О. Аѳанасiй Кирхеръ. Itinerarium extaticum, quo mundi opificium... etc. exponitur ad veritatem.

Экстатическое небесное путешествiе, въ которомъ разсматривается дивный механизмъ мiра, природа, дѣйствiя, свойства, устройство и составъ неподвижныхъ и блуждающихъ звѣздъ, начиная съ земнаго шара и кончая послѣдними предѣлами вселенной“. — Римъ, 1656.

О. Аѳанасiй Кирхеръ, авторъ Mundus subterraneus, Путешествiя въ Китай и множества научныхъ, въ свое время очень уважаемыхъ трактатовъ, на несколько мгновенiй займетъ насъ въ качествѣ интереснаго типа послѣднихъ средневѣковыхъ диспутантовъ-схоластиковъ, которые на двухъ алтаряхъ воскуряли ѳимiамъ Аристотелю и св. Ѳомѣ и погружались въ дремоту при томныхъ аккордахъ небесной музыки, слышанной Пиѳагоромъ двѣ тысячи лѣтъ тому назадъ. Разсказъ нашъ былъ-бы безконечно растянутъ, если-бы мы представили во всемъ ихъ объемѣ теорiи, которыми втеченiе многихъ вѣковъ услаждались астрологи и метафизики; если-же мы рѣшаемся отвести имъ здѣсь мѣсто, то не иначе, какъ по предъявленiи ими своихъ достоинствъ. О.Кирхеръ есть типъ, выражающiй собою множество другихъ типовъ и достойный нашей особой благосклонности.

Впослѣдствiи выяснится, что этотъ знаменитый мечтатель придерживался какъ системы Птоломея, помѣщавшаго Землю въ центрѣ вселенной, такъ и библейскаго текста, сообщавшаго земному шару капитальное и единственное значенiе въ системѣ мiрозданiя. Впрочемъ, Кирхеръ не преминулъ заявить въ своемъ Praelusio parœnetica, что во всемъ и въ отношении всего онъ подчиняется ученiю священныхъ книгъ и Отцевъ Церкви; если-же онъ позволяетъ себѣ погрузиться въ экстазъ и совершить небесное путешествiе, то единственно съ цѣлiю видѣть только то, что вообще допускалось общепринятою доктриною. Намъ представится однакожъ случай убѣдиться, что достойный патеръ видѣлъ то, что многiе видѣли до него, начиная съ эпохи, когда св. Павелъ былъ восхищенъ въ третье небо и кончая обвинителями Галилея, не пропускавшими случая приводить игру словъ одного проповѣдника: Viri Galilœi , quid adspicitis in cœlum?

Прежде чѣмъ начнемъ большое экстатическое путешествiе, представимъ въ нѣсколькихъ словахъ идею книги. О. Кирхеръ представляетъ Ѳеодидакта (такъ назывался путешественникъ) безплотнымъ духомъ и формально заявляетъ, что Ѳеодидактъ странствуетъ въ качествѣ духа. Генiй Космiилъ — очень удачное названiе — обязавшiйся ввести неофита во всѣ страны небеснаго мiра „начиная съ земнаго шара и до послѣднихъ предѣловъ звѣздной сферы“, устраняетъ трудности пути и объясняетъ тайны этого неизвѣданнаго мiра. Начинаютъ они свою планетную экскурсiю съ Луны и завершаютъ ее Сатурномъ; оттуда они отправляются на твердь небесную, гдѣ и заканчивается первый дiалогъ. Второй дiалогъ составляетъ космотеологическую теорiю сотворенiя мiра, гармонiи сферъ и предназначенiя небесъ. Не можемъ отказать себѣ въ удовольствiи перевести слова автора, излагающаго въ предисловiи планъ своей книги. „Чтобы въ настоящемъ сочиненiи не было недостатка въ томъ, что относится къ строенiю вселенной, объясняетъ авторъ, — во второй части книги говорится о божественномъ Провидѣнiи и его дѣйствiи, о небѣ Эмпиреѣ, о воображаемомъ пространствѣ, о свѣтопреставленiи, о непостижимыхъ безднахъ судебъ Божiихъ и о превосходствѣ католической религiи, въ видахъ вящшей славы Господа, Его пресвятой Матери и во спасенiе душъ ближнихъ нашихъ. Привѣтствую тебя читатель и будь здоровъ“.

Въ тотъ день, когда Ѳеодидактъ былъ объятъ экстазомъ, восхитительная гармонiя преисполнила восторгомъ все существо его и погрузила его въ мистическую истому. Дѣйствiе этой сладостной мелодiи настолько было могущественно, что душа не могла уже оставаться узницею въ своей прозаической тѣлесной темницѣ: могучiя и фантастическiя видѣнiя осѣнили ее; она воспарила въ высь и, какъ-бы погруженная въ дремоту, увидѣла себя въ пустыняхъ неизвѣстнаго мiра. Но вскорѣ къ ней приблизился мужъ необычайнаго вида: голова его и лицо были лучезарны; глаза его сверкали подобно раскаленнымъ углямъ; его дивная одежда не имѣла никакой извѣстной формы; онъ имѣлъ большiя и свѣтлыя крылья; ноги и руки его были краше драгоцѣнныхъ камней; въ десницѣ онъ держалъ шаръ, на которомъ были изображены блуждающiя звѣзды и многоцвѣтныя сферы. При видѣ этого дивнаго существа Ѳеодидактъ задрожалъ, волосы поднялись дыбомъ на головѣ его, голосъ остановился въ гортани: Vox faucibus haesit (автору, повидимому, знакомъ Виргилiй). Но сладчайшiй въ мiрѣ голосъ сказалъ ему: „Встань и ничего не страшись, Ѳеодидактъ. Услышаны молитвы твои и посланъ я къ тебѣ, что-бы повѣдать славу и величiе всемогущаго Господа, насколько это возможно для смертныхъ. Имя мнѣ Космiилъ; я служитель Всевышняго и генiй сего мiра; мой священный ореолъ знаменуетъ славу херувимовъ; пламенные глаза мои — это свѣтъ небесный; шаръ, который я держу въ одной рукѣ, есть символъ звѣзднаго мiра; вѣсы въ другой рукѣ — символъ законовъ божественныхъ. Гряди, сынъ мой: предъ нами путь въ небеса, величiе Творца и великолѣпiе твари. Пойдемъ, чадо мое!“

