Справа и слева медленно ползут отвесные черные скалы, гладкие, блестящие, как антрацит. Впереди все тонет в красноватом сумраке - кажется, что стены бесконечного коридора смыкаются там. Дно расселины, изрытое и перекошенное, покрыто толстым слоем темной тяжелой пыли. Пыль поднимается за транспортером и быстро оседает, хороня под собой следы гусениц. А наверху тянется узкая иззубренная полоса оранжево-красного неба, и по ней с бешеной скоростью скользят пятнистые багровые тучи. Странно и жутковато в этом прямом и узком, как разрез ножом, проходе в черных базальтовых скалах. Вероятно, по такой же дороге вел когда-то Вергилий в ад автора «Божественной комедии». Гладкость стен наводит на мысль об удивительной... может быть, даже разумной точности сил, создавших ее. Это еще одна загадка Венеры, слишком сложная, чтобы решать ее мимоходом.
Впрочем, Дауге и Юрковский не упустили, конечно, случая построить на этот счет несколько гипотез. Раскачиваясь и подпрыгивая от толчков, стукаясь головами об обивку низкого потолка, они разглагольствовали о синклиналях и эпейрогенезе, обвиняли друг друга в незнании элементарных истин и то и дело обращались за поддержкой к Ермакову и Богдану Спицыну. В конце концов командир надел шлем и отключил наушники, а Богдан в ответ на чисто риторический вопрос о том, каково его мнение относительно возможности метаморфизма верхних пород под воздействием гранитных внедрений на Венере, серьезно сказал:
- По-моему, рецессивная аллель влияет на фенотип, только когда генотип гомозеготен...
Ответ этот вызвал негодование споривших, но прекратил спор. Быков, понимая в тектонике столько же, сколько в формальной генетике, прекращению спора обрадовался: маловразумительная скорогорворка геологов почему-то представлялась ему неуместной перед лицом окутанного красно-черными сумерками дикого и сурового мира, царившего по ту сторону смотрового люка.
Вчера, когда покрытый липкой грязью, волоча за собой длинные плети белесых болотных растений, транспортер вырвался наконец из трясины и тумана на каменистое подножие черного хребта, пришлось долго колесить взад и вперед в поисках чего-нибудь похожего на проход. Скалы, густо заросшие бурым, твердым, как железо, плющом, казались безнадежно неприступными. Тогда Ермакову пришло в голову использовать для поисков радиолокатор, и искомое было найдено в несколько минут - эта самая расселина, скрытая за буйными зарослями голых ветвей с полуметровыми шипами. С ревом и скрежетом транспортер вломился в эти железные джунгли и, помогая себе растопыренными опорными «ногами», ломая и подминая упругие стволы, ввалился в проход. Выйдя наружу, межпланетники молча глядели на стены, на кровавую полосу неба. Потом Дауге сказал:
- А ведь земля под ногами... дрожит.
Быков не ощущал ничего, но Ермаков отозвался тихо:
- Это Голконда... - и, обернувшись к Быкову, спросил: - Пройдем?
- Рискнем, Анатолий Борисович, - бодро ответил Алексей Петрович. - А если встретим завал или тупик, вернемся и еще поищем, только и всего. Или взорвем...
«Мальчик» двинулся дальше. Часы тянулись за часами, километры за километрами, ничего похожего на тупик или завал не появлялось, и Алексей Петрович успокоился.
Ровно гудит двигатель, поскрипывают и трещат ящики и упаковочные ремни. Все уснули, даже неугомонный Юрковский. В зеркале над экраном инфракрасного проектора Быков видит внутренность кабины. Спит Богдан, уронив голову на крышку рации. Спит, лежа ничком на тюках, Юрковский. Спит, прислонившись к нему, Иоганыч и морщит во сне свое хорошее лукавое лицо. Рядом кивает серебристым шлемом Ермаков. А мимо смотрового люка, покачиваясь и кренясь, ползут черные блестящие стены - справа стена и слева стена. Свет фар пляшет по изрытой поверхности неподвижных дюн черного праха. Дальше - сумерки, тьма. Где-то там стены раздвинутся, и «Мальчик» выйдет в пустыню. Если впереди нет тупика.
