Когда известив об исчезновении Шульце дошло до Франсевилля, первые слова Марселя были:

- А что, если это только военная хитрость?

Однако, по зрелом размышлении, он решил, что последствия этой хитрости привели к катастрофе Шталыптадта, и это само собой исключает возможность подобного предположения, ибо оно граничит с нелепостью. Тем не менее он говорил себе, что ненависть не рассуждает, а исступленная ненависть такого человека, как Шульце, может сделать его способным на все. Поэтому,, что бы там ни было, Франсевиллю следует по-прежнему держаться настороже.

По настоянию Марселя совет обороны выпустил воззвание к гражданам Франсевилля, в котором он призывал их не доверять лживым слухам, распространяемым врагом с целью усыпить их бдительность.

Воодушевленные этим призывом, граждане Франсевилля удвоили свое рвение в работе и военной подготовке, решив, что это будет наилучшим ответом на любую вылазку врага.

Но подробные сообщения в сан-францисских, чикагских и нью-йоркских газетах, описания финансовых и коммерческих крахов, вызванных катастрофой в Штальштадте, создавали такую яркую, убедительную картину, что сомневаться в истинности этого происшествия было просто нелепо.

В одно прекрасное утро жители города доктора Саразеиа проснулись и почувствовали себя в полной безопасности, подобно человеку, который, пробудившись и открыв глаза, чувствует, что он избавился от страшного кошмара.

Да, кошмар рассеялся; никакая угроза не висит больше над Франсевиллем. Радостную весть сообщил франсевилльцам Марсель, который, наконец, твердо и безоговорочно убедился в этом.

Чувстве несказанного облегчения охватило всех; люди пожимали друг другу руки, целовались, поздравляли знакомых и незнакомых, устраивали званые обеды. В городе наступил праздник: женщины нарядились в лучшие туалеты, мужчины оставили земляные работы, прекратили военные упражнения, покинули лагеря. - Все ликовали, радовались, сияли. Город словно вернулся к жизни после тяжелой болезни.

Но больше всех радовался доктор Саразен. Этот благородный человек чувствовал себя ответственным за судьбу тех, кто с таким доверием и надеждой отдал себя под его покровительство и обосновался в его городе. Мысль о том, что он обрек этих людей на гибель, он, который думал только об их благополучия и счастье, не давала ему покоя. Наконец-то эта страшная тяжесть свалилась с его души и он может дышать спокойно.

Пережитая опасность теснее сблизила граждан Франсевилля. Люди, принадлежащие к самым различным слоям общества, почувствовали себя братьями, связанными одними и теми же стремлениями, живущими одними и теми же интересами. Каждый ощущал, как в душе его рождается что-то новое. Это новое было их новой отчизной. Они вместе страдали, вместе тревожились за нее и только теперь поняли, как она дорога им.

Словом, работы по укреплению и обороне Франсевилля, несомненно, послужили ему на пользу. Маленькая колония узнала, рассчитала и проверила свои силы. Она чувствовала себя более уверенной. Теперь уже никакой враг не застанет ее врасплох. Короче говоря, никогда до сих пор детище доктора Саразена не видело перед собой более блестящих перспектив.

И удивительное дело, люди не забыли, кому они обязаны своим спасением, не остались неблагодарными. От имени всего города организатору защиты, молодому инженеру, самоотверженная деятельность которого дала возможность Франсевиллю приготовиться к нападению врага, была принесена публичная благодарность. Но Марсель считал, что дело еще не доведено до конца.

"Тайна, окружающая Стальной город, может еще заключать в себе опасность, - рассуждал он. - Я только тогда буду спокоен, когда мне удастся рассеять этот мрак и вытащить на свет эту тайну". И он решил вернуться в Шталыптадт и во что бы то ни стало добиться разрешения загадки.

Напрасно доктор Саразен пытался отговорить его от этой затеи; тщетно старался он убедить Марселя, что это дело рискованное, опасное, что ему на каждом шагу может грозить какая-нибудь страшная неожиданность, что это все равно что самому лезть в преисподнюю.

- Герр Шульце не такой человек, чтобы исчезнуть так просто. Он, даже умирая, не забудет о том, чтобы приготовить ловушку своему врагу. Нельзя даже представить себе, на что способно такое чудовище, - убеждал Марселя доктор.

- Вот именно потому, что я совершенно согласен с вами и допускаю возможность всего того, что вы говорите, дорогой доктор, - отвечал Марсель, - я и считаю своим долгом отправиться в Штальштадт. Это бомба, у которой нужно вынуть фитиль, прежде чем она разорвется, и я даже хочу просить у вас разрешения взять с собой Октава.

- Октава?! - воскликнул доктор.

- Да, да. Вы только посмотрите, какой это молодец. На него смело можно положиться, и я уверяю вас, что эта маленькая прогулка пойдет ему только на пользу.

- Ступайте, дети мои, и да сохранит вас бог! - с волнением сказал старик доктор, обнимая Марселя и сына.

На следующий день на рассвете Марсель и Октав, оставив позади пустынные рабочие поселки, подъехали к воротам Штальштадта. Оба были прекрасно вооружены, предусмотрительно запаслись всем необходимым, и оба твердо решили не возвращаться домой до тех пор, пока им не удастся раскрыть эту черную тайну.

Они вышли из экипажа и пошли по дороге вдоль высоких укреплений города. И тут их глазам предстала мрачная действительность, которой так долго отказывался верить Марсель.