Итакъ, нашъ странствователь отправляется на Луну. Во время переѣзда онъ наблюдаетъ послѣдовательные виды, въ которыхъ представляется Земля, видимая съ различной высоты, но (очень курьезное наблюденiе) прежде чѣмъ прибыть на Луну, онъ въ послѣднiй разъ взглянулъ на нашъ мiръ, причемъ и увидѣлъ, благодаря объясненiю Космiила, земной рай — трехугольную страну на берегахъ Каспiйскаго моря, сверкающую неизрѣченнымъ свѣтомъ. Илiя и Энохъ ждутъ въ ней дня суднаго. Приблизясь къ Лунѣ, путешественникъ ощущаетъ притягательную силу послѣдней и начинаетъ дрожать всѣмъ тѣломъ, такъ какъ ему кажется, что онъ разможжитъ себѣ голову объ какую-нибудь скалу. „О, что ощущаю я, сладчайшiй наставникъ души моей! Молю тебя, охраняй раба твоего; если ты покинешь меня, куда направлю я стопы мои, куда понесусь я, гдѣ будетъ предѣлъ странствованiямъ моимъ? Но Космiилъ при помощи ласковыхъ рѣчей возстановляетъ мужество Ѳеодидакта и убѣдивъ его, что хотя никто изъ смертныхъ не возвращался изъ странъ этихъ, такъ какъ никому собственно и не приводилось побывать въ нихъ, продолжаетъ оказывать ему свою защиту и нѣжно печется о немъ. Затѣмъ онъ дунулъ на него, вслѣдствiе чего Ѳеодидактъ навсегда освобождается отъ органическихъ потребностей голода и жажды и ни одна стихiя не можетъ уже производить на него своего губительнаго дѣйствiя.

Луна представляетъ ему чрезвычайно прiятные пейзажи: глубокiя долины, длинный цѣпи горъ, моря, озера и острова. Рѣки стремятся къ океану; обрывистые холмы увѣнчаны блестящими скалами, поля зеленеютъ. Странное однакожъ дѣло! Ихъ оцвѣчиваетъ не трава, а драгоцѣнныя лунныя камни, свойственные этому мiру. Но если-бы путешественнику вздумалось доставить ихъ на Землю, то они сами собою возвратились-бы на Луну, ихъ „естественное мѣстопребыванiе“. Вода на Лунѣ чиста и прозрачна; такой на Землѣ нѣтъ. Но въ рѣкахъ и моряхъ не оказывается ни малѣйшей рыбки, на поляхъ ни единой былинки, а на материкахъ Луны отъ вѣковъ не ступала нога ни единаго животнаго. Вмѣсто растенiй, тамъ растетъ какая-то плѣсень, похожая нѣсколько на металлическую кристаллизацiю. Послѣ этого слѣдуетъ ожидать, что на Лунѣ нѣтъ людей: и дѣйствительно, свѣтило это вполнѣ необитаемо. Послушаемъ превосходныя разсужденiя Космiила: Земля есть естественная обитель человѣка, поэтому на Лунѣ и нѣтъ людей; если нѣтъ на ней людей, то нѣтъ и животныхъ, слѣдовательно не оказывается надобности и въ растенiяхъ; послѣ этого вполнѣ понятно, что Луна необитаема... Такъ какъ Богъ создалъ свѣтила собственно для Земли, говоритъ онъ дальше, то было-бы совсѣмъ безполезно, если-бы Онъ населилъ Луну животными: какъ нѣтъ двухъ гармонiй, такъ нѣтъ и двухъ вселенныхъ. Если-бы на Лунѣ находились люди, спрашиваетъ Ѳеодидактъ, то какой видъ имѣли-бы они? Сынъ мой, сказалъ генiй, — отвечая на твое безразсудное предположенiе, скажу тебѣ, что они скорее походили-бы на чудовищъ, чѣмъ на людей. Такъ какъ влажное начало не обладаетъ на Лунѣ тѣми свойствами, какими обладаетъ оно на Землѣ, то органы, требующiе влаги, необходимо должны атрофироваться; то-же самое можно сказать и о началѣ сухомъ, стужѣ и теплѣ. Только обитатели Земли и могутъ существовать въ условiяхъ человѣческихъ тварей.

Пребыванiе на Лунѣ проходить въ наблюденiяхъ и бесѣдахъ. Не мѣшаетъ упомянуть, что собесѣдники ясно видятъ оттуда, что Земля нисколько не вращается вокругъ своей оси; вмѣстѣ съ тѣмъ они очень прiятно бесѣдуютъ на счетъ незримыхъ отношенiй, существующихъ между семью планетами и семью главнейшими органами тѣла человѣческаго.

Можно-ли употреблять при обрядѣ крещенiя чистыя и свѣтлыя воды, которыми орошаются долины Венеры? Безъ сомнѣнiя, да и почѣму-бы нельзя? Развѣ онѣ не обладаютъ свойствами водъ земныхъ, такъ какъ четыре стихiи распространены повсюду и неразложимы? За исключенiемъ, конечно, водъ, производимыхъ огнемъ, растенiями и металлами и не составляющихъ стихiйнаго начала*).

*) Замѣтимъ мимоходомъ, что химiя видоизмѣнила нѣсколько подобнаго рода воззрѣния.

Съ Венеры Земля представляется въ видѣ простой звѣзды. Она имѣетъ свои фазы какъ здѣсь, такъ и вездѣ; впрочемъ, авторъ послѣдователенъ въ своихъ убѣждѣнiяхъ и придерживается системы Птолемея, по которой Венера находится между неподвижною Землею и вращающимся Солнцемъ. Въ самомъ дѣлѣ извѣстно, что Земля не представляетъ фазъ обитателямъ Венеры; впрочемъ, планеты имѣютъ фазы только для тѣхъ мiровъ, которые превосходятъ ихъ въ постепенности разстоянiй отъ Солнца. Съ Венеры Солнце кажется громаднымъ огненнымъ океаномъ.

Путешественникамъ представляется великолепный островъ и они вступаютъ въ одну лучезарную обитель, о которой ничто не можетъ дать намъ понятiя. Чувство обонянiя услаждается благоуханiями амбры и мускуса; растенiя, какъ-бы состоящiя изъ драгоцѣнныхъ камней, украшены дивными красками, а солнечные лучи переливам своего свѣта возвышаютъ ихъ красоту. Но напрасно ищетъ человѣкъ живаго существа: ничего не находитъ онъ и только неодушевленная природа представляется его взорамъ... Но вотъ, съ одного свѣтлаго холма спускается группа несравненой красоты юношей; напрасно старались-бы мы описать ихъ совершенства: такой красоты не выразить человѣческимъ словомъ. Они облечены свѣтлыми одеждами, на который Солнце проливаетъ нѣжные оттѣнки и переливы своего свѣта. Вотъ они спустились съ холма; одни изъ нихъ держатъ въ рукахъ цитры и кимвалы и волны гармонiи разносятся въ воздухѣ; другiе несутъ дивныя корзины, наполненныя розами, лилiями, гiацинтами и нарциссами... При видѣ такого зрѣлища, Ѳеодидактъ, изнемогая подъ обаянiемъ музыки, благоуханiй и красоты, готовъ уже привѣтствовать преславныхъ представителей рода человѣческаго въ этомъ великолѣпномъ мiрѣ, но Космiилъ останавливаетъ его и объясняетъ, что существа эти не принадлежать къ семьѣ человѣка. Только Земля обитаема людьми; что-же касается этихъ существъ, то это ангелы, служители Всевышняго, охраняющiе мiръ Венеры согласно съ предначертанiями природы. Затѣмъ Космiилъ продолжаетъ объяснять, что сказанные ангелы изливаютъ по дольнимъ мiрамъ благотворныя дѣйствiя Венеры, благодаря которымъ обитатели Земли, родившiеся подъ этою счастливою звѣздою, отличаются красотою, любезностью и прекраснѣйшимъ характеромъ.

