27 РАЗНЫЕ МЫСЛИ |
И все же старость постепенно брала свое. Силы уходили, но, словно наперекор времени, вокруг имени Циолковского вспыхивали легенды вроде той, которую разоблачил Михаил Кольцов.
Знакомясь с бумагами архива, я увидел однажды телеграмму. Управляющий делами Совета Народных Комиссаров РСФСР Н. П. Горбунов приглашал Константина Эдуардовича на совещание по вопросам трансарктического воздухоплавания. Почему вдруг прибыло это приглашение? Ответ на этот вопрос подсказала статья Ник. Боброва «СССР и проект Брунса. К организации воздушных сообщений на дирижаблях из Европы в Азию и Америку», опубликованную в журнале «Самолет» №10 за 1924 год.
Статья рассказывала о том, что в Европе создано Международное общество по исследованию полярных областей, которое возглавили «виднейшие представители ученого мира отдельных государств, в том числе и СССР».
Вопрос о первой научной экспедиции через северные области Советского Союза из Европы в Америку и обсуждался 22 июля 1924 года в Особой комиссии трансарктического воздухоплавания под председательством тов. Горбунова. На заседание этой комиссии и был приглашен Циолковский.
Принимал ли участие Циолковский в этом заседании? Неизвестно. Но известно другое - общественность интересовалась его мнением об освоении Севера. Так, например, в письме из «Огонька» от 27 апреля 1926 года заведующий редакцией Л. Рябинин просил «профессора Циолковского» написать, сколь успешнее прошла бы экспедиция Амундсена к Северному полюсу, если бы вместо дирижабля «Норвегия» перелет совершался бы на ракете Циолковского.
Оставим на совести автора письма наивное сравнение реального с несуществующим (ведь дирижабли уже летали, а ракеты Циолковского не существовали еще даже в проекте). И все же отмахиваться от письма нельзя. Оно бесспорное свидетельство того, что общественное мнение страны как-то связывало полеты знаменитого норвежца с проектами великого калужанина. Обратимся к фактам. В начале 1926 года газеты многих стран мира запестрели броскими заголовками «На дирижабле к полюсу». Героем этих сообщений стал знаменитый полярный исследователь Амундсен.
Собрав изданиями своих книг и публичными выступлениями нужную сумму денег, Амундсен купил у итальянского правительства военный дирижабль, дал ему имя «Норвегия» и отправился к центру Арктики. Амундсен пролетал над Европой. После короткой остановки под Ленинградом направился к Шпицбергену. А через несколько дней после того, как Циолковский получил письмо из «Огонька», двинулся еще дальше на север и 12 мая 1926 года в 1 час 25 минут пролетел над полюсом.
Дирижабль Амундсена летит к полюсу. Дирижабль же Циолковского существует только на бумаге. И все же человеческое воображение спешит связать имена двух выдающихся людей XX века. В Калугу летят письма:
«Справедливо ли, что перед вылетом Амундсен консультировался с Циолковским?».
«Нет, - отвечает Циолковский А. Л. Чижевскому, - письма и запросы Амундсена если и были, то до меня не дошли, о чем я писал и «Огоньку»...»
И все же, несмотря на то, что сам Циолковский отрицает связи с Амундсеном, легенда выходит за страницы печати. Одним из первых выпускает ее журналист А. Ивановский. В журнале «Экран» № 43 за 1927 год появляется его статья с броским названием «В три дня из СССР в Америку».
Те, кто имел неосторожность поверить автору, вероятно, были поражены размахом его фантазии. Сославшись на сообщения советской и иностранной прессы, что Амундсен якобы консультировался с Циолковским, Ивановский одним росчерком пера провел на карте небывало смелую трассу - из СССР в Америку через полюс.
«Особенную остроту, - писал Ивановский, - приобретает вопрос для СССР в связи с проектом реорганизации мировых торговых путей, предложенным Амундсеном. Если дирижабль Циолковского, как это, очевидно, и думает Амундсен, удовлетворяет в какой-то мере всем требованиям трансарктического перелета, тогда наш Союз республик приобретает возможность выступить во главе новой эры мировой торговли, сократив все расходы по перевозке товаров до минимума и время перелета СССР - США до 3-4 дней.