Завод молчал. На беззвездном небе смутно вырисовывалась темная громада - ни одного освещенного окна, ни зарева огней, ни вспышек искр, разлетающихся огненным снопом, ни газовых рожков, ни фонарей. Никаких признаков жизни. Безмолвие и мрак. Казалось, будто смерть витает над городом, а черные трубы торчат, как обугленные скелеты. Звук шагов гулко разносился в пустынной тишине.

- Какое уныние! - невольно вырвалось у Октава. - Точно по кладбищу идешь.

Было семь часов утра, когда они подошли к главным воротам Шталштадта. На крепостном валу, где раньше стояли, как столбы, часовые, не видно было ни души. Но мост перед воротами был поднят, и Марсель с Октавом остановилась на краю глубокого рва метров в пять-шесть шириной.

Они потратили не меньше часа, пока им удалось закинуть за железную перекладину ворот захваченный с собой канат. Наконец Марселю посчастливилось удачно закрепить петлю, и Октав поднялся по канату на высокие ворота. Марсель кинул ему одно за другим все, что у них было с собой, а затем и сам поднялся тем же путем. Перебросить тот же канат по ту сторону стены, переправить "обоз" и спуститься самим было делом нескольких минут.

Они очутились теперь на окружном шоссе, по которому некогда шествовал Марсель, направляясь в сектор "О". И тут тоже была пустыня и тишина. Прямо перед ними высились угрюмые заводские здания. Они глядели на них черными глазницами окон и точно говорили пришельцам: "Прочь отсюда! Какое вам дело до наших тайн?"

- Пожалуй, лучше всего нам пройти к воротам "О", я их знаю, - сказал Марсель.

Они повернули налево и вскоре подошли к массивной арке, на которой посредине красовалась буква "О". Тяжелые дубовые ворота, окованные железом, были закрыты.

Марсель поднял с земли большой булыжник и, размахнувшись, ударил им в ворота. Ответом ему было только эхо.

- Ну, марш на приступ! - крикнул Марсель. Они снова принялись забрасывать канат на ворота и порядком измучились, прежде чем им удалось прочно зацепить его. Наконец они очутились по ту сторону стены, на главном проспекте сектора "О".

- Стоило трудиться! - с негодованием воскликнул Октав. - Берем приступом одну стену - вырастает другая, третья... Что же это, так до бесконечности?

- В строю не рассуждать! - смеясь, крикнул Марсель. - Вон посмотри-ка лучше - направо мой цех. Я с удовольствием загляну в него еще раз. Кстати, мы там захватим кое-какие инструменты и несколько динамитных шашек.

Они вошли в громадный литейный цех, где начал свою карьеру в Штальштадте молодой эльзасец. Каким мрачным казался теперь этот цех, со своими потухшими печами и покрытыми ржавчиной рельсами! Серые от пыли подъемные краны, словно виселицы, простирали вверх свои громадные разъятые руки! Это зловещее зрелище леденило сердце. Марсель поспешил увести отсюда Октава.

- Вот этот цех, пожалуй, будет интереснее для нас, - сказал он, направляясь по знакомой дороге к столовой, в которой когда-то обедал каждый день.

Октав молча кивнул, но лицо его заметно оживилось, когда он увидел деревянную стойку и на ней целую батарею бутылок всех цветов и размеров. Тут же стояло несколько коробок с консервами самых прославленных фирм. Молодые люди спокойно расположились за прилавком и с удовольствием приступили к завтраку. Экспедиция еще только началась, и подкрепиться не мешало.

Закусывая, Марсель думал о том, как им проникнуть в "Башню быка". Перебраться через стену центрального сектора нечего было и думать. Эта стена была неприступной высоты и совершенно гладкая, без единого выступа, и при этом поблизости не было ни одного строения, ни одного дерева. Чтобы разыскать вход в нее, и, вероятно, единственный, надо было обойти весь сектор, что было далеки не просто. Оставалось одно: пустить в дело динамит. Конечно, это было весьма рискованно, так как можно было Предполагать, что герр Шульце перед своим исчезновением позаботился расставить ловушки своим врагам, заложив где-нибудь мины для пришельцев, которые отважатся завладеть Штальштадтом. Но все эти соображения не могли заставить Марселя отказаться от того, что он задумал.

Когда Октав подкрепился и отдохнул, Марсель предложил пойти, прямо по улице, которая перерезала сектор "О" в упиралась в высокую каменную стену.

- Что ты скажешь насчет того, чтобы подорвать эту стенку динамитом? - спросил он.

- Дело нелегкое, да ведь мы сюда не гулять пришли, - сказал Октав, готовый на любую попытку.

Недолго думая, они принялись за работу. Им пришлось немало повозиться. Надо было обнажить фундамент стены, вложить в расщелину между двумя камнями сильный рычаг, раскачать его, выломать один камень, пробуравить несколько небольших параллельных отверстий и заложить в них динамит. К десяти часам все было готово. Октав чиркнул спичкой и поджег фитиль.

Марсель знал, что фитиль будет гореть пять минут. Поэтому он заранее присмотрел поблизости небольшой кабачок в подвале с глубоким сводом и толстыми стенами. Там они и укрылись в ожидании взрыва.