Нѣкоторые писатели старались истолковывать бесѣды Кирхера въ обратномъ смыслѣ и не давая себѣ труда или удовольствiя прочесть этотъ огромный фолiантъ въ пятьсотъ страницъ, только слегка касались его напыщенной латыни. Они полагали, что нашъ экстатикъ населялъ планеты сообразно съ астрономическимъ значенiемъ мiровъ, не смотря даже на то, что самъ Кирхеръ постоянно отвергаетъ это, не видитъ въ небесныхъ пространствахъ ни малѣйшихъ признаковъ рода человѣческаго, а въ отношенiи живыхъ существъ находитъ тамъ однихъ только безсмертныхъ духовъ.

Прежде чѣмъ оставить восхитительную сферу Венеры, Ѳеодидактъ проситъ у Космiила позволенiя взять что-либо изъ разсѣянныхъ по ея полямъ дивныхъ вещей, съ тѣмъ, чтобы доставить ихъ на Землю. Но Космiилъ объясняетъ ему, что Венера составляетъ „естественное местопребыванiе“ этихъ предметовъ; предоставленные самимъ себѣ, они немедленно-же, въ силу своей природы, возвратилiсь-бы назадъ, или превратились въ предметы земные, послѣ чего Ѳеодидакту ничего ужъ не остается, какъ только искренно раскаяться въ своей неумѣстной любознательности.

Меркурiй производитъ удивительное дѣйствiе какъ на тѣло, такъ и на духъ; онъ сообщаетъ намъ остроту разума, смышленность, таланты, силу, здоровье, дѣятельность и живость. Едва Ѳеодидактъ ступилъ ногою на почву Меркурiя и напился воды изъ ближайшаго источника, какъ тотчасъ-же онъ почувствовалъ себя совсѣмъ другимъ человѣкомъ, какъ физически, такъ и нравственно и едва не пустился въ плясъ, точно кровь въ жилахъ его превратилась въ ртуть. Разъ навсегда замѣтимъ, что по системе Кирхера, граничившей съ судебною астрологiею, но отвергавшей послѣднюю, планеты считались орудiями, служащими Богу какъ для нравственнаго воздѣйствия на мiръ, такъ и для физическаго управленiя послѣдними

На Меркурiѣ проходятъ свѣтлыя горы и золотистая равнины. Свѣтъ его отличается такимъ блескомъ, что безъ особой милости Божiей глаза смертныхъ не могли-бы переносить его, а зной на Меркурiѣ такъ силенъ, что все органическое необходимо должно тамъ погибнуть. Поэтому, кромѣ вышеприведенныхъ уже основанiй противъ обитаемости планетъ, вообще существуютъ и другiя, не менѣе основательныя причины, клонящiяся не въ пользу климатическихъ условiй Меркурiя. Если путешественники наши и встретили на Меркурiѣ группу старцевъ, которыхъ головы были увѣнчаны лучезарными ореолами, съ бородами изъ чистѣйшаго золота, съ свѣтозарными крыльями и съ кадуцеями въ рукахъ, то, само собою разумѣется, то были духи, правящiе мiромъ Меркурiя.

По истинѣ, у насъ не хватаетъ словъ, какъ и не хватало ихъ Кирхеру, для описанiя дѣйствiя, производимаго Солнцемъ на смертныхъ, которые посѣщаютъ это свѣтило. Ставить съ нимъ въ параллель семь чудесъ мiра, это значило-бы сравнивать ноль съ безконечностью; всѣ библейскiя выраженiя: шемесъ, гамма, шересъ, ничтожны въ сравненiи съ дѣйствительностью и восторгъ нашего экстатика достигаетъ до того, что Ѳеодидактъ умоляетъ уже и заклинаетъ своего покровителя не во имя любви, чести, гуманныхъ чувствъ, но во имя... внутренностей милосердая Божiя: Rogo te per viscera misericordiae Dei, ne me derelinquas, o Kosmiel! Генiй и не оставляетъ Ѳеодидакта и, благодаря заботамъ Космiила, путешественники спускаются на поверхность Солнца на прекрасномъ пурпуровомъ облакѣ.

Подобно всѣмъ планетамъ, Солнце состоитъ изъ четырехъ стихiй; на немъ существуютъ моря и материки. Его моря, состоящiя изъ пламенной влаги, представляются въ дивномъ, невыразимомъ разнообразiи различныхъ влагъ и особыхъ свойствъ огней; таковы вообще солнечныя воды. Что касается его плотныхъ частей, то онѣ обладаютъ страннымъ свойствомъ: онѣ пористы и во всѣхъ направленiяхъ проникнуты каналами, въ которыхъ обращаются различныхъ свойствъ огни. Но фактъ, заслуживающий особеннаго вниманiя, состоитъ въ общемъ строенiи почвы Солнца, изрытой ячейками, имеющими видъ ромбоидальныхъ, лежащихъ одна на другой, фигуръ. Въ ячейкахъ этихъ, подобно новаго рода меду, заключенъ солнечный огонь, который находится такимъ образомъ въ плотной матерiи, какъ-бы въ „нѣкоемъ дивномъ сосудѣ“, по слову Эклезiаста.

Кромѣ того, огромные солнечные кратеры извергаютъ въ воздухъ пары и газы. Этими внутренними волненiями, вмѣстѣ съ движенiемъ Солнца вокругъ оси, обусловливаются безпрестанныя бури, происходящiя на поверхности свѣтила. По своему составу, Солнце вполнѣ разнородно, вопреки мнѣнiю Аристотеля, и заключаетъ въ себѣ зародыши вещей и существъ. (Укажемъ, кстати, на одно новѣйшее слово: панспермiя, которое въ книгѣ Кирхера прописано всѣми буквами: Corpus Solis panspermia pollet). Изъ солнечной урны истекаютъ всѣ богатства планетнаго мiра.