...Кренятся и опрокидываются черные стены, в смотровой люк заглядывает раскаленное небо. Транспортер выбирается из глубокой рытвины, и снова пятна света плывут по волнам черной слежавшейся пыли. Еще ухаб, еще трещина, и еще...
Пройдено двадцать километров по болоту и почтя столько же по ущелью. Быков уже пять часов за пультом управления. Одеревенели ноги, ноет затылок, от напряжения или от непривычного сочетания красного с черным слезятся глаза. Но доверить транспортер на такой дороге кому-нибудь, даже командиру, нельзя. С транспортером, конечно, ничего не случится, но скорость... Сам Быков не может позволить себе роскошь дать больше шести - восьми километров в час. Хоть бы скорее кончились эти проклятые скалы!
Ермаков выпрямился и откинул шлем на затылок.
- Как дорога, Алексей Петрович?
- Без изменений.
- Устали?
Быков пожал плечами.
- Может быть, передадите мне управление и поспите?
- Дорога очень сложная.
- Да, дорога скверная. Ничего, скоро выйдем в пустыню.
- Хорошо бы...
Юрковский поднялся и сел, потирая ладонями лицо:
- Ух, славно поспал! Дауге!
- М-м...
- Вставай.
- Что случилось? Фу... А мне, друзья, такой сон снился!..
Иоганыч хриплым голосом принялся рассказывать свой сон, но Быков не слушал его. Что-то случилось снаружи, за прочным панцирем «Мальчика». Стало значительно темнее. Небо приняло грязно-коричневый оттенок, и вдруг в лучах фар закружились, оседая на дно расселины, мириады черных точек. Черный порошок сыпался откуда-то сверху, густо, как снег в хороший снегопад, и скоро не стало видно ни дороги, ни скал. Сигнальные лампочки от наружных дозиметров налились малиновым светом, стрелки на циферблатах альфа-бета-радиометра беспокойно запрыгали. Быков круто затормозил. Транспортер скользнул правой гусеницей в рытвину, развернулся и встал поперек расселины. Тусклый от наполнившей атмосферу пыли свет фар уперся в гладкую базальтовую поверхность.
- В чем дело? - спросил Ермаков.
Быков молча открыл перед ним смотровой люк.
Ермаков помолчал минуту, вглядываясь, затем сказал:
- Черная буря. Я уже видел это.
- Что там такое? - встревоженно спросил Дауге.
Спицын проворчал, глядя через плечо Быкова:
- Карнавал трубочистов.
- Что это, Анатолий Борисович?
- Черная буря. Еще одно свидетельство того, что мы недалеко от Голконды. Выключайте двигатель, Алексей Петрович.
Водитель повиновался, но «Мальчик» продолжал дрожать мелкой неприятной дрожью. Дробно позвякивал какой-то неплотно закрепленный металлический предмет.
- Выйдем? - предложил Юрковский.
- Зачем? Пыль радиоактивна, разве вы не видите? Потом придется тратить много времени на дезактивацию.
- Хорошо бы взять пробу этой пакости...
- Можно взять манипуляторами, - предложил Быков. - Разрешите, Анатолий Борисович? - Он повернулся к Дауге: - Выбрасывай контейнер.
Юрковский и Дауге скрылись в кессонной камере, ведущей к верхнему люку, и через минуту в черную пыль перед «Мальчиком» скатился свинцовый цилиндр с винтовой крышкой. Быков положил ладони на рычаги манипуляторов. Длинные коленчатые «руки» выдвинулись из-под днища транспортера, медленно, словно с опаской пошарили в воздухе и опустились на цилиндр. Быков нелепо задрал правое плечо, резко дернул локтями. Клешни манипуляторов вцепились в контейнер.
- Ну-ка! - сказал весело Спицын.
- Не говори под руку, - процедил сквозь зубы Быков.
Цепкие клешни отвинтили крышку, подержали открытый контейнер под черным снегопадом, снова закрыли крышку и точным движением отправили контейнер в верхний люк.
- Есть! - крикнул из кессона Дауге.
Быков втянул манипуляторы в гнезда и вытер пот со лба.
