, значит, докладывать нужно так: "Готовы выполнить любое новой задание любого нового правительства..."

вперёд
в начало
назад
Есть и исключения, в 1979-1980 гг гражданские дважды командовали КК - Хл