Не без волнения считали они минуты. Вдруг здание и самый подвал покачнулись, как от землетрясения. Вслед за толчком раздался оглушительный взрыв, как если бы несколько десятков пушек грянуло разом, и через две-три секунды все кругом превратилось в груду развалин. Воздух содрогался от грохота обрушивающихся крыш, обваливающихся стен, балок и далеко разносил звон битого стекла.

Наконец все стихло. Марсель и Октав вылезли из своего убежища.

Картина, представившаяся их глазам, потрясла даже Марселя, хотя ему и не раз приходилось наблюдать действие взрывчатых веществ. Половина сектора "О" взлетела на воздух. Казалось, город подвергся длительному орудийному обстрелу. Полуразрушенные стены зданий обнажили внутренности цехов. Вывороченные балки, рамы, железные листы, груды битого стекла и щебня покрывали землю, а густые облака пыли еще носились в воздухе и медленно серой пеленой оседали на горы развалин.

Марсель с Октавом бросились к стене; в ней зияла громадная брешь метров в пятнадцать - двадцать шириной, а по ту сторону виднелся знакомый Марселю двор центрального сектора.

Двор был окружен железной решеткой, но, так как он теперь никем не охранялся, они мигом перемахнули через нее.

И здесь их встретила та же мертвая тишина.

Марсель обошел модельные мастерские, где он когда-то изо дня в день сидел над своими чертежами. В одном из кабинетов ему случайно попался на глаза неоконченный чертеж паровой машины. Это был тот самый чертеж, над которым он начал работать, когда его вызвали к герру Шульце. Проходя по читальному валу, он увидел знакомые книги, журналы...

Все словно говорило о том, что жизнь шла здесь своим привычным ходом и вдруг почему-то внезапно остановилась.

Наконец они подошли к внутренней ограде сектора "О", и перед ними выросла стена, за которой находился парк герра Шульце.

- Придется нам, пожалуй, взорвать и этот заборчик, - сказал Октав.

- Возможно, только давай сначала поищем калитку, может быть, ее можно будет взорвать простой петардой.

Они перелезли через ограду и пошли вдоль стены. Иногда им приходилось сворачивать, обходить какое-нибудь здание, делать небольшой крюк, но высокая каменная стена все время была у них перед глазами. Путешествие это оказалось не напрасным. Через некоторое время они увидели низенькую дубовую дверцу, еле заметную в каменной кладке стены. Октав, недолго думая, достал бурав и быстро просверлил отверстие в деревянной калитке. Марсель заглянул в него и увидел пышную тропическую зелень цветущего, благоухающего парка.

- Одолеть эту дверцу, и мы у цели, - сказал он.

- Стоит ли тратить порох на эту деревяшку! - фыркнул Октав и, размахнувшись, стал колотить в дверь ломом.

Она начала чуть-чуть подаваться, как вдруг они услышали глухой скрип отодвигаемого засова и щелканье ключа. Дверь немного приоткрылась, придерживаемая толстой цепью.

- Wer da? Кто там? - раздался хриплый голос.

Если бы за этой стеной неожиданно грянул выстрел, друзья бы не так удивились. Все что угодно, но этого вопроса они никак не могли ожидать. Из всех предположений Марселя по поводу спящего города единственным, не пришедшим ему в голову было то, что кто-то может задать ему вполне естественный вопрос, зачем он сюда явился.

Их экспедиция, вполне законная в предположении, что Штальштадт покинут жителями, приобретала совсем иной характер, если город оказывался обитаемым. То, что в первом случае представляло собой нечто вроде археологического исследования, становилось во втором незаконным вторжением, да еще с оружием в руках. Все эти мысли с молниеносной быстротой промелькнули в голове у Марселя, пока он стоял не двигаясь, словно приросший к земле.

- Wer da? - повторил тот же голос уже нетерпеливо. Нетерпение казалось, пожалуй, вполне уместным. Но каково было преодолеть столько препятствий, перебраться через ров, через каменные стены, взорвать несколько кварталов, и все это только для того, чтобы услышать совершенно естественный вопрос: "Кто там?" - и не знать, что на него ответить!

Прошло, может быть, полминуты, прежде чем Марсель, овладев собой, понял всю двусмысленность своего положения и, спохватившись, ответил по-немецки:

- Друг или враг, это вы будете судить сами. Мне надо поговорить с герром Шульце.

Едва он успел произнести эти слова, как из-за полураскрытой дверцы раздался изумленный возглас, и перед глазами Марселя мелькнули огненно-рыжие бакенбарды, щетинистый ус и вытаращенный в тупом удивлении глаз. Это был не кто иной, как бывший телохранитель Шульце Сигимер.

- Иоганн Шварц! - воскликнул ошеломленный великан, и в его голосе послышалась радость. - Иоганн Шварц!

По-видимому, неожиданное появление вверенного его попечению пленника удивило этого аргуса не меньше, чем его таинственное исчезновение.

- Могу я видеть герра Шульце? - повторил Марсель. Сигимер отрицательно покачал головой.

- Нет приказ, - сказал он. - Приказ нет, пускать нельзя.

- Так, может быть, вы доложите герру Шульце, что я здесь. Я хочу его видеть.

- Нет герр Шульце. Герр Шульце нет здесь, - уныло отвечал великан.

- А где же он? Когда он вернется? - допытывался Марсель.

- Нет знать. Знать приказ - никого пускать.

Кроме этих отрывистых, невразумительных фраз, Марсель ничего не мог добиться. Рыжий цербер с тупым упрямством бессмысленно твердил одно: нет приказа.

