Смиренный Лев Николаевич -- доктор технических наук, член-корреспондент Международной академии астронавтики, заведующий отделом Научно-исследовательского испытательного центра безопасности космических объектов Министерства здравоохранения РФ. С 1966 по 1990 год работал в Институте медико-биологических проблем. В 1986 году ему была присвоена квалификация космонавта-исследователя. Имеет свыше ста научных трудов в области дозиметрии и защиты человека от ионизирующих излучений. Литературные произведения публикует в периодической печати, сборниках литобъединений и в нашем альманахе.

Развертывание работ по обеспечению радиационной безопасности космических полетов потребовало регулярных поездок на космодром. Работа с передовой техникой всегда увлекала меня и приносила удовлетворение. Поэтому я с удовольствием ездил на подготовку и запуски космических аппаратов, на которых устанавливалась наша аппаратура для изучения характеристик космических излучений. Каждая такая поездка была связана с новыми впечатлениями. К сожалению, наиболее яркое воспоминание связано с гибелью космонавта В.М. Комарова и последовавшими событиями.

Я не был знаком с Владимиром Михайловичем, однако его личность на космодроме обсуждалась многократно, и это не были досужие рассуждения. В преддверии полета с Комаровым работали наши врачи: психологи, невропатологи, физиологи и другие. С их слов можно было составить достаточно объективный портрет космонавта. К тому же на космодроме мне часто приходилось общаться с членами первого экипажа В.М.Комарова — Б.Б.Егоровым и К.П.Феоктистовым. Порывистый, склонный к шуткам и розыгрышам Борис Егоров и серьезный, часто категоричный в суждениях, ведущий конструктор возвращаемых аппаратов кораблей "Восток" и "Союз" К.П.Феоктистов неизменно с уважением отзывались о своем командире.

Ходила молва, что Владимир Михайлович лучше всех в Центре подготовки космонавтов знает космическую технику и очень требователен ко всем, кто с ней работает, что после второго полета он может стать начальником ЦПК. Одни это расценивали как движение вперед, другие откровенно боялись, третьи просто завидовали.

После полета космического корабля "Восход" с тремя космонавтами на борту в нашей печати (в которую тогда мало что попадало из-за цензуры) промелькнуло краткое сообщение, что первоначально командир корабля В.М.Комаров был "забракован" врачами в связи с обнаруженными дефектами сердца. Потребовалась независимая экспертиза не одного медицинского института, чтобы снять этот диагноз. Сейчас только приближенно можно себе представить, какие огромные усилия - физические и моральные пришлось ему приложить, чтобы доказать свое право на полеты в космос. И это само по себе является примером его упорства при достижении цели.

На всю жизнь запомнился мне митинг на стартовой площадке перед полетом В.М.Комарова. Дублером Владимира Михайловича был Ю.А.Гагарин, который сам мечтал еще раз слетать в космос. Они оба стояли на квадрате, ровно очерченном цепочками солдат. К стоявшему в центре микрофону выходили представители конструкторского бюро, завода, монтажники, начальник Главного управления космических систем. В завершение выступил В.М.Комаров. Он говорил о своей вере в совершенство и надежность советской космической техники и о готовности выполнить возложенную на него задачу.

Программа этого полета была в то время похожа на фантастику. Впервые на орбите должны были состыковаться два пилотируемых корабля. К старту на втором корабле готовились Валерий Быковский, Алексей Елисеев и Евгений Хрунов. После стыковки кораблей Елисеев и Хрунов должны были выйти в открытый космос и перейти в "Союз" к В.М.Комарову. Но с самого начала что-то не ладилось с этой программой. Еще на стенде монтажно-испытательного корпуса 2-й площадки, где готовили корабль и ракету первого "Союза", при одной из проверок отказал клапан системы наддува азотных баков, потом обнаружили еще какой-то дефект. Но и тот и другой дефекты были быстро устранены.