Кирхеръ полагаетъ, что Солнце въ тысячу разъ больше земнаго шара. В этом отношенiи онъ был ближе къ истинѣ, чѣмъ Бержеракъ, по мнѣнiю котораго Солнце больше Земли только въ четыреста тридцать четыре раза. Чтó находится на этой громадной планетѣ — этого и разсказать нельзя; здѣсь мѣсто всякому великолѣпiю. Однажды невдалекѣ отъ путниковъ, разразился огненный дождь, подобный нашимъ водянымъ дождямъ; но по мѣрѣ того, какъ расходились тучи, вокругъ путешественниковъ разливался все большiй и большiй свѣтъ. Тамъ, гдѣ носились тяжелыя и мрачныя тучи, царилъ полусвѣтъ, а порою и относительная темнота. Чрезвычайно странная мысль: находясь на Солнцѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ можно находиться и не среди вѣчнаго свѣта.

Пятна, замѣчаемыя нами на Солнцѣ, производятся, во первыхъ, вѣтрами, которые зараждаются въ извилинахъ солнечныхъ тѣлъ, поднимаются въ атмосферу и помрачаютъ блестящую поверхность дневнаго свѣтила, и, во-вторыхъ, парами, поднимающимися на всемъ пространствѣ Солнца. Что касается солнечнаго свѣта, то онъ чистъ и подобенъ свѣту Эмпирея; лучи Солнца относятся къ огнямъ второстепеннымъ, обладающимъ свойствомъ проницать и сожигать, а свѣтъ его — къ огнямъ третьяго разряда.

Кометы — это дщери Солнца. Онѣ происходятъ отъ страшныхъ изверженiй, порою происходящихъ на его поверхности и затмѣнiй, намять о которыхъ сохраняется въ исторiи, какъ напримѣръ о затмѣнiи, послѣдовавшемъ за смертiю Цезаря. По прошествiи извѣстнаго времени, кометы очищаются въ пространствѣ отъ облекающихъ ихъ паровъ и дѣлаются звѣздами. Не входя въ разсмотрѣнiе космографическихъ теорiй благодушнаго патера, перенесемся въ мiръ Марса, прибавивъ однакожъ. что генiи Солнца не въ примѣръ совершеннѣе ангеловъ Венеры и что безъ защиты добрѣйшаго Космiила, нашему герою нѣсколько уже разъ пришлось бы умереть отъ восторга и умиленiя.

Внезапная перемѣна и полнѣйшее превращенiе! Дѣйствiе, производимое Марсомъ, настолько зловредно, что не достигнувъ еще планеты этой, Ѳеодидактъ ощущаетъ уже зловонiе удушливыхъ и смрадныхъ паровъ, а зрѣнiе его непрiятно поражено ужаснымъ видомъ багровой планеты. Къ счастiю (мы было и забыли упомянуть объ этомъ), его генiй-хранитель постоянно имѣетъ при себѣ нѣкiй волшебный пузырекъ, заключающiй въ себѣ дѣйствительнѣйшее противоядiе противъ всякаго рода путевыхъ невзгодъ. Еще до прибытiя на Солнце, эликсиръ этотъ подкрѣплялъ Ѳеодидакта и предохранялъ его отъ дѣйствiя зноя; со временемъ онъ согрѣетъ его, если окажется въ этомъ надобность, а теперь укрѣпитъ противъ гибельнаго соседства Марса. Подъ защитою этой панацеи путешественникъ вступаетъ въ мiръ Марса и не безъ ужаса видитъ онъ его страшныя поля, ощетинившiяся пылающими вулканами, пересѣкаемыя огненными рѣками, изрытыя пламенными горнилами и огнедышащими пропастями. Почва Марса, какъ кажется, состоитъ изъ сѣры, мышьяка и другихъ ядовитыхъ веществъ; озера его наполнены нефтью и смолою; въ атмосферѣ, насыщенной смрадными испаренiями, носятся страшныя массы тучъ. Обитель суровая и гибельная, нога человека никогда не отпечатлѣетъ слѣдовъ своихъ на твоей сернистой почвѣ; ни одинъ изъ смертныхъ не явится сюда съ тѣмъ, чтобы задохнуться отъ твоихъ губительныхъ газовъ! Да не надѣются служители смерти, приставленные для твоей охраны — громадные, страшные всадники, сидящiе на свирѣпыхъ коняхъ, извергающихъ ноздрями пламя - да не надѣются служители смерти, чтобы мало-мальски уважающее себя существо послѣдовало по стопамъ Кирхера; оставайся одинокою въ области смерти, о злополучнѣйшая изъ планетъ, обитать въ которой рѣшился-бы только одинъ Вулканъ, не имѣй онъ основательныхъ поводовъ ненавидѣть тебя! Что касается до насъ, существъ сознательныхъ и разумныхъ, то мы поднимемся одною сферою выше и будемъ держать путь нашъ къ великолепному мiру, царящему въ горнихъ пространствахъ.

Четыре Луны въ различныхъ фазахъ носились по небу и въ воздухѣ ощущался сильный запахъ амбры, когда Ѳеодидактъ опустился на высокую гору неизвестной планеты. Свѣтлыя воды протекали по ея долинамъ и можно-бы было побожиться, что путешественники возвратились на Венеру, если-бы только послѣдняя планета не находилась къ первой въ отношенiи яйца ласточки къ яйцу куриному. При томъ разстоянiи, въ которомъ Юпитеръ находится отъ Солнца, свѣтъ дневнаго свѣтила не можетъ быть предоставленъ собственнымъ силамъ, а потому четыре Луны Юпитера присоединяютъ къ освѣщенiю, получаемому ими отъ Солнца, свойственный имъ свѣтъ, вслѣдствiе чего на водахъ, на землѣ и на облакахъ Юпитера происходитъ дивная игра свѣта. Если прибавимъ еще къ этому дивную гармонiю, носящуюся въ уединенныхъ мѣстахъ и по берегамъ сладко-журчащихъ ручьевъ и, главное, какое-то невыразимое благоуханiе, о которомъ ничто въ нашемъ мiрѣ не можетъ дать намъ ни малѣйшаго понятiя, тогда мы поймемъ изумленiе и восторгъ новаго пришельца въ этомъ царственномъ мiрѣ. Послушаемъ однакожъ разговоръ нашихъ собесѣдниковъ: Utrum homines in globo Jovis sint.

— Мнѣ кажется, что хорошо-бы поступила премудрость Бога, помѣстивъ подъ столь кроткимъ небомъ и въ столь великолѣпномъ мiрѣ какiя-либо разумныя существа, способныя наслаждаться его благами.

— Развѣ тебѣ неизвѣстно, другъ мой, что если ты еще живъ, то обязанъ ты этимъ моему покровительству и что если-бы кто-либо изъ смертныхъ прибылъ сюда естественнымъ образомъ, то онъ немедленно-же испустилъ-бы духъ?

— Безъ сомнѣнiя. Но если-бы эта планета была населена людьми иначе организованными и могущими жить здѣсь?

— Изъ вышеприведенныхъ доводовъ для тебя должно выясниться, что Земля составляетъ естественное мѣстопребыванiе рода человѣческаго; въ этомъ отношенiи она не можетъ быть замѣнена ничемъ другимъ.