Таковы заманчивые перспективы, открывающиеся благодаря трудам Амундсена и Циолковского».
Такая статья не могла не волновать. Ведь она появилась в 1927 году, когда страна всячески старалась крепко стать на ноги, когда во всю ширь развертывались и промышленность и торговля. Однако в отличие от современников Ивановского мы без труда можем догадаться, что перед нами всего лишь еще одна легенда о Циолковском.
Впрочем, точку ставить рано. Вслед за Амундсеном на дирижабле «Италия» отправляется к полюсу Умберто Нобиле. Ураганный ветер, густой туман, столкновение с айсбергом - таков печальный финал экспедиции. На помощь потерпевшим бедствие ринулись корабли и самолеты. К месту катастрофы пошли советские ледоколы «Красин», «Малыгин», «Седов». Естественно, что «Правда» запросила Циолковского о событиях, потрясших мир.
«Вы пожелали знать мое мнение о причинах неудачи полярной экспедиции Нобиле, - отвечал Циолковский на письмо сотрудника «Правды» М.И. Берестинского. - С удовольствием делюсь своими мыслями. Предприятие это вообще рискованное, и причин к этому много.
Современный дирижабль настолько еще несовершенен, что даже регулярные сообщения и в теплом климате еще не установлены. Над океанами тем более. Если и были удачные перелеты через океаны и материки в теплое время года, то они все же могли кончиться и печально. Это были геройские перелеты».
Циолковский подробно излагает трудности полета в Арктике: невозможность приземления на лед, постройки причальных мачт, большая вероятность обледенения. В письме уже нет былой уверенности, которой он был переполнен в конце минувшего века, когда сражался против Федорова, Кованько, Поморцева. Сейчас Циолковский роняет лишь короткую фразу: «Мой металлический дирижабль, может быть, дал бы больше успеха, но он еще не построен».
Что это, мудрость престарелого человека или разочарование в идее, которой отданы лучшие годы жизни? Не знаю, а ведь последняя статья Константина Эдуардовича по этому вопросу - «Поезд дирижаблей» - датирована 7 июля 1935 года. Мало того, даже в статье «Авиация, воздухоплавание и ракетоплавание в XX веке», написанной летом 1935 года, можно прочесть, что дирижабли будут самым дешевым видом воздушного транспорта.
Как отмечалось выше, жизнь не смогла еще вынести по этому поводу свой окончательный приговор, хотя она успела отчасти подтвердить правомерность интереса Циолковского к вопросу, далекому от его основных устремлений, но, пожалуй, ничуть не менее спорному, - речь идет о передаче мыслей на расстояние.
Читатель, вероятно, помнит жаркую дискуссию на рубеже 1960-1961 годов. То, что долгие годы считалось необоснованным и псевдонаучным, всплеснулось со страниц журналов «Знание - сила», «Техника - молодежи», «Наука и жизнь», породив обильную пищу для размышлений.
Что говорить, проблема передачи мысли на расстояние сложна. Даже в шестидесятые годы нынешнего столетия, годы триумфа науки и техники, факты, установленные экспериментаторами, во многом представляются загадочными и спорными. Чуть ниже я попытаюсь кратко сообщить о некоторых взглядах на этот вопрос. А сейчас хочу поделиться тем, что довелось мне услышать от немолодого человека, живущего в старом московском доме на Пушкинском бульваре. Рассказ кандидата технических наук Б. Б. Кажинского, равно как и его письменные воспоминания, открывают почти неведомую страницу биографии Циолковского.
Кажинский вспоминает. Я записываю. Так же как и Циолковский, мой собеседник был членом Ассоциации натуралистов. Знакомство ученых завязалось в 1922 году. Они встречались в Тимирязевской академии на годичном собрании АССНАТа. Кажинский выслушал доклады Циолковского о дирижабле и космической ракете. Циолковский, в свою очередь, проявил не меньшее внимание к сообщению своего нового знакомого о передаче мыслей на расстояние.