- Да что нам у него спрашивать разрешения! - не выдержал наконец Октав. - Войдем, да и все!

И он изо всей силы налег на дверцу плечом. Но цепь выдержала, а вслед за тем здоровенный толчок с той стороны заставил его отлететь на несколько шагов, дверца захлопнулась, звякнул железный засов, и замок защелкнулся.

- Должно быть, их там делая шайка! - с досадой воскликнул Октав, несколько пристыженный своей неудачной попыткой, и, нагнувшись, приложился глазом к отверстию. - Смотри-ка, второй! - с удивлением вскричал он.

- Арминий! - подхватил Марсель и, нагнувшись в свою очередь, тоже заглянул в отверстие.

И вдруг откуда-то сверху, чуть ли не с неба, раздался другой голос:

- Кто идет?

Марсель с Октавом подняли голову.

Голос принадлежал Арминию. Голова его торчала над стеной. По-видимому, он успел подставить лестницу.

- Но ведь ты же сам видишь, Арминий, - ответил Марсель. - Долго я буду ждать? Откроешь ты или нет?

Не успел он договорить, как над стеной показалось дуло ружья, раздался выстрел, и пуля задела шляпу Октава.

- Ах, вот ты как! Ну получай! - крикнул Марсель и всунул петарду под дверь.

Дверь разлетелась в щепки, и молодые люди с оружием в руках бросились в парк, У стены, давшей трещину от взрыва, еще стояла лестница; от нее шли следы крови, но ни Сигимера, ни Арминия не было видно. Кругом стеной поднимался тропический лес, волшебный парк герра Шульце. Октав остановился, завороженный.

- Боже, какая красота! - воскликнул он. - Но знаешь, нам лучше разделиться. Боюсь, что эти огородные пугала подстерегают нас где-нибудь тут за деревьями.

Они углубились в кусты - Марсель по одну, а Октав по другую сторону аллеи. Осторожно переходя от дерева к дереву и оглядываясь по сторонам, они медленно подвигались вперед.

Не успели друзья сделать несколько десятков шагов, как снова раздался выстрел, и кусок коры отлетел от дерева, под которым только что стоял Марсель.

- Хватит, поиграли! Бросайся на землю, ползком! - тихо скомандовал Октав и тотчас же, приникнув к земле, пополз к густому кустарнику, окаймлявшему широкую круглую площадку, посреди которой возвышалась "Башня быка".

Марсель не успел вовремя последовать примеру товарища и едва избежал третьей пули: она просвистела у него над головой, и, когда он бросился плашмя на землю, четвертая пуля, прожужжав в воздухе, вонзилась рядом с ним в ствол пальмового дерева.

- Счастье наше, что эти уроды стреляют, как новобранцы! - вскричал Октав, подползая к товарищу.

- Шш... - остановил его Марсель, показывая глазами на дымок, поднимающийся из окна в нижнем этаже. - Вот где они засели, разбойники! Ну, подожди, я с ними сыграю штуку.

И он, быстро оглядевшись по сторонам, обломил со стоявшего рядом дерева толстый сук длиной примерно в человеческий рост. Затем, сбросив с себя блузу, надел ее на палку, а сверху нахлобучил шляпу. Водрузив сук таким образом, чтобы видны были шляпа и рукава блузы. Марсель подполз вплотную к Октаву и прошептал ему на ухо:

- Займись с ними тут немножко, переползай с места на место и постреливай, а я попробую напасть на них с тыла.

И с этими словами он юркнул в чащу кустарника, окружавшего площадку. Прошло примерно четверть часа, в течение которых обе стороны обменялись десятком-двумя пуль без малейшего результата. Куртка и шляпа Марселя сильно пострадали, но на нем это никак не отразилось. Карабин Октава превратил в щепки ставни в окне нижнего этажа. Внезапно стрельба затихла, и Октав услышал сдавленный крик:

- Ко мне, Октав! Он у меня в руках... Скорее сюда! Октав не заставил себя ждать. Одним прыжком выскочил он из-за кустов, перебежал площадку и с разбегу вскочил в окне. На полу, свившись клубком, как змеи, катались в отчаянной схватке Марсель и Сигимер.

Марсель, которому удалось незаметно проникнуть в дом с противоположной стороны и подкрасться к Сигимеру сзади, не дал ему времени опомниться; выбив у него ружье из рук, он сразу повалил его на пол, но геркулесовская сила великана, хотя и поверженного наземь, делала его опасным противником, и Марселю приходилось пускать в ход всю свою ловкость, чтобы не дать ему схватить себя за горло. Октав подоспел как раз вовремя. Через минуту Сигимер, связанный по рукам и ногам, лежал неподвижно посреди комнаты.

- А где другой? - спросил Октав. Марсель показал рукой на диван, где, вытянувшись с запрокинутым, окровавленным лицом, лежал Арминий.

- Пуля в голову, - сказал Октав, подходя к дивану.

- Да, - подтвердил Марсель.

- Что ж, сам напросился!

- Ну, теперь мы можем распоряжаться, как дома, - сказал Марсель. - Давай-ка приступим к осмотру. Начнем с кабинета Шульце.

Они вышли из приемной, где только что произошла решающая схватка, и, пройдя через анфиладу роскошно убранных комнат, вступили в заповедный чертог стального короля. Октав с восхищением оглядывался по сторонам. Марсель, посмеиваясь над его изумленными возгласами, открывал одну за другой двери в роскошные залы, пока они, наконец, не вошли в зеленую с золотом гостиную. Тут глазам их предстало такое странное зрелище, что Марсель попятился от удивления.