Ермаков сказал тихо:
- Мне приходилось два раза наблюдать черный буран. Каждый раз перед этим были сильные подземные толчки.
- Но ведь сейчас, по-моему, никаких толчков не было, - заметил Быков.
- На ходу мы могли не заметить.
- А земля дрожит все сильнее... - Спицын прислушался. - В устье ущелья тряска была едва заметна, а теперь...
- Ближе к Голконде...
Юрковский и Дауге вернулись из кессона, оживленно обмениваясь впечатлениями, и Ермаков приказал двигаться дальше. Быков включил инфракрасный проектор. Снова поплыли, покачиваясь, стены расселины. Через полчаса «черный снегопад» прекратился, и полоса неба приобрела прежнюю оранжево-красную окраску. Напряженно манипулируя клавишами управления, Быков краем уха прислушивался к разнобою голосов у себя за спиной.
Из весьма оживленного разговора Юрковского с Дауге выяснилось, во-первых, что «черный снег» является, несомненно, вулканическим пеплом; во-вторых, что серьезно говорить о радиоактивном вулканическом пепле может только человек, «не способный взять криволинейного интеграла по простому контуру» (подобная характеристика научного бессилия показалась Быкову несколько туманной, но было ясно, что во всяком случае оба геолога не могут серьезно говорить о радиоактивном вулканическом пепле); в-третьих, что появление «черных буранов», вероятно, связано с деятельностью Голконды; и в-четвертых, что ничего определенного на этот счет сказать пока нельзя.
Несмотря на неопределенность положения, межпланетники весело позавтракали. Быков замедлил ход, наскоро проглотил два куска ветчины с хлебом и выпил целый термос шоколада. После трапезы Ермаков, Дауге и Юрковский сняли показания экспресс-лаборатории. С удалением от болота влажность атмосферы резко понизилась, упала почти до нуля. Увеличилось содержание в атмосфере радиоактивных изотопов инертных газов, окиси углерода и кислорода, температура колебалась в пределах семидесяти пяти - ста градусов. Ко всеобщему изумлению и к восторгу Юрковского, экспресс-лаборатория показала в атмосфере заметные следы живой протоплазмы - какие-то микроорганизмы, бактерии или вирусы, жили даже в этом сухом, раскаленном воздухе. Непосредственным результатом открытия явился приказ Ермакова удвоить осторожность при выходах из транспортера и обещание при первом удобном случае сделать всему экипажу инъекции комплекса мощных антибиотиков.
Дауге повздыхал немного и объявил, что надеется дожить до того времени, когда Венеру превратят в цветущий сад и в этом саду можно будет гулять без спецкостюмов и без опасения подцепить какую-нибудь пакостную болезнь.
- Вообще назначение человека, - добавил он подумав, - превращать любое место, куда ступит его нога, в цветущий сад. И если мы не доживем до садов на Венере, то уж наши дети доживут обязательно.
Затем последовал его долгий спор с Юрковским относительно возможностей преобразования природы - и в первую очередь атмосферы и климата - в масштабах целой планеты. И Дауге и Юрковский соглашались, что в принципе ничего невозможного в этом нет, но относительно практических методов разошлись весьма далеко и чуть было не поссорились.
Ущелье окончилось внезапно. Скалы-стены вдруг опали и расступились, свет фар померк в красноватом сиянии открытого неба. Быков увеличил скорость. «Мальчик» накренился, нырнул в последнюю рытвину, прогрохотал гусеницами по камням, и бескрайняя черная равнина, ровная и гладкая, открылась глазам межпланетников.
- Пустыня! - обрадованно сообщил Быков.
- Останови, Алексей! - дрожащим от волнения голосом попросил Дауге.
«Мальчик» остановился. Торопливо пристегивая шлемы, межпланетники бросились к люкам. Быков вышел последним.