О том, насколько серьезно отнесся Константин Эдуардович к докладу Кажинского, свидетельствует его отзыв по поводу труда Б. Б. Кажинского «Новое о нервной системе». В этом отзыве Циолковский писал: «...одновременно с химической деятельностью в нервах, весьма медленно распространяющейся и составляющей обыкновенную мысль, возбуждаются и электромагнитные волны, которые распространяются со скоростью света. Эти последние действуют на одинаковые нервные системы близких нам людей и производят известное телепатическое явление».
Как видите, отношение к проблеме сформулировано весьма твердо, хотя позиция Циолковского во многом неправильна. Но отзывом о труде Кажинского и беседой с ним в 1922 году на съезде АССНАТа интерес Циолковского к передаче мыслей на расстояние не ограничился.
Вторая встреча произошла в Калуге, незадолго до смерти Циолковского. С интересом слушал Константин Эдуардович рассказ об опытах, которые его гость проводил вместе со знаменитым дрессировщиком В. Л. Дуровым и академиком А. В. Леонтовичем. Тема опытов все та же - передача мыслей на расстояние.
Рассказ Кажинского взволновал Циолковского. Он встал с кресла, прошелся по комнате, а затем, просмотрев протоколы опытов, сказал:
- Я рассматриваю эти протоколы как акт бесспорного признания ваших научных заслуг!
Сегодня, споря друг с другом, ученые почти единодушно отвергают электромагнитную теорию передачи мыслей на расстояние. Жизнь не подтвердила гипотезы Б. В.. Кажинского. Но сбывается то, о чем писал Кажинскому Циолковский, убежденный в бесспорности существования телепатических явлений: «Почтенна попытка объяснить их с научной точки зрения».
Не место и не время излагать сейчас все «за» и «против», высказанные участниками споров по поводу телепатии. Будущее покажет, кто прав. Быть может, последнее слово останется за теми, кто отрицает парапсихологию, а может быть, одержат верх взгляды члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР Л. Л. Васильева, рассматривающего способность мозга улавливать информацию от другого мозга как рудимент, пережиток тех далеких времен, когда обостренность восприятий помогала людям в борьбе с силами природы. Не исключена возможность, что правда в гипотезе профессора П. И. Гуляева, предполагающего существование еще неизвестного физикам нейронного поля.
Множество фактов, домыслов, предположений и суждений, высказанных на страницах печати, расшевелило ученых многих специальностей. Отсюда и неожиданный вывод, которым был подведен итог спора физиков, кибернетиков, физиологов, инженеров и врачей. Дальнейшее изучение передачи мысли на расстояние философы связывают с проникновением в космос. В обширном мире, который откроется космонавту, человек не будет защищен многокилометровой броней атмосферы. Кто знает, быть может, именно тогда и удастся уловить действия еще неизвестных науке радиаций и полей? «Возможно, - читаем мы в журнале «Наука и жизнь», - воздействие мозга на мозг происходит именно с помощью этих пока еще неизвестных науке полей. Тогда может случиться, что они будут впервые открыты не в глубине микромира и не в безднах вселенной, а при изучении телепатии»*.
*Е. Т. Фадеев. Так что же такое телепатия? «Наука и жизнь» № 6, 1961.
Эта связь, пока лишь только на ощупь разыскиваемая философами, выглядит высокой оценкой интереса Константина Эдуардовича к проблемам, тогда явно фантастическим. Ведь именно в ту пору известный советский фантаст Александр Беляев писал роман «Властелин мира».
Все шире круг вопросов, интересовавших старого ученого. Шире и его научные связи. «Каждый день, - писал он в anреле 1930 года немецкому исследователю Р. Ладеману, - я получаю письма со всех концов света. Множество моих книжек я раздаю и рассылаю. У меня много учеников, которых я даже никогда не видел. Отнеситесь к ним доверчиво и ласково». В этом письме Циолковский пишет о таком же, как и он, самоучке Юрии Кондратюке.
