Глава VI.
СЛЕДЫ НА ЛУНЕ
Поздно вечером 21 июля 1969 года по Центральному телевидению, если мне не изменяет память, демонстрировали кинокомедию «Свинарка и пастух». В это время все человечество, затаив дыхание, следило за первой высадкой землян на Луну. Мы проявили тогда неуважение не к астронавтам, не к стране их пославшей, а к себе...
В один из самых первых дней января нового 1969 года Дик Слейтон, который формировал в Хьюстоне космические экипажи и назначал на полеты, сказал Нейлу Армстронгу, Эдвину Олдрину и Майклу Коллинзу:
- Ваш экипаж мы предложили для полета на Луну...
Нейл улыбнулся и промолчал. Молчаливый всегда, он, кажется, вообще лишился голоса в тот день. Даже не позвонил домой Жоан, терпел до вечера.
Олдрин весь светился счастьем и не скрывал этого. Коллинз кричал, хлопал в ладоши и прыгал до самого потолка. «Я так боялся, что меня не выберут», - говорил он потом, вспоминая свою болезнь, которая помешала ему лететь на «Аполлоне-8».
Их радость можно понять: назначение было неожиданным. Ведь большинство обозревателей утверждали, что на Луну полетят Чарльз Конрад, Ричард Гордон и Алан Бин. Называли и Бормана с Ловеллом. 9 января НАСА официально объявило состав первой лунной экспедиции.
Через несколько месяцев в Звездном городке я спрашивал Фрэнка Бормана: «Почему именно они?» Вопрос ему не нравился. Он отвечал небрежно и раздраженно: «Очередь подошла...» Никакой очереди не было, но, удивительное дело, в американской прессе, нередко падкой на безапелляционные и нескромные комментарии как раз тогда, когда дело касается человеческой личности, мне не удалось найти никаких объяснений именно такому назначению, хотя поверить в то, что экипаж этот выпал, как игральная кость, трудно. Столь ответственный выбор, когда чисто административный параграф вписывает человека в историю мира, всегда представляется случайным и случайность эту при желании можно доказать без труда. Стремительно годы все дальше и дальше отодвигают от нас «Аполлон-11», и все яснее становится, что первый посол человечества на Луне оказался достоин этой высокой миссии. Нейл Армстронг, избежав бездны дьявольских соблазнов, не уронил чести и достоинства своей родины и всех нас, выдержав чудовищный гнет вселенской славы.
Этот стройный спокойный, улыбчивый и застенчивый человек в молодые годы прославился рекордом среди любителей пива, что очень озадачило потом его биографов. Во всем остальном история жизни Нейла Армстронга довольно традиционна. Это типичный американец, помните, как писали у нас о Гагарине - «один из миллионов».
Он родился 5 августа 1930 года в скромной семье в более чем скромном городке Вапаконете (Огайо), который не на каждой карте найдешь и который знаменит только тем, что он там родился. Как и полагается «типичному американцу», в детстве Нейл был примерным бойскаутом и играл на трубе в самодеятельном оркестре. Как и полагается «типичному американцу», уже в семь лет он начал зарабатывать деньги, подстригая газон на городском кладбище. Потом поступил рассыльным в аптеку, деньги были очень нужны: он задумал летать.
Ему было всего два года, когда на аэродроме в Кливленде он увидел самолет. Это было потрясение. Подобные яркие впечатления бывают наверняка у каждого человека, потом они тушуются временем, забываются, а эта детская страсть горела в нем ровно и упрямо всю жизнь. Деньги, которые он зарабатывал в аптеке, он тратил в авиашколе: 9 долларов за час полета. Удостоверение пилота Нейл получил раньше шоферских прав.
Мама астронавта рассказывала, что комната его всегда была завалена книгами по авиации и рисунками самолетов. Потом, когда Армстронг уже стал Армстронгом, журналисты разыскали Якоба Зинта с его подзорной трубой, в которую маленький Нейл так любил разглядывать Луну, и отвели душу на этой трубе.
Вот так рос этот славный, чистый провинциальный паренек, без особых талантов, но и небездарный, обладающий, к радости родителей, почти полным набором хрестоматийных добродетелей: не курит, редко и мало пьет, а если чем и отличается от других, то только скромностью и молчаливостью. Его жена Жоан рассказывает:
- Нейл - великий молчальник. Молчание - это его обычный стиль беседы. Если он кивает головой или просто улыбается, это уже оживленная беседа. Если он говорит «да» - значит, беседа приняла бурный характер. Если же он говорит «нет», это значит, что он ожесточенно спорит. Три года понадобилось ему, чтобы пригласить меня на первое свидание. Когда он сделал предложение, я сразу согласилась, ибо опасалась, что повторения этой фразы придется ждать еще несколько лет...
В Вапаконете старички вспоминали, каким скромным парнем был их Нейл, никаких юношеских проказ за ним припомнить невозможно и даже за девушками не ухаживал, во всяком случае, пока не ушел в армию.
Он был совсем молоденьким, худеньким, когда привезли его в Корею и посадили в самолет. Армстронг никогда нигде и никому не рассказывал о своих военных подвигах. Документы фиксируют 78 боевых вылетов - и все. Только одно осталось от тех лет - еще больше укрепилась в нем любовь к авиации. Он осознал свое призвание, и оторвать его от неба было уже невозможно.
