Немного позднее Тарс Таркас и Кантос Кан вернулись и сообщили, что Зоданга окончательно покорена. Ее силы совершенно разбиты, часть взята в плен, и дальнейшего сопротивления внутри города ожидать не приходится. Правда, несколько боевых кораблей ускользнуло, зато тысячи других, как военных, так и коммерческих, находились под охраной таркианских воинов.
Меньшие орды предались грабежу и дракам между собой, и поэтому было решено собрать сколько возможно воинов, снабдить как можно большее количество судов экипажами из зодангских пленников, и не теряя времени двинуться в Гелиум.
Через пять часов с ангаров двинулся флот из двухсот пятидесяти боевых судов, увозивших около ста тысяч зеленых воинов, а за ними — транспорты с нашими тотами. За собой мы оставили побежденный город, ставший добычей свирепых сорока тысяч зеленых воинов меньших орд. Они во многих местах подожгли город, над которым поднимались столбы густого дыма, как бы для того, чтобы скрыть от глаз неба ужасное зрелище.
Вскоре после полудня мы увидели пурпурную и желтую башни Гелиума, и немного спустя сильный флот зодангских боевых кораблей поднялся из лагеря осаждавших город и полетел нам навстречу.
Флаги Гелиума были протянуты от носа до кормы на всех наших могучих кораблях, но зодангцам и не нужно было этого знака, чтобы понять, что мы враги, так как наши зеленые марсианские воины открыли по ним огонь, как только они отделились от почвы. Со свойственной им безошибочностью прицела они поражали своими снарядами приближавшийся флот. Обе части Гелиума, заметив, что мы союзники, прислали нам на помощь сотни своих кораблей, и тогда началась первая настоящая воздушная битва, в которой мне пришлось участвовать.
Корабли с нашими зелеными воинами кружили над сражавшимися флотами Гелиума и Зоданги, но их батареи были бесполезны в руках тарков, которые, не имея флота, не имели и навыка обращения с корабельной артиллерией. Однако их револьверный огонь был весьма действенен и имел большое, если не решающее влияние на исход боя.
Вначале обе воздушные армии кружили примерно на одной высоте, пуская друг в друга залпы с полного борта. Огромная дыра образовалась в оболочке одного из гигантских кораблей зодангского флота. Качнувшись, он перевернулся вверх дном, и крошечные фигурки его экипажа вертясь, корчась, извиваясь, полетели вниз с высоты тысячи футов. Сам же корабль со все возрастающей скоростью ринулся вслед за ними и почти совершенно погрузился в мягкую глину старинного морского дна.
Дикий крик восторга донесся с эскадры гелиумцев, и с удвоенной яростью бросились они на зодангский флот. Ловким маневром два гелиумских корабля взвились над противником и стали осыпать его настоящим градом бомб из своих килевых батарей.
Затем остальные корабли Гелиума поднялись один за другим над зодангским флотом, и вскоре многие корабли осаждавших обратились в беспомощные обломки, которые летели вниз к высокой пурпурной башне главной части Гелиума. Другие обратились в бегство, но их быстро окружили тысячи крошечных единичных летчиков, и над каждым повис гигантский корабль гелиумцев, готовый взять их на абордаж.
Не прошло и часу с того мгновения, как зодангский флот поднялся нам навстречу из осаждавшего город лагеря, как битва была уже окончена, и оставшиеся суда побежденных зодангцев были направлены к Гелиуму под управлением экипажей победителя.
Необычное трагическое зрелище представляла собой сдача этих могучих судов, так как старинный обычай требовал, чтобы сигналом о сдаче служил добровольный прыжок на почву командира побежденного судна. Один за другим эти храбрецы, держа свой вымпел высоко над головой, бросались с командных мостиков навстречу ужасной смерти.
И только, когда командир всего флота сам совершил роковой прыжок, обозначив этим сдачу остальных судов, окончилось сражение и прекратилась бесполезная трата жизней отважных людей.
Мы дали флагманскому кораблю Гелиума сигнал приблизиться, и когда нас могли услышать, я крикнул, что у нас на борту принцесса Дея Торис, и что мы хотим пересадить ее на флагманский корабль, чтобы она могла быть немедленно доставлена в город.