Да, горы кончились. Гряда зубчатых черных скал, уходящая за горизонт, осталась позади. Позади остался и узкий, поразительно ровный проход. Но то, что вначале показалось пустыней, снова было неожиданностью. Во всяком случае, для Спицына, никогда не видевшего пустынь. Он не мог себе представить пустыню без рыжих и черных песков, барханов. Перед «Мальчиком» расстилалась ровная, как стол, черная поверхность, по которой стремительно неслись туманные струи мельчайшей черной пыли. Далеко у горизонта, затянутого красноватой дымкой, медленно передвигались тонкие, грациозно изгибающиеся тени, словно исполинские змеи, вставшие на хвосты. И над всем этим - оранжево-красный купол неба, покрытый беспорядочной массой темно-багровых туч, с бешеной скоростью скользящих навстречу «Мальчику».
- Как вам понравится такая дорога? - услыхал Быков голос Ермакова.
- Пустыня... - спокойно ответил он.
- Разумеется. Родной вам пейзаж. Правда, здесь нет саксаула, но зато это настоящая Гоби, настоящие Черные Пески.
- Черные-то они, черные... - Быков запнулся. - Ну, а дорога неплохая. Широкая, ровная... Теперь полетим.
- Ура! - дурачась, заорал Дауге. - И попируем на просторе!
Шутя и пересмеиваясь, межпланетники вернулись в транспортер. Настроение заметно поднялось. Только Богдан Спицын задержался у люка, оглянулся вокруг еще раз и сказал со вздохом:
- Здесь совсем как у Стендаля.
- То есть? - не понял Быков.
- Все красное и черное. Понимаешь, мне никогда не нравился Стендаль...
Быков снова занял место у пульта. «Мальчик» дрогнул и, набирая скорость, понесся вперед, плавно покачиваясь. Ветер подхватил и рассеял полосу пыли, сорвавшуюся с гусениц. Навстречу мчалась черная пустыня, ветер гнал по ней туманные полосы, горячую пылевую поземку. На красном фоне горизонта гуляли гибкие столбы, вытянутые к тяжелым тучам. Вот вспух маленький холмик, потянулся вверх крутящейся воронкой, влился в тучи - и еще один черный столб погнал по пустыне ветер.
- Смерчи, - проговорил Быков. - Сколько их здесь...
- Лучше не попадать в такую воронку, - заметил Дауге.
- Да, лучше не попадать, - пробормотал Быков, вспоминая, как однажды смерч - куда меньше тех, что гуляют по Венере, но тоже громадный - на его глазах превратил лагерь геологов в центре Гоби в песчаный бархан.
Ветер усиливался. Едва заметный у подножия базальтовой стены, теперь он стучал в лобовой щит транспортера, пронзительно свистел в антенном устройстве. Путь шел в гору, это становилось все заметнее. Транспортер поднимался на обширное плато. Местами слой песка был сорван ветром, и тогда гусеницы дробно стучали по белым потрескавшимся плитам обнаженного камня.
Спицын, воткнув в шлем пучки разноцветных проводов, склонился над рацией, пытаясь - в который раз уже, - связаться с «Хиусом». Дауге и Юрковский принялись обсуждать план изысканий, переходя время or времени на язык жестов, чтобы не орать и не мешать остальным.
Быков передал Ермакову управление, дал несколько полезных советов, забрался на тюки и приготовился соснуть на ближайшие полтора - два часа, оставшиеся, по словам Ермакова, до Голконды. Но заснуть не удалось.
Богдан Спицын вдруг поднял руку, призывая к молчанию.
Юрковский обрадованно спросил:
- Что? Есть связь?
- Нет... Но... Погодите минутку.
Он принялся торопливо вертеть рубчатые барабанчики верньеров, затем замер, прислушиваясь.
- Пеленги.
- Чьи? «Хиуса»?
- Нет. Слушайте.
Дауге и Юрковский перегнулись через его плечи. Ермаков оставил управление и тоже наклонился к рации. Дауге протяжно свистнул:
- Оказывается, кто-то уже здесь есть?
- Выходит, так.
- Справа по курсу... Интересно! - Ермаков обернулся к Быкову: - Алексей Петрович, примите управление на минуту.
- Слушаюсь...
Ермаков пристроился рядом со Спицыным и принял от него наушники. Лицо его было встревоженно.
- Три точки тире точка. Кто бы это?
Он снял наушники и поднялся.
- За последние десять лет в район Голконды были направлены шесть экспедиций и по крайней мере дюжина всевозможных беспилотных устройств.