— Но если на Юпитерѣ, какъ и на Землѣ, существуютъ четыре стихiйныя начала, возражаетъ Ѳеодидактъ, — то почему не могли бы существовать здѣсь насекомыя, эти крошечныя существа, зараждаемыя броженiемъ растительныхъ веществъ? (Изъ этого видно, что ученiе о самозарожденiи никогда не прекращалось).

— Способъ, какимъ происходитъ въ мiрѣ этомъ смѣшенiе стихiйныхъ началъ на столько различенъ отъ способа, какимъ совершается это на Землѣ, что ни одна тварь не можетъ родиться здѣсь. Ищи, сколько хочешь, но не найдешь ты здѣсь ни одного животнаго.

Но Ѳеодидактъ не теряетъ присутствiя духа.

— Если-бы Провидѣнiе помѣстило здѣсь, добавляетъ онъ, существа обоего пола, то развѣ они не стали-бы размножаться, каждое сообразно со своею породою?

— Удивляюсь я твоему неразумiю, отвѣчаетъ невозмутимый генiй, обнаруживая однакожъ нѣкоторую долю смущенiя. Но гдѣ-же необходимыя для жизни условiя? Гдѣ воздухъ, пища? Где животныя и растенiя?

— Прости моему невѣденiю, о Космiилъ, продолжаетъ собесѣдникъ, — но скажи мнѣ, умоляю тебя, почему занесенныя сюда сѣмена не могли-бы прозябать, почему нельзя воздѣлывать эту заглохшую почву, повидимому столь удобную для обработки?

Божественный Космiилъ возвращается къ своему излюбленному тезису и отвечаетъ, что все земное — сѣмя-ли, зародышъ-ли - стремится къ Землѣ и находится въ приличныхъ ему условiяхъ только въ своемъ естественномъ мѣстопребыванiи. Все занесенное на планету Юпитера, немедленно-же возвратилось-бы на Землю, въ силу свойственнаго ему стремленiя, или обратилось-бы въ недѣятельное стихiйное вещество Юпитера.

И добродушный Кирхеръ заканчиваетъ словами: Recte et sapienter omnia decidisti. Увы! Не смотря на свою премудрость, генiй очень ошибался (надѣемся, что въ этомъ, покрайней мѣрѣ, отношенiи съ нами будутъ согласны). Вотъ новыя и не менѣе интересныя мысли, въ которыхъ Кирхеръ равнымъ-же образомъ сбивается съ прямаго пути, не смотря даже на все остроумiе его соображенiй.

По отъѣздѣ съ Земли, философы наши тотчасъ-же замѣтили, что нѣтъ у нихъ ничего такого, чѣмъ-бы можно было измѣрять теченiе времени и они не знали даже, которое теперь число. Правда, Космiилъ, обладавшiй отличнымъ зрѣнiемъ, по прибытiи на Солнце замѣтилъ, что въ Римѣ праздновали тогда св. Петру и Павлу, но все-же путники не знали, день-ли теперь или ночь. Отсюда изысканiя относительно дней Юпитера. Такъ какъ планета эта въ одиннадцать разъ больше Земнаго шара, то, по заявленiю Космiила, продолжительность ея дня сохраняетъ тѣ-же отношенiя и заключаетъ въ себѣ 284 часа. Какъ извѣстно, это вполнѣ невѣрно, но вотъ одно очень странное совпаденiе. Продолжительность года на Юпитере и продолжительность земнаго года съ точностью опредѣляется отношенiемъ 11 въ 8, почти-равнымъ отношенiю дiаметра Юпитера къ дiаметру Земли, такъ что годъ Юпитера выражается не 365, а числомъ 4,500. Дѣйствительно, соображенiя о продолжительности дня на первыхъ порахъ кажутся правильными; но дело въ томъ, что выводы, представляющiеся намъ чрезвычайно логичными, не всегда кажутся таковыми законамъ природы и дни Юпитера, далеко не будучи продолжительнѣе земныхъ дней, въ два раза короче послѣднихъ.

Путешественникамъ представился случай мимоходомъ привѣтствовать ангеловъ-хранителей. То были человѣческiя, высокаго роста существа; шли они важною поступью, облеченныя царскими мантiями, величественно развѣвавшийся подъ дуновенiемъ вѣтра; ихъ осанка и лица дышали величiемъ; въ правыхъ рукахъ они держали украшенные драгоцѣнными камнями мечи, а въ лѣвыхъ — курильницы съ благоуханiями. При приближении путешественниковъ, духи улетѣли на облакѣ, а наши странствующiе рыцари закончили свою поѣздку на Юпитеръ, посѣтивъ спутниковъ этого громаднаго мiра.

Побывавъ на Юпитерѣ, путешественники отправились въ мiръ Сатурна — планету роковую, обитель горестей, стужи и однообразiя; человѣкъ немедленно умеръ-бы тамъ, если-бы до того еще онъ не погибалъ отъ зловредныхъ дѣйствiй, свойственныхъ природѣ Сатурна. Духи, правящiе этимъ мiромъ, молчаливы; ходятъ они, понуривъ головы, удрученные гнетомъ внутренняго созерцанiя; въ правыхъ рукахъ у нихъ косы, въ лѣвыхъ — губительные яды. Съ высоты Сатурна они мстятъ за праведниковъ и людей угнетенныхъ, наказываютъ грѣшниковъ и нерѣдко испытываютъ добродѣтельныхъ невзгодами и горестями. Таковъ Сатурнъ, таковы его генiи, таково впечатлѣнiе, произведенное имъ на Ѳеодидакта. Не будь эта планета, послѣдняя въ системѣ мiра, хорошею обсерваторiею для наблюденiя свѣтилъ и отличнѣйшимъ предлогомъ для разглагольствований о суетѣ дѣлъ человѣческихъ, (самыя блестящiя изъ послѣднихъ и не замѣтны въ такомъ отдаленiи), то наши собесѣдники и не останавливались-бы на Сатурнѣ, а прямо вознеслись-бы на твердь небесную.