Когда экипаж флагманского корабля вполне уяснил себе смысл сообщения, оттуда донесся долгий восторженный крик, и через минуту цвета принцессы Гелиума взвились повсюду на такелаже гелиумских кораблей. Когда другие экипажи эскадрильи поняли значение этого сигнала, они подхватили торжествующий крик и развернули в ярких лучах солнца свои цвета.
Флагманский корабль спустился над нами, плавно пошел бок о бок с нашим, и десяток офицеров перескочили на нашу палубу. Когда их изумленный взгляд упал на сотни зеленых воинов, вышедших теперь из-за боевых прикрытий, они остолбенели, но при виде направлявшегося им навстречу Кантоса Кана они пошли вперед и обступили его.
Дея Торис и я подошли тоже, и они не сводили с нее глаз. Она любезно приняла их и назвала по имени каждого, так как все они были люди, занимавшие высокое положение на службе у ее деда, и она хорошо знала их.
— Положите ваши руки на плечо Джону Картеру, — сказала она им, обращаясь в мою сторону, — человеку, которому Гелиум обязан своей принцессой и своей сегодняшней победой.
Все они отнеслись ко мне очень предупредительно и наговорили массу любезностей, но особенное впечатление произвело на них, по-видимому, то, что я сумел привлечь мрачных тарков для спасения Деи Торис и освобождение Гелиума.
— Вы больше обязаны не мне, а другому, — сказал я, — вот он, один из величайших солдат, и государственных людей Барсума — Тарс Таркас, джеддак тарков.
С той же безукоризненной вежливостью, которую они выказали по отношению ко мне, приветствовали они великого тарка, и к моему удивлению, он не намного уступал им в непринужденности манер и светском разговоре. Тарки не болтливая раса, но придают большое значение форме и часто поражают достоинством и изысканностью манер.
Дея Торис перешла на борт флагманского корабля и была очень огорчена, что я не последовал за ней.
Но я ей объяснил, что пока еще битва выиграна только частично: нам оставалось еще справиться с сухопутными силами осаждавших зодангцев, и я не хотел покидать Тарс-Таркаса, пока и эта задача не будет закончена.
Командир воздушных сил Гелиума обещал предпринять вылазку из города одновременно с нашей сухопутной атакой, и наши суда расстались. Дея Торис была с триумфом возвращена ко двору своего деда Тардоса Морса, джеддака Гелиума.
На некотором расстоянии позади реял во все времена нашей битвы транспортный флот с тотами зеленых воинов. Нам предстояла трудная задача спустить животных без причальных станций, но нам ничего не оставалось делать, кроме как приняться за ее разрешение, и для этой цели мы отлетели миль за десять от города.
Необходимо было спустить животных на петлях, и эта работа заняла остаток дня и половину ночи. Мы были дважды атакованы отрядами зодангской кавалерии, но не понесли больших потерь, а когда стемнело, отряды скрылись.
Как только был выгружен последний тот, Тарс Таркас подал сигнал к наступлению, и мы тремя отрядами начали подкрадываться с севера, востока и запада к зодангскому лагерю. С дикими свирепыми криками, сопровождаемыми злобным ревом разъяренных тотов, бросились мы на зодангцев.
Мы не застали их врасплох и встретили линию хорошо укрепленных окопов. Один раз за другим отбрасывали они нас, и к полудню я начал уже сомневаться в исходе сражения.
Численность зодангцев доходила до миллиона воинов, собранных от полюса до полюса, куда только достигали ленты их каналов. А против них сгрудились не более ста тысяч зеленых воинов. Войска Гелиума еще не прибыли, и мы не имели сообщений от них.
Ровно в полдень мы услышали орудийный огонь по линии между зодангцами и городами, и поняли, что идет, наконец, так необходимое нам подкрепление.
Тарс Таркас снова отдал приказ наступать, и могучие тоты еще раз понесли своих страшных всадников на редуты врага.
В тот же миг гелиумцы атаковали противоположные брустверы зодангцев; еще немного и зодангцы были раздавлены, как между двумя жерновами. Они сражались храбро, но безрезультатно.