- Так, может быть... - глаза Дауге расширились, - может быть, там люди? Потерпели аварию и просят о помощи?
- Сомнительно, - покачал головой Юрковский. - Вы как думаете, Анатолий Борисович?
- Кривицкий на Марсе продержался в своей ракете три месяца. Но он нашел воду...
- Да, воду...
- Так что, скорее всего, это автоматический пеленгатор.
Быков, нетерпеливо ерзавший на своем сиденье, вмешался:
- Ну, будем поворачивать?
- Давайте...
Ермаков думал. Впервые Быков видел, что командир колеблется. Но причины для таких колебаний были достаточно веские, и это знали все.
- Вода, - произнес Ермаков.
- Вода, - как эхо, повторил Юрковский.
- Возможно, это все же недалеко? - просительно сказал Дауге.
Ермаков решился:
- Хорошо! В пределах двух часов езды - согласен.
Алексей Петрович, поворачивайте. Берите по жирокомпасу,- он снова наклонился над рацией, - шестьдесят градусов примерно. Вот так. И выжмите из двигателя все.
«Мальчик» резво бежал наперерез струям пыли, летящим с севера. Ветер бил в левый борт, и порой порывы его достигали такой силы, что Быков «шестым чувством» водителя ощущал неустойчивость машины. Тогда он слегка менял курс, стараясь подставить ударам плотной волны газа с песком лобовую броню, или вытягивал правый опорный шест. Богдан с наушниками сидел за рацией и вполголоса корректировал направление. В зеркале качалось бледное лицо Дауге с закушенной губой. Летели минуты, летели багровые тучи... Раз Юрковский нагнулся и что-то неразборчиво крикнул, указывая вперед. Быков успел заметить сквозь пыль странную стекловидную проплешину в несколько десятков метров в диаметре, посредине которой зияла огромная дыра с рваными краями, затем гусеницы коротко прогрохотали по твердому. Он вопросительно оглянулся на Дауге, но тот, видимо, ничего не заметил и ответил ему недоумевающим взглядом. «Мало ли загадок на Венере, - подумал Быков. - Вперед, вперед!» Дрожащая стрелка спидометра качалась между 100 и 120. Таинственный красно-черный мир пролетал справа и слева. Рябило в глазах.
- Скорее, Алексей, скорее! - шептал Дауге.
Быков зажмурился и потряс головой. И в этот момент Юрковский крикнул:
- Берите влево, влево! Вот он!
- Планетолет! - одним дыханием прошептал Дауге.
- Да, это был планетолет, и даже неискушенному в межпланетных делах Быкову с одного взгляда стало ясно, какая катастрофа постигла этот огромный металлический конус. Видимо, его с невероятной силой швырнуло боком о вершину плоского базальтового холма, и он так и остался там, среди циклопических глыб вывороченного камня. Широкие лопасти стабилизаторов были смяты и изорваны, как куски жести, а вдоль всей кормовой части проходила извилистая трещина, забитая черным песком. Внизу, у самой земли, виднелось круглое отверстие - настежь распахнутый люк.
- Да, пеленги автоматические... - глухо сказал Юрковский.
Быков оглянулся на товарищей. Дауге прикусил губу. Красивое лицо Юрковского неподвижно застыло. Спицын покачивал головой, словно человек, увидевший то, что ожидал увидеть. Ермаков хмуро глядел в смотровой люк.
- Подъезжайте ближе, Алексей Петрович, - проговорил он, - нужно осмотреть...
Когда «Мальчик», перебравшись через груды щебня, остановился под открытым люком планетолета, все стали торопливо застегивать шлемы, готовясь к выходу. Но Ермаков остановил их:
- Незачем ходить всем. Со мной пойдут Быков и Спицын.
В кромешной тьме, подсвечивая себе фонариками, они на четвереньках проползли по перевернутому коридорному отсеку к перекошенной стальной дверце. Быков слышал, как скрипит силикет под коленями и часто стучит кровь в висках.
- Ч-черт... - задыхаясь, бросил Ермаков. - Сил не хватает. Попробуйте вы, Алексей Петрович.
- Быков уперся в дверь, нажал. С пронзительным скрежетом она подалась, образовался узкий проход.