Можно было подумать, что главная почтовая контора Нью-Йорка или Парижа ссыпала сюда всю свою почту до последней бумажки. На столах, на креслах, на полу - всюду валялись нераспечатанные пакеты, письма, депеши, бандероли. Нога тонула в них чуть не по колено. Вся корреспонденция Шульце, как личная, так и деловая, поступавшая изо дня в день в почтовый ящик на ограде парка, вынималась исполнительными Сигимером и Арминием, которые аккуратно доставляли ее в кабинет хозяина.

Сколько жадных вопросов, надежд, мучительных сомнений и слез отчаяния, ожидания и горя скрывалось в этих безгласных пакетах, адресованных Шульце! А сколько миллионов в ценных бумагах, в векселях, переводах, аккредитивах, чеках! И все это лежало здесь без движения, ибо топью" одна рука во всем мире имела право вскрыть эти легко доступные, но неприкосновенные конверты, и эта рука отсутствовала.

- Теперь все дело в том, чтобы найти потайную дверь в лабораторию, - сказал Марсель и начал снимать книги с полок, стоящих по стенам кабинета.

Напрасный труд! Он обнажил все полки, но так и не нашел потайного прохода; вооружившись каминными щипцами, он отодрал панели, обошел всю комнату, постукивая по стенам, пытаясь угадать по звуку выход на лестницу. Но стена всюду звучала одинаково. Очевидно, герр Шульце, узнав, что человек, проникший в его тайны, остался жив, заделал этот проход.

Но тогда, значит, он сделал где-то другой. Но где? Не иначе, как здесь, в кабинете. Здесь он работал, как и прежде; это видно было из того, что Арминнй и Сигимер продолжали приносить сюда письма. Марсель хорошо изучил все привычки немца и знал, что все необходимое для работы, все, что нужно- было скрыть от нескромных взоров, Шульце любил держать у себя под рукой. Проход должен быть здесь. Может быть, он устроил его в виде люка в полу? Марсель поднял ковер, осмотрел весь паркет плитку за плиткой. Нигде не было никаких следов потайного хода или люка.

- А почему ты думаешь, что проход должен быть здесь? - спросил Октав.

- Я совершенно уверен в этом, - ответил Марсель.

- В таком случае надо исследовать потолок, - сказал Октав и влез на стул. Он хотел взобраться на люстру и прощупать ружейным прикладом лепную отделку на самой середине потолка.

Но едва только он ухватился за массивную золоченую подвеску, как люстра медленно поехала вниз, барельеф на потолке раздвинулся, и иа щели беззвучно спустилась вниз легкая стальная лесенка. Их словно приглашали подняться.

- Вот и отлично, идем! - невозмутимо сказал Марсель и первый ступил на лесенку.

Когда они поднялись на верхнюю ступеньку стальной лестницы, которая оказалась на уровне паркетного пола, они очутились в большом круглом зале без дверей и окон. Если бы не яркий молочный свет, проходивший сквозь толстое стекло иллюминатора, вделанного в дубовый пол и напоминавшего светящийся диск полной луны, зал был бы погружен в полную темноту. Мертвая тишина царила в этих глухих стенах, не пропускавших ни звука, ни света. Молодым людям казалось, словно они вступили в склеп.

Там, за этим стеклом, скрывалась разгадка тайны. Они чувствовали это, но какой-то безотчетный страх удерживал их, не позволял им приблизиться.

Наконец, стряхнув с себя оцепенение, они медленно подошли к иллюминатору и, опустившись на колени, заглянули в светящийся диск. Страшное и неожиданное зрелище открылось перед ними. Этот диск представлял собой; сильное увеличительное стекло наподобие линзы, и из него, как из фонаря маяка, шел яркий свет от двойной электрической лампы, горевшей ч стеклянном колпаке и питаемой гальваническим током мощной батареи. В этом ослепительном свете они увидели внизу чудовищную, увеличенную человеческую фигуру, застывшую, словно каменное иэваяние. Вокруг все было усеяно мелкими осколками снаряда.

Да, теперь уже можно было не сомневаться - это был стальной король в своей секретной лаборатории, герр Шульце, с его зловещей усмешкой, обнажающей звериные зубы, но герр Шульце, напоминающий гигантского сфинкса, герр Шульце, превращенный в ледяную глыбу действием жидкой углекислоты, распространившейся от взрыва снаряда.

Он сидел за письменным столом, зажав в руке громадное, словно копье, перо, и казалось, еще продолжал писать. Если бы не эта застывшая усмешка, не этот неподвижный, остекленевший взгляд, можно было бы подумать, что он жив. Словно ископаемые мамонты, которых находят в зоне вечной мерзлоты в полярных широтах, этот труп, скрытый от всех взоров, сохранялся здесь уже больше месяца. Вокруг него все замерзло - реактивы в банках, вода в сосудах, ртуть в чашечке барометра.

Марсель с ужасом смотрел на это зрелище, и у него невольно мелькнула мысль: какое счастье, что их отделяет от лаборатории толстое стекло иллюминатора! Вот так и они неминуемо погибли бы с Октавом, если бы не эта преграда.

И из щели опустилась вниз легкая стальная лесенка.