Прибывъ на небеса, Кирхеръ, повидимому, чрезвычайно изумляется тому обстоятельству, что находится онъ не среди сонма созвѣздий и тутъ-же задается вопросомъ: гдѣ роги Овна, перевязь Орiона, Насѣдка и ея цыплята? На Венерѣ онъ замѣчаетъ, что звѣзды находятся одна отъ другой въ такомъ разстоянiи, что Солнце не можетъ освѣщать ихъ и что онѣ обладаютъ собственнымъ свѣтомъ. Они переносятся на Сирiусъ, огромное Солнце, вокругъ котораго вращается Луна, подобная нашей (можно подумать, что Кирхеръ разгадалъ строенiе звѣздной системы), затѣм отправляются уже на полярную звѣзду. Во время переѣзда отъ экватора къ полюсу, возникаетъ вопросъ: возможно-ли, чтобы столь далекiя свѣтила втеченiе сутокъ обращались вокругъ незамѣтной точки Земли? Для выясненiя этого факта авторъ допускаетъ существованiе эфира, извѣстнаго у Евреевъ подъ именемъ ракгангъ и проницающаго всѣ тѣла въ ихъ сокровеннѣйшемъ составѣ. Эфиръ движется округъ Земли, а небесныя тѣла, погруженные въ эту газообразную матерiю и проникнутыя ею необходимо должны следовать за эфиромъ. Если-бы мы спросили, какою силою звѣзды приводятся въ движенiе, то Космiилъ отвѣтилъ-бы, что духи, подобные тѣмъ, съ которыми мы уже познакомились на планетахъ, направляютъ каждое свѣтило по пути, указанному предвѣчными законами. Ѳеодидактъ не можетъ однакожъ понять возможность столь быстраго движенiя свѣтилъ, но Космiилъ объясняетъ ему, что Богу столь-же возможно позволить сферамъ, управляемымъ генiями, совершать теченiе свое по своду небесному въ двадцать четыре часа, какъ возможно ему, Космiилу, въ одно мгновенiе ока перенести Ѳеодидакта съ Сирiуса на полярную звѣзду. (Дѣйствительно, великолѣпный отвѣтъ!). Шейнеръ и Мерсеннъ доказали, что камень, падающiй съ неба на Землю, совершилъ-бы свой путь не болѣе чѣмъ въ шесть часовъ; но если-бы нашлись люди, непремѣнно добивающiеся естественнаго примѣра возможной скорости матерiи, то имъ можно-бы указать на быстроту молнiи. Впрочемъ, въ конце концовъ не мѣшаетъ вспомнить и о неисповѣдимости дѣлъ Божiихъ. Затѣмъ начинаютъ бесѣдовать о происхожденiи временныхъ звѣздъ, а именно о звѣздѣ, появившейся въ Кассiопеѣ въ 1572 году, о безконечности мiрозданiя, и при мысли, что пространство, по сущности своей, не можетъ имѣть прѣделовъ, авторъ чувствуетъ себя въ очень неловкомъ положенiи. Но какъ эта мысль относятся собственно къ числу теологическихъ промаховъ, то Кирхеръ и не можетъ формулировать ее. Путешествiе заканчивается благодарственною молитвою Создавшему, во славу человѣку, такъ много непостижимаго.

Очень-бы намъ хотѣлось съ такою-же подробностью изложить вторую часть путешествiя, но по недостатку мѣста, волею-неволею приходится закончить нашъ обзоръ.

Прибавимъ, однакожъ, что надъ пространною твердью небесною находится неподвижный Эмпирей, въ которомъ пребываютъ Сынъ человѣческiй и Дѣва Марiя и въ который внидутъ избранники Божiи послѣ страшнаго суда. Эта свѣтлая область, превосходящая своимъ сiянiемъ лучезарнѣйшiя солнца, окружаетъ вселенную, подобно окружности, охватывающей свой центръ. Если мы и не видимъ ея ослѣпительнаго свѣта, то потому только, что между нею и твердью небесною простирается громадная пелена водъ, водъ горнихъ, отдѣленныхъ, во второй день сотворенiя мiра отъ водъ дольнихъ. Разсуждая, съ одной стороны, о безпредѣльности Эмпирея, окружающаго всю вселенную, а съ другой — о незначительномъ числѣ праведниковъ, авторъ, повидимому, стремился къ двумъ противоположнымъ идеямъ. Въ видахъ населенiя обширной области Эмпирея, Кирхеръ поступилъ-бы гораздо благоразумнѣе, если-бы, оставивъ въ сторонѣ незначительное число избранниковъ на Землѣ, онъ смотрѣлъ на остальные мiры, какъ на обители, изъ которыхъ, въ день милосердiя, души праведниковъ вознесутся въ послѣднее, уготованное для нихъ жилище.

Монахъ привелъ насъ къ аббату и если на пути къ Гассенди мы встрѣчаемъ Кирхера, то это приноситъ не мало чести послѣднему.

Обитаемы-ли свѣтила? De Coeli Siderymque substantia (cap. VI, Sintne Coelum et Sidera habitabilia? — Syntagma philosophicum? anno 1658, posthume).

Въ древности всѣ полагали, за исключенiемъ Эпикура,что звѣзды обладаютъ жизнью; иные имѣли дерзать считать ихъ божествами, другiе полагали, что каждою планетою правитъ духъ, приставленный для ея охраны; но все это не больше, какъ пустыя гипотезы, порожденныя досужею страстью къ умозрѣнiямъ. Обитаютъ-ли на Луне и на другихъ свѣтилахъ разумныя существа, духи или демоны, вмѣшивающiеся в дѣла земнаго человѣчества — это мысль, относящаяся къ области метафизики; дѣло-же науки состоитъ въ выясненiи вопроса, на столько-ли, какъ и Земля, звезды могутъ быть обитаемы животными, имѣющими некоторое сходство съ тварями, населяющими нашъ мiръ и не встречается-ли въ ихъ средѣ порода человѣческая, или какiя-либо существа, имѣющiя извѣстное соотношенiе съ нами. Другими словами, желанiе узнать — Луна, Солнце и звезды такiе-ли мiры, какъ и земной шаръ или, чтó одно и то-же, подобны-ли небесныя тѣла нашей Земле, — является вполнѣ законнымъ. Такая мысль существовала уже у древнихъ: Орфей, Пиѳагоръ и Эпикуръ упоминаютъ о ней и если Лукiанъ могъ описать свои похожденiя у обитателей Луны, Венеры и Солнца, то мысль эта необходимо пользовалась нѣкоторою извѣстностью въ его эпоху. Какъ кажется, она въ особенности была распространена по отношенiю къ Лунѣ, которую поперемѣнно называли то небесною Землею, то земнымъ свѣтиломъ. Пиѳагорейцы учили, что Луна обитаема животными и растенiями красивейшими и бóльшими чѣмъ наши въ пятнадцать разъ. Говоря о лунныхъ яйцеродныхъ женщинахъ, зародышъ которыхъ въ пятнадцать разъ больше зародыша земныхъ женщинъ (по словамъ Неокла Кротонскаго, такое яйцо упало однажды съ Луны), Геродотъ, повидимому, намекаетъ на подобныя-же воззрѣнiя. Ксенофанъ говоритъ, что въ вогнутой сторонѣ Луны находится другой мiръ и другая порода людей, живущихъ точно такъ, какъ и мы, а Цицеронъ добавляетъ, что это обитаемый мiръ, со многими городами и горами; такого-же мнѣнiя Макробiй на счетъ обитателей Луны.