- Входите, товарищи...
Они оказались в пустом кубическом помещении - очевидно, в кессоне. В лучах фонариков блеснули обломки разбитых приборов. Ермаков нагнулся, поднял чешуйчатый металлический костюм, внимательно осмотрел.
- Кислородные баллоны пусты,- пробормотал он,- все ясно.
- Глядите! - сдавленным голосом вскрикнул Спицын.
Быков оглянулся и попятился. Что-то загремело под ногами. Позади виднелась узкая полоска света.
- Вход, - сказал Ермаков. - Пошли.
Они миновали освещенную кают-компанию, осторожно перешагивая через обломки мебели и обугленное тряпье, покрытое бурыми пятнами - вероятно, когда-то это были простыни, - и протиснулись в рубку.
- Здесь...
На стене, бывшей в свое время потолком, горело матовое полушарие лампы. Треснувшая поперек панель управления была сдвинута с места, из-под нее торчали обгорелые провода. Но радиопередатчик работал, дрожали зеленые и синие огоньки за круглыми разбитыми стеклами. И перед ним, уронив косматую, обмотанную серыми бинтами голову, сидел мертвый человек.
- Здравствуй, пандит Бидхан Бондепадхай, отважный калькуттец, - тихо сказал Ермаков и выпрямился, положив руку на спинку кресла. - Вот где довелось тебя встретить... Ты умер на посту, как настоящий Человек...
Он помолчал, стараясь справиться с волнением. Затем поднял сжатый кулак и отчетливо проговорил:
- Светлая тебе память!.
Они подняли тело межплалетника и осторожно положили его на пол.
- Ну что ж, лучшего памятника, чем этот планетолет, для него не придумаешь. - Ермаков склонил голову.- Оставим его здесь.
Быков смотрел на худое, искалеченное тело, наскоро и неумело обвязанное простынями и обрывками белья, и думал о том, что этому человеку, бойцу науки, наверное, не было страшно умирать одному, за миллионы километров от Земли. Такие не падают духом, не отступают. Такими сильно человечество.
Спицын отошел от радиопередатчика.
- Сам чинил аппаратуру, - вполголоса сообщил он, - и сам наладил автомат-пеленгатор. Но как он уцелел при таком ударе - не могу себе представить. Здесь все разбито вдребезги.
Быков вздрогнул, пораженный новой мыслью:
- Анатолий Борисович, а где же остальные?
- Кто?
- Ну... его спутники.
Ермаков ответил:
- Бондепадхай-джи летел на Венеру один.
Забрав бортжурнал, пленки из автоматических лабораторий и дневники, они тщательно закрыли за собой двери и направились к выходу. Выбравшись из люка, Ермаков сказал, понизив голос:
- Там, в «Мальчике», поменьше подробностей о том, что видели. Спицын, сделайте несколько снимков корабля - и пошли.
В кабине «Мальчика», усевшись за пульт управления, он кратко и сухо рассказал геологам о гибели Бондепадхая.
Дауге спросил только:
- Это тот самый Бидхан Бондепадхай, что основал на Луне обсерваторию? Калькуттец?
Ему никто не ответил, и лишь несколько минут спустя Ермаков, не отводя глаз от смотрового люка, проговорил:
- Эта планета - чудовище... Но мы ее возьмем! Мы ее укротим!
Ермаков был в шлеме, и Быков не видел его лица, но он видел сжатые в кулаки руки, лежащие на панели управления, и знал, что под силикетовой тканью стиснутые пальцы холодны и белы, как мрамор.
«Мальчик» уверенно шел на север, навстречу ветру, обходя смерчи. И вот впереди, гася красное сияние неба, вспыхнуло ослепительное синее, неправдоподобно прекрасное зарево. На его фоне отчетливо проступила сиреневая волнистая гряда далеких холмов. Зарево дрожало, переливаясь бело-синими волнами, в течение нескольких минут. Затем померкло и исчезло.
- Голконда фальшиво улыбнулась нам, - сказал Ермаков. - Идет Черная буря. Алексей Петрович, берите управление. Сейчас, вероятно, нам понадобится вся ваша сноровка.