Как произошла эта катастрофа, Марселю нетрудно было угадать; в осколках, разбросанных по всему полу, он различил осколки стеклянного снаряда. Внутренняя оболочка снарядов герра Шульце, заряженных жидкой углекислотой, должна была выдерживать невероятно высекай давление, ее делали из стекла особой закалки, с силой сопротивления, от десяти до двадцати раз превышающей сопротивление обыкновенного стекла. Но оно было введено в употребление совсем недавно и, как оказалось потом, обладало одним недостатком - в силу каких-то неведомых молекулярных изменений и иногда без всякой видимой причины оно неожиданно лопалось. По-видимому, это и произошло. Не исключена возможность, что чрезмерное внутреннее давление неизбежно повлекло за собой взрыв, когда снаряд перенесли в лабораторию. Внезапно освободившаяся жидкая углекислота немедленно обратилась в газ и катастрофически снизила температуру окружающего воздуха.

Все это случилось молниеносно. Герр Шульце, застигнутый внезапной смертью, мгновенно превратился в ледяного истукана.

Одно обстоятельство особенно поразило Марселя: смерть настигла стального короля в то время, когда он писал. Что заключал в себе этот лежащий перед ним на столе листок бумаги? Какие мысли, какие слова запечатлело в последнюю минуту застывшее в воздухе перо этого злодея? И как добраться до этого листка? Нечего было я думать о том, чтобы проникнуть в лабораторию. Если разбить это толстое стекло, вделанное в пол, углекислый газ вырвется наружу и ни одно живое существо не спасется от его смертоносного действия. Рисковать жизнью ради того, чтобы завладеть этим листком, нет - это было по меньшей мере бессмысленно.

Нельзя ля проникнут в тайну, не изымая ее из рук мертвеца?

Марсель прижался лицом к стеклу и попытался разобрать написанные знакомым почерком строчки. Сильно увеличенные рефракцией буквы отчетливо выступали в ярком снопе лучей. Как и все, что исходило от герра Шульце, это письмо носило характер приказа. Вот что удалось прочесть Марселю:

"Распоряжение Б.К.Р-Ц. Ускорить на две недели срок экспедиции против Франсевилля. По получения приказа ввести в действие все, что знанижся в инструкции. Операцию провести молниеносно, не отступая ни на йоту от моих указаний. Я хочу, чтобы по истечении пятнадцати дней Франсевилль был превращен в мертвый город и чтобы ни один из его жителей не остался в живых. Я хочу напомнить миру гибель Помпеи и заставить его содрогнуться от ужаса. Точное выполнение моих инструкций обеспечивает желаемый результат.

Позаботьтесь доставить сюда трупы доктора Саразена и Марселя Брукмана. Я хочу их видеть и иметь перед своими глазами.

Шульц..."

Подпись обрывалась. Недоставало последней буквы и обычного росчерка.

Марсель и Октав молча переглянулись, потрясенные всесокрушающей ненавистью, которой полны были последние мысли этого гения зла.

Бросив последний взгляд на застывшее в зловещей усмешке лицо, они поднялись и направились к выходу.

Там, в лаборатории, в этой могиле, которая погрузится в беспросветный мрак, когда прекратится ток и погаснет электрическая лампа, труп стального короля сохранится подобно мумии какого-нибудь египетского фараона, покоящейся в своем саркофаге тысячи лет.

Чае спустя Марсель с Октавом, освободив Сигимера, который весьма удивился этой неожиданной для него милости, распростились со Стальным городом и вышли на дорогу, ведущую в Франсевилль. Вечером они были дома. Доктор Саразея работал у себя в кабинете, когда ему сообщили о том, что друзья вернулись.

- Зовите их скорей сюда? - вскричал он и бросился им навстречу.

- Ну, что? - только и мог вымолвить он, увидя их.

- Доктор, - сказал Марсель, - мы принесли вам добрую весть. Вы теперь можете быть спокойны. Вам больше нечего опасаться. Шульце больше нет. Шульце погиб.

- Погиб! - вскричал доктор Саразен и, опустившись в кресло, несколько секунд сидел молча, в глубокой задумчивости глядя на Марселя.

- Дитя мое, - сказал он, наконец овладев собой, - пойми меня, я должен был бы радоваться его смерти, потому что она избавляет нас от страшного бедствия - от войны, которую я ненавижу больше всего в мире, от несправедливой, бессмысленной войны. Но, как это ни странно, твое известие наводит меня на горькие размышления. Почему этот человек с такими исключительными способностями стал нашим врагом? Почему не направил он свой талант на служение добру? Сколько пользы он мог бы принести, если бы, объединив своя усилия с нашими, посвятил себя великой доброй цели - служению человечеству! Вот что невольно заставало сжаться мое сердце, когда я услышал эти слова - Шульце погиб. Но расскажи мне все, что ты знаешь о его смерти.

Марсель начал подробно рассказывать, как они нашли Шульце в его таинственной лаборатории, которую он устроил так, что никто не знал о ее существовании и не мог оказать ему помощи. Он пал жертвой своего невероятного тщеславия, ибо, одержимый идеей самовластия, хотел один управлять всем.

Но волею провидения могущественные силы, которые он желал один держать в руках, внезапно обратились против него и против его адских целей.

- Иначе и быть не могло, - сказал доктор. - Герр Шульце построил систему, основанную на совершенно ошибочных данных. Наилучшая система управления - это та, в которой нет ничего секретного, и в силу этого бразды правления после смерти одного правителя могут быть без всяких осложнений переданы другому.