Такъ говоритъ философъ Гассенди. Возраженiя, основанныя на наблюденiи видимыхъ явленiй, добавляетъ онъ, не могутъ поколебать этихъ положенiй. Плутархъ приводитъ слова Гераклита, сказавшаго, что обитатели обращеннаго къ намъ полушарiя Луны должны быть, подобно Иксiону, прикрѣплены къ земле, чтобы не падать; но такiя соображенiя не имѣютъ никакого смысла и обитатели Луны въ равной мѣрѣ могутъ опасаться, чтобы мы не попадали на нихъ въ то время, когда вслѣдствiе движенiя Земли, мы занимаемъ положенiе, противоположное существамъ, находящимся вверху, по направленiю къ звѣздамъ. Говоря о климатѣ, температурѣ и атмосферическихъ условiяхъ, вообще упускаютъ изъ вида, что обитатели Луны по природѣ своей отличны отъ земныхъ тварей и притомъ въ гораздо большей мѣрѣ, чѣмъ различныя существа, живущiя въ нашемъ мiрѣ, такъ какъ условiя ихъ существованiя несовместны съ условiями обитаемаго нами земнаго шара. Ни животныя наши, ни растенiя не могутъ существовать на Лунѣ; но это не составляетъ еще причины, по которой лунные люди не могли-бы питаться извѣстнымъ способомъ. Размышляя о губительномъ зноѣ тропическаго климата, о жарахъ, вѣчно господствующихъ подъ земнымъ экваторомъ, о ледяной стужѣ зимнихъ ночей и высокихъ горъ, и переходя затѣмъ къ луннымъ днямъ и ночамъ, изъ которыхъ какъ тѣ, такъ и другiе равны пятнадцати земнымъ днямъ и ночамъ, намъ кажется, что вслѣдствiе такихъ крайностей Луна не можетъ быть обитаема. Однакожъ дѣло не такъ. Существа, родящiяея и умирающiя въ лунномъ мiрѣ организованы иначе, чѣмъ те, которыя родятся и умираютъ у насъ. Понять этого мы не можемъ; такъ точно не могутъ понять условiй нашего существованiя и жители Луны, допустивъ, что они твари разумныя.

Различiя, существующая между Селенитами и обитателями Земли, еще въ большей мѣрѣ проявляются между различными планетами нашей системы. Меркурiй и Венера находятся ближе къ Солнцу, чѣмъ Земля, а Юпитеръ, Марсъ и Сатурнъ удалены отъ Солнца на громадное разстоянiе. Слѣдовательно, вещество Меркурiя и Венеры должно быть тѣмъ совершеннѣе и тѣмъ болѣе оно соотвѣтствуетъ свѣту и теплотѣ, чѣмъ ближе находятся эти планеты къ свѣтозарному источнику и чѣмъ больше проникнуты они его великолѣпнымъ сiянiемъ. Напротивъ, мiры Сатурна, Юпитера и Марса состоять изъ вещества тѣмъ болѣе грубаго и тѣмъ менѣе соотвѣтствующаго свѣту и теплотѣ, чѣмъ въ большемъ разстоянiи находятся они отъ свѣтозарнаго центра и въ меньшей степени пользуются его благами. Надѣляя жизнью невѣдомыя существа, могущiя обитать въ мiрахъ этихъ, съ другой точки зрѣнiя мы приходимъ къ возможности предположенiя, что между ними существуетъ слѣдующая градацiя: жители Меркурiя малы, но за то они совершеннѣе обитателей Венеры; послѣднiе малы, но за то совершеннѣе жителей Земли и такъ дальше. По аналогiи мы можемъ допустить, что обитатели Луны гораздо меньше обитателей Земли; такимъ образомъ, надежда увидѣть когда-либо, при помощи телескопа, лунныхъ жителей, оказывается несостоятельною. Мы полагаемъ, что въ отношенiи совершенства организации мы равны луннымъ жителямъ, такъ какъ Луна находится въ среднемъ разстоянiи отъ Солнца, хотя по временамъ она то приближается къ нему, то удаляется отъ него.

Въ этомъ состоитъ великая теорiя Гассенди. Впослѣдствiи Боде и Эммануилъ Кантъ выскажутся въ дiаметрально противоположномъ смыслѣ.

Что касается Солнца, то въ отношенiи условiй обитаемости оно представляется намъ на столько совершеннѣе Земли и другихъ планетъ, на сколько превосходитъ оно послѣднiя красотою и величiемъ. На первыхъ порахъ кажется, будто лучезарная, подобная Солнцу планета, громадный центръ свѣта и теплоты, не можетъ быть обитаема; но присмотрѣвшись къ многообразiю земныхъ тварей, обусловливаемому различiями ихъ мѣсторожденiя, воздуха, материковъ и водъ, мы необходимо должны допустить, что есть существа, созданныя собственно для этого свѣтлаго и пламеннаго царства. Они приспособлены къ другимъ условiямъ жизни; будучи перенесены на Землю или на другiя планеты, они погибли-бы отъ холода, подобно тому какъ наши воздушныя животныя гибнутъ въ водѣ, а водныя — въ воздухѣ. На подобныхъ выводахъ, вполнѣ примѣнимыхъ къ звѣздамъ, устанавливается идея обитаемости громаднаго числа этихъ далекихъ свѣтилъ. Правда, звѣзды видимы только въ формѣ свѣтлыхъ точекъ, затерявшихся въ пространствѣ тверди небесной и только при помощi большихъ усилiй воображенiя можно представить себѣ, что на поверхности этихъ далекихъ свѣтилъ находятся обширныя поля. Поэтому звѣзды представляются мысли въ видѣ необитаемыхъ странъ и безполезныхъ пустынь. Но разсудокъ не можетъ довольствоваться этимъ, особенно если вспомнимъ, что Земля, видимая съ Сатурна и освѣщенная Солнцемъ, произвела-бы на насъ такое-же впечатлѣнiе. Вмѣстѣ съ кардиналомъ Куза, два столѣтiя тому назадъ утверждавшимъ подобныя-же положенiя, мы полагаемъ, что свѣтила небесныя обитаемы животными, людьми и растенiями, хотя способъ ихъ существованiя различенъ отъ того, который преобладалъ при сотворенiи земныхъ тварей.

Есть люди, которые могутъ возразить, и которые дѣйствительно уже возражали, что вселенная создана собственно для земнаго человѣчества и что поэтому нѣтъ никакой надобности расширять область жизни. По нашему мнѣнiю, мы не составляемъ цѣли творенiя; мы полагаемъ, что Богъ есть конечная цѣль своихъ дѣлъ. Для собственной славы онъ сотворилъ все — насъ и прочiя твари. Развѣ для насъ создалъ Онъ ангеловъ, вѣчно предстоящихъ Ему, хвалящiхъ и славящихъ Его? Гдѣ были мы, когда звѣзды утреннiя воспѣвали славу Его, когда всѣ сыны Бога поклонялись Ему? Скажите: неужели всѣ метеоры, всѣ ископаемыя, всѣ растенiя и животныя, находящiяся въ пустыняхъ, на поверхности Земли и въ пучинахъ морскихъ, созданы только для человѣка? Въ такомъ случаѣ, существованiе ихъ вполнѣ безполезно. Не будемъ-же на столько дерзновенны въ нечестiи нашемъ, чтобы предполагать, будто Богъ не могъ создать въ другихъ мiрахъ не только подобныхъ намъ, но и превосходящихъ насъ тварей, которымъ извѣстны эти мiры, которыя умѣютъ цѣнить ихъ красоту и славятъ Творца всего сущаго.