Битва превратилась в настоящую бойню, пока не сдался последний зодангский воин. Но в конце концов резня прекратилась; пленных отвели в Гелиум, а мы вошли через ворота в главный город огромным триумфальным шествием героев-победителей.
Широкие улицы были запружены женщинами и детьми и теми немногочисленными мужчинами, обязанности которых заставляли их оставаться в городе во время сражения. Нас встречали с неумолчным ликованием и засыпали золотыми украшениями, платиной, серебром и драгоценными камнями. Город обезумел от радости.
Мои мрачные тарки вызвали необычайное восхищение и энтузиазм. Никогда еще вооруженный отряд зеленых воинов не проходил через ворота Гелиума, и то, что они входили сюда как друзья и союзники, наполняло красных людей ликованием.
Мои скромные услуги Дее Торис стали уже известны гелиумцам, как это доказывали крики в мою честь и горы украшений, которые нацепляли на меня и на моего тота на нашем пути ко дворцу. Несмотря на грозный вид Вулы, население толпилось вплотную вокруг меня. Когда мы приблизились к величественной башне, нас встретила группа офицеров, тепло приветствовавшая нас и просившая, чтобы Тарс Таркас и его джеды, с джеддаками и джедами его диких союзников, спешились и вошли во дворец принять от Тардос Морса, выражение его благодарности за нашу услугу.
Наверху больших ступеней, ведущих к главному порталу дворца, стояла группа высоких особ, и когда мы достигли нижних ступеней, кто-то отделился от нее и пошел нам навстречу. Это был прекрасный образец человеческой породы: высокий, прямой, как стрела, с прекрасно развитыми мускулами и повелительной осанкой. Я сразу догадался, что это был сам Тардос Морс, джеддак Гелиума.
Первый, кого он встретил с нашей стороны, был Тарс Таркас, и его первые слова навек запечатлели нарождающуюся дружбу обеих рас:
— Тардос Морс, — сказал он, — считает неоценимой для себя честью встречу с величайшим из живущих воинов Барсума, но гораздо большим благодеянием является то, что он может положить руку ему на плечо, как другу и союзнику.
— Джеддак Гелиума, — ответил Тарс Таркас, — человеку иного мира было дано научить зеленых воинов Барсума чувству дружбы. Ему мы обязаны тем, что орды тарка могут понять вас, что они могут оценить столь великодушно выраженные чувства и ответить тем же.
Затем Тардос Морс поздоровался с каждым из зеленых джеддаков и джедов и дружески сказал каждому несколько признательных слов.
Приблизившись ко мне, он положил обе руки мне на плечи.
— Добро пожаловать, мой сын, — сказал он, — вам принадлежит по праву и без спора самая дорогая жемчужина в Гелиуме и на всем Барсуме.
После этого мы были представлены Морсу Каяку, джеду меньшего Гелиума и отцу Деи Торис. Он шел вслед за Тардосом Морсом и казался еще более взволнованным, чем его отец.
Он несколько раз пытался выразить свою благодарность, но голос отказывался ему служить и он не мог ничего произнести, а между тем, как я впоследствии узнал, он пользовался репутацией жестокого и бесстрашного бойца, выделявшегося даже среди воинственных народов Барсума. Наравне с остальными гелиумцами он обожал свою дочь и не мог без глубокого волнения думать об избегнутых ею опасностях.
Десять дней орды тарка и его диких союзников отдыхали и пировали, а затем, нагруженные дорогими подарками и сопровождаемые десятью тысячами гелиумских воинов во главе с Морсом Каяком, двинулись в обратный путь к своим странам. Морс Каяк, джед меньшего Гелиума, с несколькими представителями высшей знати сопровождал их до самого Тарка, чтобы прочнее скрепить новые узы мира и дружбы.
Сола тоже сопровождала своего отца, Тарса Таркаса, который в присутствии всех вождей признал ее своей дочерью.
Через три недели Морс Каяк и его офицеры, а также Тарс Таркас и Сола возвратились на посланном за ними военном корабле, чтобы присутствовать при церемонии бракосочетания Деи Торис и Джона Картера.
Девять лет прослужил я в советах и бился в армии Гелиума как принц дома Тардос Морса. Народ не уставал осыпать меня почестями, и не проходило дня без нового доказательства его любви к моей принцессе, несравненной Дее Торис.