Обычно солнечная в этих местах погода была хмурой и плаксивой. Небо закрывали тучи, а временам шел дождь.

Однако сам пуск был необыкновенно красив. Это было ночью. Проводив космонавта до автобуса, направлявшегося к старту, я вместе с группой врачей, обследовавших В.М.Комарова, выехал на микроавтобусе в степь. Мы выбрали место, с которого хорошо просматривалась стартовая площадка. Ракета, освещенная лучами прожекторов, напоминала колокольню православной церкви, разукрашенную гирляндами огней. Те же несколько ступеней и, вместо маковки, система аварийного спасения с вынесенной вверх стрелой, на вершине которой, как перекрестие, торчали сопла реактивных движков.

Вот от ракеты плавно отделилась цепочка огней - это отошла кабель-мачта. Еще мгновение - и включились двигатели. В лучах прожекторов возникли клубы дыма, и ракета, как бы не желая покидать Землю, медленно начала подниматься, постепенно ускоряя движение. Наконец она оторвалась от клубов дыма, и яркое пламя, бьющее из сопел, осветило окрестность. Еще немного - и она скрылась в тучах бледным пятном просвечивая через них, затем вдруг вновь возникла в разрыве облаков и совсем пропала из виду. У всех вырвалось:

- Ура!!!

В руках врачей появился флакончик с жидкостью "для протирки электродов". Оказавшийся тут же стакан обошел всех по кругу, и каждый, выпивая обжигающую жидкость, пожелал тому, кто был на острие той иглы, что прошила облачное небо, счастливого пути и мягкой посадки.

А на утро мы узнали, что солнечные батареи не раскрылись, и была отдана команда экономить электроэнергию. У второго корабля, стоявшего на старте, тоже обнаружились какие-то неисправности. Было принято решение о сокращении программы, отмене пуска второго корабля и досрочной посадке В.М.Комарова.

На последней телевизионной картинке, переданной с борта, я увидел свой прибор, который при мне монтажник привязал киперной лентой к поручню в бытовом отсеке, - и передача прервалась. Из глубины моего подсознания невольно возникли воспомнинания о разговоре, который происходил за моей спиной, когда я был на стапелях при установке прибора. Память автоматически зафиксировала пререкания незнакомых мне военпреда и монтажника. Военпред ругал рабочего за то, что какая-то деталь в солнечной батарее была выполнена с отступлением от чертежа, а рабочий уверял его, что отступления не существенны и система будет работать надежно. Какое из отступлений от документации сыграло роковую роль - теперь было трудно сказать, но они были и, вероятно, не одно.

В комнате, где размещались специалисты по системам, неожиданно отключилась громкая связь. По ней транслировались переговоры руководителей полета с космонавтом и проводились репортажи о ходе выполнения программы. Диктор умолк буквально на полуслове. Все сразу как будто оглохли и ослепли. И даже врач-космонавт Борис Егоров, возглавлявший группу, в которую я входил, не мог ничего нам объяснить.

Пошли слухи, что с космонавтом что-то случилось при посадке. Кто-то слышал, что космонавт запросил врача. И вот известие: В.М.Комаров погиб. Государственная комиссия вылетела на место приземления корабля. Пришло указание всем разъезжаться по домам.

Подробности мы узнали позднее. Вытяжной парашют сделал свое дело и вытянул основной из контейнера. Однако произошла закрутка спускаемого аппарата, стропы скрутились в жгут, и купол полностью не раскрылся. Двигатели мягкой посадки не могли погасить стремительного падения. При ударе о землю аппарат раскололся, и внутри него возник пожар. Когда спасатели погасили огонь, они обнаружили останки космонавта. Спасателями был подан ракетами сигнал о чрезвычайном происшествии, однако среди кодов не было сигнала о гибели космонавта. Самым тревожным было сообщение с требованием врача. Это сообщение и пришло к нам на Байконур.