- Вы сейчас увидите, доктор, - продолжал Марсель, - как все то, что произошло в Штальштадте, наглядно подтверждает ваши слова. Мы застали герра Шульце за его письменным столом - это тот центр, откуда исходили все приказы, которым Стальной город подчинялся беспрекословно, ибо они не подлежали обсуждению. Смерть застигла Шульце внезапно, в ту самую минуту, когда он писал приказ. Он предстал перед нами как живой, мне в первое мгновение даже показалось, что он вот-вот заговорит. Но этот злосчастный изобретатель стал жертвой собственного изобретения. Он был убит одним из тех страшных снарядов, которыми он намеревался уничтожить наш город. Этот снаряд взорвался у него в руке в тот самый момент, когда он подписывал приказ о нашем уничтожении. Вот слушайте.

И Марсель громко прочел страшный приказ герра Шульце, который записал на память.

- Если до этого я мог еще сомневаться в смерти Шульце, - сказал он, - то, что я увидел в Штальштадте, сразу рассеяло мои сомнения: жизнь Стального города прекратилась с того момента, как Шульце не стало. Подобно тому как в замке спящей красавицы внезапный сон прервал течение жизни, так смерть хозяина Штальштадта парализовала все вокруг.

- Да, - сказал доктор Саразен. - Это рука провидения. В тот самый момент, когда Шульце готов был обрушить на нас всю силу своего удара, правосудие всевышнего обратило этот удар против него.

- Да, так оно и случилось, - подтвердил Марсель. - Но не будем больше думать о том, что прошло, а займемся лучше настоящим. Смерть Шульце обеспечивает нам мир, но вместе с тем это крах его великолепного предприятия, его полное банкротство. Ослепленный своим успехом и своей бешеной ненавистью к Франции и, в частности, к вам, стальной король совершил ряд неосторожностей. В течение долгого времени он поставлял в кредит вооружение различным странам в надежде заставить их выступить против нас. Платежей по этому кредиту не скоро можно дождаться. Тем не менее мне кажется, что, взявшись серьезно за дело, можно было бы поставить Штальштадт на ноги и употребить во благо те широкие возможности, которые до сих пор служили ненависти и злу. У Шульце может быть только один наследник, этот наследник - вы. Не следует обрекать на гибель такое мощное предприятие. Люди почему-то Склонны считать, что наиболее выгодный способ действия - это полное уничтожение мощи противника. Какое заблуждение! Я думаю, вы согласитесь со мной, что из обломков этого гигантского крушения все, что может служить на пользу человечеству, должно и следует спасти. И я со своей стороны готов целиком посвятить себя этому делу.

- Марсель прав, - поддержал его Октав, - и если ты, папа, согласен, я готов работать под его руководством.

- Ну конечно, я согласен и от всего сердца одобряю вас, дети мои, - ответил растроганный доктор. - Мы располагаем достаточным капиталом, и с вашей энергией и настойчивостью мы сумеем превратить Стальной город в такой арсенал, что никто в мире не посмеет напасть на нас. И так как мы, будучи самыми сильными, стремимся одновременно быть самыми справедливыми, - мы со временем научим человечество ценить блага мира и справедливости. Ах, Марсель, какие это чудные мечты! И когда я думаю, что благодаря тебе я увижу хоть часть этой мечты осуществленной, то мне приходит мысль отчего у меня не два сына? Почему ты не брат Октава? Мне кажется, для вас троих не было бы ничего невозможною.

Возможно, что в этом рассказе мы слишком мало уделяли внимания личной жизни наших героев. Постараемся восполнить этот пробел и посвятить эту главу их сердечным делам.

Нужно сказать, что добрый доктор Саразен, посвятивший всю свою жизнь высокому делу служения человечеству, не принадлежал к числу людей, которые в увлечении своим идеалом теряют способность замечать чувства и переживания других. Фраза, вырвавшаяся у него, заставила побледнеть молодого эльзасца. Это не ускользнуло от внимания-доктора. Пристально поглядев Марселю в лицо, он старался понять причину этого волнения и, может быть, втайне надеялся, что молодой человек откроет ему свои чувства. Но Марсель уже овладел собой и, устремив на доктора спокойно вопрошающий взгляд, казалось, с интересом ждал продолжения прерванного разговора.

Доктор Саразен, несколько уязвленный этим удивительным самообладанием и уклончивостью молодого человека, подошел к нему поближе и, привычным жестом врача взяв его за руку, удержал ее в своей, как если бы имел дело с больным, у которого он хотел проверить пульс. Но так как Марсель, по-видимому не догадываясь о его намерении, продолжал стоять молча, доктор решил сам прервать молчание.

- Марсель, друг мой, - ласково сказал он, - мы еще не раз успеем поговорить с тобой о будущем Штальштадта. Но разве тем, кто посвящает себя служению на благо человечества, запрещено заниматься судьбой своих близких? Мне хочется рассказать тебе о том, как некая упрямая молодая девица, имя которой я потом тебе назову, отвечала своим родителям, когда они допрашивали ее, почему она категорически отказывает всем молодым людям, пытающимся просить ее руки...