В золотом инкубаторе на крыше нашего дворца лежало белоснежное яйцо. Почти пять лет десять солдат гвардии джеддака беспрерывно дежурили возле него, и когда я бывал в городе, не было дня, чтобы мы с Деей Торис не стояли рука об руку перед нагим маленьким алтарем, мечтая о том времени, когда разобьется тонкая-скорлупа.
В моей памяти жива картина последней ночи, когда мы сидели там тихо, беседуя о том странном романтическом сплетении обстоятельств, которое связало наши жизни, и о таинстве, сулившем еще увеличить наше счастье и завершить наши надежды.
Вдали мы увидели ярко-белый свет приближавшегося воздушного корабля, но не придали особого значения такому обычному зрелищу. Молнией несся он к Гелиуму, и самая скорость его, в конце концов, показалась нам странной.
Вспыхнули сигналы, означавшие, что на борту есть депеши для джеддака, и корабль начал нетерпеливо кружить в ожидании запоздавшей патрульной машины, которая должна была конвоировать его ко дворцу. Через десять минут после его спуска я был вызван в зал совета, куда уже спускались остальные члены собрания.
По тронному залу ходил взад и вперед с озабоченным видом Тардос Морс. Когда все заняли свои места, он заговорил:
— Сегодня утром, — начал он, — некоторым правительствам Барсума стало известно, что от начальника главной атмосферной станции уже два дня не поступало донесений по беспроволочному телеграфу. На почти беспрерывные вызовы из нескольких столиц не было дано никакого ответа.
Послы других держав просили нас расследовать это дело и спешно командировать на станцию помощника начальника. Весь день тысяча крейсеров разыскивала его, лишь теперь один вернулся с его мертвым телом, найденным в подвале его дома и ужасно изуродованным неведомым убийцей.
— Мне не приходится говорить вам, какое значение имеет это для Барсума. Нужны месяцы, чтобы проникнуть через мощные стены — эта работа уже на ходу, и не приходилось бы особенно тревожиться, если бы машины насосной установки работали исправно, как это было в течение столетий. Но случилось худшее, чего мы опасались. На всем Барсуме приборы показывают быстрое понижение атмосферного давления — машина стала.
— Господа, — закончил он, — нам осталось жить не более трех дней.
На несколько минут воцарилась глубокая тишина, затем поднялся молодой воин и, подняв над головой обнаженный меч, обратился к Тардос Морсу:
— Жители Гелиума всегда показывали Барсуму, как народ красных должен жить. Теперь перед нами случай показать, как следует умирать. Вернемся к нашим обязанностям, как если бы нам предстояла тысяча плодотворных лет жизни.
Зал огласился рукоплесканиями, и так как не оставалось ничего лучшего, как попытаться собственным примером успокоить тревогу населения, мы разошлись с улыбкой на губах и гложущей тоской в груди. Когда я вернулся в свой дворец, слух успел уже достигнуть ушей Деи Торис, и мне пришлось сообщить ей все, что я узнал.
— Мы были очень счастливы, Джон Картер, — сказала она, — и я надеюсь, какая бы судьба не постигла нас, она позволит нам умереть вместе.
Ближайшие два дня не несли в воздушное снабжение заметной перемены, но на утро третьего дня на крышах высоких зданий стало трудно дышать. Население высыпало на улицы и площади Гелиума. Остановились все дела. Но большинство народа храбро смотрело в лицо неизбежной судьбе. Тут и там, однако, мужчины и женщины предавались тихому горю.
К середине дня многие начали сдавать, и в течение часа народ Барсума начал тысячами впадать в бессознательное состояние, предшествующее смерти от удушья.
Дея Торис и я вместе с другими членами королевской семьи собрались в низко расположенном саду во внутреннем дворе дворца. Мы почти не говорили и только следили, как величественная тень смерти приближается к нам. Даже Вула как бы предчувствовал приближение беды и, жалобно визжа, прижимался к Дее Торис и ко мне.
По просьбе Деи Торис маленький инкубатор был принесен с крыши дворца, и она сидела, с мучительной тоской глядя на неведомую зарождающуюся жизнь, которой ей не суждено увидеть.