Юрий Васильевич Кондратюк был много младше Циолковского. Он родился в 1900 году. Пятнадцатилетним пареньком Кондратюк прочел брошюру А. П. Федорова «Новый способ воздухоплавания, исключающий воздух как опорную среду», шестнадцати лет написал первую работу о космических путешествиях, восемнадцати лет из журнала «Нива» узнал о Циолковском. Подобно Константину Эдуардовичу Кондратюк упорно стремился к завоеванию космоса. Не случаен эпиграф его работы 1918-1919 годов: «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Так же как Циолковский, Кондратюк не дожил до осуществления своих идей. Он ушел добровольцем на фронт и погиб, сражаясь с гитлеровскими захватчиками.
Ученики, признание... Все это пришло в последние годы жизни. Мир интересуется Циолковским. Его идеи подхватывают как эстафету. Победа окрыляет, и, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, он продолжает неутомимо работать. Одна из тем, увлекших ученого в последние годы жизни, - использование солнечной энергии. Как это не раз бывало с Циолковским, наивное мирно соседствовало с прозорливым. В статье «Солнце и завоевание пустынь», опубликованной «Вестником знания», мы читаем о зеркалах, которые, отражая солнечные лучи, должны понизить температуру и вызвать дождь в пустыне. А рядом с этой, мягко говоря, фантастической мыслью удивительно четкое определение гелиоэнергетики: «Солнечные машины более всего применимы в эфире, когда человек завладеет околосолнечным пространством».
Я не случайно процитировал эти слова. Гелиоэнергетике действительно вполне по плечу тягаться с энергетикой атома. Разница лишь в одном: в отличие от ядерной энергии энергию Солнца можно использовать только на благо людям. И на сей раз развитие техники подтвердило прозорливость Циолковского.
Вероятно, можно исписать много бумаги, рассказывая о мыслях Циолковского в последние годы жизни. Они действительно на редкость пестры. От дирижабля до ракеты, от солнечных машин до исследования морских глубин, от размышлений о причинах космоса до общечеловеческого языка. Впрочем, в этой пестроте есть и известная общность. Циолковский думает о людях, о благе людей. Он, стоящий уже у порога смерти, полон жизнью будущего - той жизнью, которую предстоит прожить людям следующего поколения.
В числе экспонатов Выставки межпланетных сообщений 1927 года был один, физически неосязаемый. Это «АО» - искусственный космический язык, которому отводилась роль всеобщего языка той части вселенной, куда проникнут ракетные корабли землян. Воспоминания М. И. Попова позволяют проследить отношение Циолковского к этому забавному замыслу.
Надо заметить, что проблема единого языка много лет занимала ум Циолковского. Еще в 1915 году в брошюре «Образование Земли и солнечных систем» он посвятил ей отдельную главу. «Как важно людям понимать друг друга! По преданию, вначале люди имели один язык, но в наказание потеряли общий язык и заговорили на разных. Прекратились общее согласие и деятельность, направленная к одной цели...» Так писал в 1915 году Циолковский. Гуманная мысль о сближении человечества, о ликвидации языковой розни не оставляла его много лет. И не приходится удивляться, что ученый развил свои мысли в брошюре «Общечеловеческая азбука, правописание и язык», выпущенной в 1927 году.
Наиболее серьезной и глубокой из попыток создания искусственной общепонятной речи был язык эсперанто. Среди его приверженцев оказался и Циолковский. «В свое время, - писал он в 1934 году Попову, - я очень интересовался эсперанто, и у меня есть письмо доктора Заменгофа, но отыскать его трудно во многих тысячах других писем».
В другом письме к М. И. Попову Циолковский писал: «Разумеется, эсперанто самый лучший из всех искусственных языков. Несомненная простота алфавита, изумительная легкость грамматики, распространенность словаря делают его изобретателя бессмертным».
Циолковский вступает в Союз эсперантистов советских республик. Попов сохранил его членскую карточку. И легко понять старого ученого, когда, подарив Попову одну из своих брошюр, он написал на ней: «Эсперанто - лучшее, АО - чушь».