Тут Марсель довольно резким движением выдернул свою руку, но доктор Саразен, сделав вид, что не заметил этого, продолжал:

- "Объясни мне, - допытывалась мать этой юной особы, - как это надо понимать, что ты в течение этого года отказала уже двадцати молодым людям, не пожелав даже выслушать их. Ведь все это были люди образованные, с положением, с капиталом, в многие из них даже очень недурны собой. Почему же ты так решительно, поспешно, не подумав, не взвесив, отвечаешь "нет"? Обычно ты не так скора в своих решениях".

Почувствовав в этих словах упрек, молодая особа пожелала оправдать себя в глазах матери, и так как она была чиста сердцем и обладала ясным умом, вот что она ответила:

"Дорогая матушка, я отвечаю "нет" так же искренне, как я ответила бы "да", если бы такой ответ подсказало мне мое сердце. Я не отрицаю, что вы предлагали мне очень хорошие партии. Но, сказать вам по правде, мне кажется, что все эти молодые люди, претендующие на мою руку, интересуются не столько мной, сколько тем, что называют лучшей, то есть самой богатой невестой в городе, я, конечно, это не вызывает у меня желания ответить "да". И раз уж вы хотите услышать от меня всю правду, признаюсь вам, что среди всех этих предложений нет того, которого я жду." И увы, быть может, оно еще долго заставит себя ждать, если только..."

"Что я слышу, сударыня?.." - воскликнула потрясенная мать и, не кончив фразы, устремила беспомощный, умоляющий взгляд на своего супруга, призывая его прийти ей на помощь.

Но супруг, видимо, хотел уклониться от этого тягостного объяснения или, может быть, не считал нужным вмешиваться, пока они до чего-нибудь не договорятся. Он сделал вид, что не заметил этого отчаянного призыва, и бедная девочка, вся красная от стыда и обиды, решилась высказать все.

"Я вам говорю правду, дорогая матушка, - продолжала она, - предложение, которого я жду, может заставить ждать себя очень долго, и очень может быть, что мне никогда его не сделают. И я могу сказать, что нисколько этому не удивляюсь и не вижу в этом ничего для себя обидного. Вся беда в том, что я, на свое несчастье, считаюсь очень богатой, а он очень бедный. Поэтому он и не делает мне предложения. Он ждет..."

"Чтобы мы его сделали..." - поспешно сказала мать, не давая договорить дочери фразы, которую ей больно было слышать.

И тут вмешался супруг.

"Друг мой, - сказал он, нежно обнимая жену за плечи, - разве мы могли ожидать чего-нибудь другого, если наша дочка, которая привыкла уважать и слушаться тебя с тех пор, как она себя помнит, слышит изо дня в день, как ты расточаешь похвалы мужественному, достойному юноше, выросшему в нашей семье, как ты горячо присоединяешься к своему мужу, когда он превозносит его исключительные способности в с умилением говорит о его самоотверженной привязанности ко всем нам. Если бы наша дочка, видя все это, осталась равнодушней к этому юноше, нам бы пришлось сознаться, что мы вырастили плохую дочь".

"Ах, папа! - вскричала бедная крошка, пряча свое смущенное личико на груди матери. - Но, если вы с матушкой догадываетесь сами, зачем же вы заставляете меня признаваться?"

"Затем, моя душенька, - лаская ее, ответил отец, - чтобы ты нас порадовала, чтобы я мог после твоих слов убедиться, что не ошибся, и сказать тебе, что мы оба от всего сердца одобряем твой выбор, что мы только об этом и мечтали. А что касается предложения, которого этому бедному юноше не позволяет сделать достойное чувство гордости, это предложение я сам ему сделаю... Да, да! Потому что я прочел в его сердце то же, что и в твоем. Будь покойна, я обещаю тебе при первом же удобном случае спросить Марселя, не согласится ли он стать моим зятем..."

Марсель, который никак не ожидал, что этот длинный рассказ закончится таким прямым и решительным вопросом, вскочил в полном смятении и беспомощно поглядел на Октава.

Октав молча сжал ему руку, а доктор Саразен взял его за плечо и привлек в свои объятия. Юный эльзасец был бледен как полотно. Так нежданное счастье, потрясает мужественную душу и повергает ее в смятение своим внезапным приходом.

Франсевилль, позабыв о своих несчастьях, живет в мире со всеми своими соседями и под мудрым управлением достойных правителей благоденствует и процветает. У него нет завистников, ибо он наслаждается заслуженным счастьем, а его сила внушает уважение всем любителям бряцать оружием.

Стальной город, некогда представлявший собой один колоссальный завод, страшное орудие разрушения в железной руке герра Шульце, ныне благодаря усилиям Марселя Брукмана превратился в крупный промышленный центр, объединяющий всевозможные отрасли полезной промышленности.

Марсель уже больше года наслаждается супружеским счастьем с Жанной, а недавно появившийся на свет младенец является для них источником новых семейных радостей.

Октав, добровольно подчинившись руководству своего деверя, помогает ему во всех его начинаниях. Жанна хочет во что бы то ни стало женить его на своей подруге, очаровательной девушке с твердым и спокойным характером, которая сумеет прибрать его к рукам и сделает его прекрасным семьянином.

Мечты доктора Саразена и его супруги сбылись. В кругу своих детей они наслаждаются полным покоем и счастьем и, можно было бы сказать, заслуженной славой, если бы только слава занимала какое-либо место в их благородных; стремлениях.

Ныне можно с уверенностью сказать, что усилиями доктора Саразена и Марселя Брукмана Франсевиллю завоевана прекрасная будущность и что пример Франсевилля и Штальштадта не пропадет даром для грядущих поколений.