Когда стало заметно труднее дышать, Тардос Морс поднялся и сказал:
— Простимся друг с другом. Дни величия Барсума миновали. Завтрашнее солнце осветит мертвый мир, обреченный вечно блуждать по небесам, не населенный даже воспоминаниями. Это конец.
Он нагнулся, поцеловал женщин и положил свою сильную руку поочередно на плечи мужчин.
Когда я со скорбью отвернулся, мой взгляд упал на Дею Торис. Ее голова упала на грудь. Она уже не казалась живой. С криком подскочил я к ней и поднял ее на руки.
Она открыла глаза и заглянула в мои.
— Поцелуй меня, Джон Картер! — прошептала она. — Я очень, очень люблю тебя! Как жестоко расставаться, когда жизнь только начала приносить нам любовь и счастье. Когда я прижал ее нежные губы к своим, старое чувство с неудержимой силой овладело мной. Воинственная кровь Виргинии проснулась в моих жилах.
— Этого не должно быть, моя принцесса, — воскликнул я. — Существует, должен существовать какой-нибудь исход, и Джон Картер из любви к тебе проложивший себе путь из иного мира, найдет его!
И с этими словами на пороге моего сознания возникли один за другим девять забытых звуков. Как луч молнии во мраке сверкнуло передо мной их полное значение. Это был ключ к трем могучим дверям атмосферной станции!
Быстро повернувшись к Тардосу Морсу и прижимая к груди мою умирающую возлюбленную, я закричал:
— Дайте мне летательную машину, джеддак! Скорее! Прикажите подать самую быструю машину на крышу дворца! Я еще могу спасти Барсум!
Он не стал терять времени на расспросы, и вмиг посланный помчался к ближайшему ангару, хотя воздух был редок и почти исчез на уровне крыш, все-таки удалось снарядить самую быстроходную машину, какую когда-либо производило искусство Барсума. Расцеловав Дею Торис и приказав Вуле, желавшему сопровождать меня, остаться и охранять ее, я со всей прежней ловкостью поднял в воздух машину и со всей скоростью помчался к цели надежд всего Барсума.
Мне пришлось лететь низко, чтобы иметь возможность дышать, но я избрал прямой путь поперек старого морского дна, и мог держаться всего лишь в нескольких футах над почвой.
Я летел с безумной быстротой, так как мой полет являлся гонкой со смертью. Передо мной все время витал образ Деи Торис. Когда, покидая дворцовый сад, я в последний раз оглянулся, я видел, как она пошатнулась и упала рядом с маленьким инкубатором. Я хорошо знал, что ей грозит скорая смерть, если в ближайшее время не усилится приток свежего воздуха, и отбросил всякую осторожность. Я побросал за борт все, что можно было, вплоть до моих украшений, и лежа ничком на палубе, с одной рукой на рулевом колесе и другой на рычаге скорости, который я поставил на последнюю зарубку, со скоростью метеора рассекал редкую атмосферу умиравшего Марса.
За час до наступления темноты передо мной неожиданно выросли гигантские стены атмосферной станции, и я резким толчком коснулся почвы перед маленькой дверью, за которой тлела искра жизни целой планеты.
Рядом с дверью большая партия рабочих была занята пробиванием стены, но они успели только слегка поцарапать ее кремнистую поверхность. Многие из них уже уснули последним сном, от которого их не мог бы пробудить даже воздух.
Здесь условия были гораздо хуже, чем в Гелиуме, и я сам дышал с большим усилием. Несколько человек были в сознании, и с одним из них я заговорил:
— Если я открою эти двери, есть ли здесь кто-нибудь, кто мог бы пустить в ход машины? — спросил я.
— Я могу, — ответил он, — если вы только откроете быстро. Я долго не выдержу. Но все это ни к чему, оба они мертвы, а больше никто на всем Барсуме не знает секрета этих ужасных замков. В течение трех дней обезумевшие от страха люди напрасно пытались разгадать их тайну.
У меня не было времени для разговоров, я быстро слабел и с трудом владел своими мыслями.
Но с последним усилием, когда от слабости я опустился на колени, я послал девять мозговых волн в эту ужасную дверь передо мной. Марсианин скорчился около меня и, устремив глаза на четырехугольник перед нами, мы ждали в смертельном молчании.