Обычно разъезд с космодрома происходит постепенно: отработала одна система космического комплекса и ответственные за нее специалисты уезжают, отработала другая - уезжают другие. Работают по расписании рейсовые самолеты, совершают полеты лайнеры крупных предприятий. Забронированы билеты на поезда.

В.М.Комаров и Ю.А.Гагарин (1964г.)

Трагедия, произошедшая с В.М.Комаровым, дополнилась кошмаром отправления специалистов из Байконура. Генералы, главные конструкторы и их заместители "оседлали" все имевшиеся самолеты и разлетелись. А сотни, а может быть, тысячи инженеров, конструкторов, рабочих, научных сотрудников и военных со званием полковник и ниже остались в гостиницах или ринулись на маленькую железнодорожную станцию Тюра-Там, на которой останавливались только проходящие почтовые поезда, да и то не все.

Маленькое, глинобитное станционное строение, в котором размещались кассы, не было в состоянии вместить всех желающих приобрести билеты. Среди нашей группы был полковник медицинской службы, профессор психолог Федор Дмитриевич Горбов. Поскольку на этом полустанке, как и везде на космодроме, основной властью являлись военные в лице представителей комендатуры, звание полковника могло дать некоторое преимущество при получении билетов. Однако Ф.Д.Горбов, одетый в серый свитер грубой вязки и потертые джинсы, мало походил на ученого, известного у нас и за рубежом, а тем более на большого военного начальника. Поэтому свое офицерское удостоверение он отдал мне, чтобы я взял билеты на него и сопровождающую его группу. Я был в то время в хорошей спортивной форме, поэтому, размахивая удостоверением полковника, сумел протиснуться через толпу и прорвался к представителю военного коменданта. Тот сидел совершенно подавленный происходящими беспорядками и унылым тихим голосом повторял, что билетов нет и не предвидится.

Мое сообщение о том, что билетов нет и не предвидится, не обескуражило компанию, тут же было принято решение штурмовать проходящие поезда без билетов. Штурмовые бригады, подобные нашей, располагались по всему перрону. Однако двери купированных и плацкартных вагонов на маленькой станции не открывались, поэтому в первую очередь уезжали те, рядом с которыми останавливались общие вагоны. И так пропустив два состава, наша группа ворвалась в общий вагон, захватив один из его отсеков. Разгневанная проводница, получив компенсацию за это безбилетное вторжение, быстро успокоилась и тут же предложила бутылку какой-то особо крепкой смеси, естественно, заломив за нее высокую цену. После кошмарного дня и бурной посадки было кстати расслабиться и включиться в тягучий ритм почтового поезда, медленно катящегося по бескрайней степи и делающего остановки, как нам казалось, около каждой кибитки.

Спасителем от скуки и мрачного настроения, связанного с гибелью космонавта, оказался Федор Дмитриевич. Он был неистощим на рассказы из истории, литературы и собственной медицинской практики.

- Понять психологию человека, - говорил он, - иногда бывает чрезвычайно трудно. Я к нему и так и эдак, а он, как будто в скорлупе, не раскрывается и все, хоть тресни. Так и расстался с одним пациентом, ничего не добившись, не зная, как ему помочь. Только вечером дома вышел на балкон и вижу: идет внизу мой клиент. Таким образом, предстал он передо мной в новом ракурсе. Глядя на него сверху, я, наконец, его понял. После этого и лечение пошло успешно... Вот мы собрались группой, - продолжал он, - в общем-то ситуация экстремальная, и можно видеть, кто себя как повел. В то же время мы свободны в выборе коллектива, и, если кому-то коллектив не по нраву, он может с ним не общаться.

А теперь представьте: подбирается экипаж два, три человека, для длительного полета, им придется длительное время жить и работать вместе, но нельзя ни уйти, ни проигнорировать друг друга. Как определить их совместимость? Как спрогнозировать их взаимодействие? Где взять такой прибор? Подходящая идея пришла мне в душе. Был у нас в казарме душ на несколько рожков. Напор воды слабый, а трубопровод общий. Соберутся мыться несколько человек - у одного кипяток идет, у другого ледяная вода льется. Покрутят, покрутят - все наоборот получается. Народ недоволен, ругается, кого-то проклинает, и только иногда у всех вода теплая. Понял я, что все зависит от коллектива, происходит взаимодействие характеров через распределительную систему.