Подобныя мысли внушаются намъ самолюбiемъ нашимъ. Думать, будто Богъ создалъ все для насъ, что всѣ предметы, находящiеся внѣ мiра, безполезны для нашего предназначенiя и на основанiи этого немедленно заключать, что существованiе ихъ находится внѣ законовъ природы — это значило-бы слишкомъ ужъ льстить достоинствамъ нашимъ. Неужели не довольно того, что Онъ почтилъ насъ своимъ видимымъ присутствiемъ — насъ, прахъ и персть; удостоивъ насъ бесѣды Своей; искупилъ насъ Своею драгоцѣнною кровiю; стяжалъ намъ вѣчную славу и блаженство; неужели послѣ этого мы не согласимся допустить, что Онъ могъ создать другiя существа и надѣлить ихъ естественными дарами, не имѣющими прямаго отношенiя къ нашей пользѣ? Неужели Богъ не могъ имѣть въ виду полученiе отъ нихъ славы, независимо отъ насъ? Неужели Онъ не могъ создать ихъ только для себя, а не для насъ?

Гассенди иногда считали послѣдователемъ доктрины о душѣ мiра, такъ какъ многiя мѣста въ его многочисленныхъ сочиненiяхъ, повидимому, оправдывали такого рода заключенiя. Однакожъ онъ всѣми силами старался отклонить комментаторовъ своихъ отъ подобныхъ толкованiй. Вопреки пиѳагорейцамъ, Гассенди допускалъ душу мiра только въ смыслѣ несознательной всемiрной силы, оживляющей каждый атомъ матерiи; но сила эта не есть Богъ. Богъ управляетъ мiромъ, какъ кормчiй управляетъ кораблемъ и на столько-же не составляетъ части вселенной, на сколько капитанъ не составляетъ части своего корабля. „Это особенная сила, разлитая во всемъ мiрѣ; какъ-бы нѣкая душа, она связуетъ и соединяетъ всѣ части мiра, противодѣйствуетъ ихъ распаденiю, сплачиваетъ ихъ въ одно цѣлое, земное съ земнымъ, лунное съ луннымъ и устанавливаетъ между ними извѣстныя взаимныя отношенiя, связь и сродство. Посредствомъ Луны, Меркурiя, Венеры и другихъ мiровъ она производитъ еще болѣе всеобщее дѣйствiе и все связуетъ во едино; во всякомъ случаѣ, она различна отъ души сознательной и мыслящей и не способна къ воспринятiю даровъ духовныхъ и благодати. Она находится въ зависимости отъ Бога, но сама по себѣ не есть Богъ; Богъ недѣлимъ и не присущъ преходящимъ формамъ“. Слѣдовательно, Гассенди не пантеистъ.

Движенiе въ пользу обитаемости свѣтилъ высказывалось въ эту эпоху людьми самыхъ противоположныхъ направленiй. Въ 1667 году, преподобный Бакстеръ, состоявшiй капелланомъ въ армiи парламента противъ Кромвелля, возносился духомъ къ звѣзднымъ мiрамъ, предшествуя въ этомъ отношенiи Ѳомѣ Чальмерсу и Фрейссину. Правда, съ его точки зрѣнiя, равно и съ точки зрѣнiя тупыхъ богослововъ нашей эпохи, ученiе наше доставляло отраду нѣжнымъ сердцамъ относительно числа осужденныхъ; во всякомъ случаѣ, входить въ подробности такого рода мы не станемъ. „Я знаю, говоритъ онъ, — что дѣло это темное и намъ неизвѣстно *), обитаемы-ли свѣтила небесныя, или нѣтъ. Но сообразивъ, что едва-ли найдется на сушѣ, въ водахъ и въ воздухѣ хоть одно мѣсто, которое не было-бы обитаемо; что люди, четвероногiя животныя, птицы, насѣкомыя и пресмыкающiяся наполняютъ почти все пространство мiра — мы доходимъ до мысли о возможности, а это почти равно неопровержимой несомнѣнности, что въ такой-же мѣрѣ населены части вселенной, болѣе обширныя и значительныя, и что на нихъ живутъ существа, соотвѣтствующiя объему и величiю своихъ обителей. Такъ точно, въ дворцахъ обитаютъ не такiе люди, какiе живутъ въ хижинахъ... Какъ-бы мы ни называли ихъ, но я не сомневаюсь, что число обитателей Земли въ сравненiи къ числу обитателей планетъ находится въ отношенiи 1 къ 1,000,000“. Слѣдовательно, по мнѣнiю Бакстера, планеты не только обитаемы, но каждая изъ нихъ населена „согласно съ ея значенiемъ“. „Я не понимаю, говоритъ авторъ „Христианизма и свободнаго изслѣдованiя“, — какимъ образомъ онъ могъ согласить эту мысль съ преобладающимъ значенiемъ, сообщаемымъ библейскою космогонiею нашей планетѣ въ системѣ мiрозданiя, такъ какъ первый-же стихъ книги Бытiя ставитъ на одну и ту-же ступень Землю и остальныя части вселенной“.

*) Reasenn of christian religion.

Изъ главы о св. Ѳомѣ видно, что въ ту-же эпоху приверженцы „ангельскаго учителя“, монашествующiе и мiрскiе богословы, схоластики и профессора оспаривали во Францiи такой взглядъ на природу, взглядъ, который съ каждымъ днемъ прiобрѣталъ больше и больше значенiя при помощи собственныхъ силъ. Со времени Сирано до Бержерака чрезвычайно стали заботиться о Лунѣ и такая заботливость перешла даже на театральныя подмостки. Всемъ извѣстно, что зимою 1684 года итальянскiй театръ произвелъ страшнѣйшiй фуроръ “Арлекиномъ, королемъ Луны“ и что „весь Парижъ“ спѣшилъ похохотать въ этомъ спектаклѣ. Случилось это мѣсяцъ спустя по смерти Корнеля, но успѣхъ этой арлекинады заставилъ публику забыть о потерѣ, понесенной театромъ въ лицѣ его творца.

Писатель, котораго мы представимъ теперь, не на столько серьезенъ, какъ Бакстеръ, но обладал способностью усвоивать себѣ мысли всѣхъ предшествующихъ ему авторовъ, онъ, на удивленiе потомству, выражаетъ ихъ въ своей личности.