Медленно отошла толстая дверь. Я хотел подняться и войти в нее, но был слишком слаб.
— Там, — крикнул я своему спутнику, — когда доберетесь до машин, пустите в ход все насосы. Это единственная надежда на спасение Барсума!
С того места, где я лежал, я открыл вторую и третью двери, и видел, как человек, в котором сосредоточились все надежды Барсума, на четвереньках прополз в нее. Тут я потерял сознание...
Когда я вновь открыл глаза, было темно. Странные жесткие одеяния покрывали мое тело, одеяния, трещавшие и рассыпавшиеся в прах, когда я принял сидячее положение.
Я ощупал себя с головы до ног, и с головы до ног я был одет, хотя когда я потерял сознание перед маленькой дверью, на мне ничего не было. Перед собой я видел узкую полоску освещенного луной неба, проглядывавшего через какое-то отверстие с изорванными краями.
Ощупывая свое тело, я обратил внимание на карманы, и в одном из них нашел спички, завернутые в пергаментную бумагу. Я чиркнул одну из них, и ее слабое пламя осветило нечто похожее на глубокую пещеру, у стены которой я заметил странную безмолвную фигуру, скорчившуюся на небольшой скамье. Приблизившись, я увидел, что это мертвые, обратившиеся в мумию останки старой женщины с черными волосами, а перед ней стояла жаровня, над которой помещался круглый медный котел с зеленоватым порошком на дне.
Позади нее на плетеных ремнях, свисавших с вышины и протянутых поперек всей пещеры, я увидел ряд человеческих скелетов. От поддерживающего ремня был протянут другой к мертвой руке маленькой старухи. Когда я прикоснулся к нему, скелеты закачались, шелестя, как сухие листья.
Это было странное и ужасное зрелище, и я поспешил выбраться на свежий воздух из этого мрачного места.
Зрелище, открывшееся моим глазам, когда я вышел на узкий карниз, тянувшийся перед входом в пещеру, исполнило меня изумлением.
Новое небо и новый ландшафт представились моему взору. Серебристые горы вдали, почти неподвижная луна на небе, поросшая кактусами долина внизу — не принадлежали Марсу. Я с трудом верил своим глазам, но истина начинала понемногу брезжить в моем мозгу, — передо мной была Аризона и тот же самый узкий карниз, с которого десять лет назад я со страстным желанием глядел на Марс.
Закрыв лицо руками, я отвернулся и пошел, разбитый и исполненный тоски, по тропинке от пещеры.
Надо мной сиял красный глаз Марса, скрывавший свою ужасную тайну в сорока восьми миллионах миль от меня.
Добрался ли марсианин до помещения с насосами? Успел ли живительный воздух достигнуть обитателей планеты вовремя, чтобы спасти их? Жива ли моя Дея Торис, или ее прекрасное охладевшее тело покоится рядом с маленьким золотым инкубатором в саду внутреннего двора дворца Тардоса Морса, джеддака Гелиума?
Десять лет я ждал и молил об ответе на мои вопросы. Десять лет я ждал и молил о том, чтобы вернуться в мир моей потерянной любви. И предпочитал лежать мертвым возле нее, чем жить на Земле, на расстоянии этих ужасных миллионов миль.
Старый рудник, который я нашел нетронутым, доставил мне сказочное богатство. Но к чему было оно мне?
В этот вечер, когда я сижу в моем маленьком кабинете с окнами на Гудзон, исполнилось ровно двадцать лет с тех пор, как я впервые открыл глаза на Марсе.
Я вижу сквозь маленькое окно у моего стола, как Марс сияет на небе, но сегодня он как будто опять зовет меня, как еще никогда не звал со времени той мертвой ночи, и мне кажется, что я вижу сквозь неизмеримое пространство прекрасную черноволосую женщину в саду дворца, а рядом с ней маленького мальчика. Он обнял ее своими ручонками, она показывает ему на небе Планету Земля, а у их ног лежит огромное, страшное чудовище с золотым сердцем.
Я верю, что они ждут меня, и что-то подсказывает мне, что я скоро опять увижу их.