На этом принципе потом инженерами был изготовлен прибор. Мы его назвали гомеостат. Сидят за приборами два или три человека. Каждый за своим пультом и у каждого своя ручка и свой индикатор, стрелку которого он должен выставить на заданную отметку. Но существует обратная связь. Начинает свою ручку один резко крутить, а у партнера все сбивается, начинает нервничать партнер и сбивает все у первого. Сумеют члены экипажа найти общий язык - значит, решат задачу. Нет - значит, этот коллектив плохо совместим.

Был у нас как-то Сергей Павлович Королев, показали мы ему этот прибор. Он сказал, что в жизни все это гораздо сложнее, но направление работы одобрил.

...Целые сутки поезд тащился по безлюдной степи. Местные аборигены, по-видимому, не спешили менять своих верблюдов на наше механическое чудовище, и поэтому в вагоне было сравнительно просторно. Ночь компания провела, как потом казалось, по-барски, потому что, хотя спального белья не выдавали, каждый имел по отдельной полке. При этом наиболее почтенных членов компании, в том числе и профессора, разместили на нижних полках, а те кто был моложе залезли на второй этаж.

Следующий день пошел по принятому расписанию: преферанс, рассказы, еда. Профессор придумал игру, согласно которой каждый мог предложить тему из любой области науки, литературы, истории или искусства, а он брался ее развить. Выигравшим будет тот, кто назовет тему, по которой профессор не сможет что-либо рассказать или привести сведения, свидетельствующие о том, что он имеет о ней хотя бы поверхностное представление.

Эрудиция этого ученого была удивительной. Он легко расправлялся с вопросами истории, литературы, географии и техники. Когда очередь дошла до меня, я попросил рассказать о бозонах.

Прежде всего, - начал профессор, - бозоны не следует путать с бонзами - буддистскими священнослужителями, хотя связь с Индией у них все же существует. Дело в том, что частицы материи - бозоны получили свое название в честь индийского физика Шарля Бозе, открывшего законы статистики, которым они подчиняются...

После такого вступления мне ничего не оставалось, как признать себя побежденным.

Так прошел еще день и члены группы, лишь слегка потесненные новыми пассажирами, приступили к той части дорожной программы, которая наиболее эффективно поглощает время в пути, а некоторым даже восстанавливает силы.

Среди ночи я проснулся от яростного кашля, доносившегося снизу. Внизу в полутьме вагона все было заполнено людьми, мешками, чемоданами и каким-то другим скарбом. Дорога пошла через населенные районы России, и вагон быстро заполнили пассажиры.

Я спустился вниз и обнаружил профессора, притиснутого к стенке толстенными бабками в плюшевых полупальто, которые к тому же навалили на него свой мешки. Растащив мешки и раздвинув женщин, я поднял профессора. Выглядел он как мученик Бухенвальда.

- Начался приступ астмы, - задыхаясь, проговорил Горбов, - найди мой чемодан.

Раскрыв чемодан, Федор Дмитриевич отыскал стеклянный шприц и ампулы какого-то лекарства. Поршень никак не влезал в шприц, он попробовал его скоблить ногтем, затем достал скальпель и поскоблил им, после чего поршень вошел. Он набрал из ампулы лекарства и со словами:

- За такие вещи медсестер без разговора увольняют с работы, - воткнул иглу себе в бедро прямо через

брюки.

Через некоторое время приступы кашля прошли. Я помог профессору забраться на мою полку, а сам полез еще выше под самый потолок, на багажное место...

Прошло еще двое суток, прежде чем мы услышали дорогие нашему сердцу слова: "Наш поезд прибывает в столицу нашей Родины Москву".