В Калифорнии семь лет он работал летчиком-испытателем. Летает хорошо, умно, настолько хорошо, что ему доверяют драгоценный опытный экземпляр «сверхистребителя» «Х-15», который мог подниматься так высоко, что небо над головой было совсем черным.
Он жил тогда с Жоан в уютном домике лесника у подножия горы Сан-Габриэль, и все летчики льюсского исследовательского центра пожимали плечами и недоумевали, что заставляет его забираться в такую глушь. Там он похоронил маленькую дочку и еще больше полюбил своих мальчишек. Ловил рыбу, слушал музыку, был как-то очень свободен внутренне и доволен жизнью, жажда славы никогда не преследовала его, и заявление, написанное в НАСА, было неожиданностью для всех и для него самого тоже: вдруг захотелось попробовать.
Сначала Армстронг числился просто гражданским инструктором, потом стал тренироваться сам. Во время одной из тренировок он чудом остался жив, выбросившись из потерявшего управление самолета. Все отмечали тогда удивительное хладнокровие Армстронга. Однако главный «космический» врач Чарльз Берри говорил о нем:
- Он только кажется бесстрастным. Чем ближе вы узнаете Нейла, тем лучше понимаете, какой это теплый человек...
В августе 1965 года Армстронг дублирует Гордона Купера, командира «Джемини-5», а в середине марта следующего года летит на «Джемини-8» вместе с Дэвидом Скоттом. Они впервые состыковались на пятом витке с непилотируемой ракетой «Аджена», но еле сумели расцепиться. Корабль потерял управление, и Хьюстон дал команду на аварийную посадку. Скотт был особенно раздосадован, так как собирался выходить в открытый космос, а теперь прогулка отменялась. Эсминец «Леонард Мейсон» подобрал их через три часа после приводнения и доставил на Окинаву. Это была самая большая неудача программы «Джемини». Через полгода он назначается дублером Чарльза Конрада, командира «Джемини-11», потом дублирует Фрэнка Бормана, которому предстояло облететь Луну.
Еще до этого, в мае 1968 года, Армстронг попал в серьезную аварию во время работы на модели лунного модуля на базе ВВС Эллингтон. Утлая кабинка тренажера потеряла управление и начала падать. Нейл катапультировался в каких-нибудь 60-70 метрах от Земли, но все-таки парашют успел раскрыться и, спустя несколько минут, он, по словам очевидцев, вернулся в ангар НАСА «явно в полном порядке, ходил вокруг и обсуждал этот инцидент». Тренажер стоимостью в 2,5 миллиона долларов разбился на куски.
Вот этому человеку и сообщил Дональд Слейтон, что он будет первым землянином на Луне.
Высаживаться на Луну Армстронг должен был с Базом Олдрином. Имя Олдрина - Эдвин, но никто его так не звал: Баз прилепилось к нему навсегда. Когда его сестра Фэй была совсем маленькая, она не выговаривала «бразер» - «брат» говорила «базер», так и стал он Базером. Олдрин - ровесник Армстронга, но в отряд астронавтов он пришел позднее. Это был кадровый военный, более того - единственный сын кадрового военного полковника Эдвина Юджина Олдрина-первого. Военная карьера Эдвина-второго была предначертана с младенчества. Воспитание суровое, спартанское, почти жестокое. Семь лет подряд он ездил каждое лето в специальный лагерь бойскаутов. «Это во многом сформировало мою личность», - говорит Олдрин. Вильям Филас, учитель математики, вспоминает: «Он великолепно учился был честолюбив и иногда тщеславен». В 21 год он уже окончил военную академию, потом - офицерскую школу авиационного университета, а потом защитил докторскую диссертацию по космонавтике в Массачусетсом технологическом институте. Он слыл в НАСА «Ученым летником», даже прозвище у него было «Доктор Рандеву» - «доктор Стыковка», и действительно был очень грамотным специалистом, привлекался к разработкам программы «Джемини», но сам полетел лишь в последнем корабле этой серии вместе с ветераном Джеймсом Ловеллом. Более 5 часов работал в открытом космосе. Когда узнал о «лунном» назначении, сказал спокойно: «Надеюсь, у меня хватит адреналина1 в крови, чтобы выполнить эту миссию».
1Вещество, которое выделяется организмом при сильном волнении.
Они были очень разными людьми - два первых лунопроходца Нейл Армстронг и Эдвин Олдрин. Говорят, так должно быть в хорошем космическом экипаже.
Баз был сложен атлетически, быстрый, ловкий, гимнаст, бегал на ходулях.
- У него лицо полицейского детектива, - сказал о нем друг юности.
Он и правда был немного похож на голливудского супермена. Любил аудиторию, компанию, застолье, говорил точно, страстно и ярко, и сам был яркий - пестрый пиджак, трубка в зубах, стакан в руке, перстни блестят. Он носил три кольца: обручальное, масонского ордена и выпускника Вест-Пойнта1. Для контраста Баз подчеркивал свою религиозность, был опекуном пресвитерианской церкви, говорил, что молился на Луне. Если Армстронг был стандартным американским «парнем», то Олдрин - стандартным «героем», разве что боялся воды: в детстве тонул и побороть в себе того ребячьего страха не мог.
1Военная академия США.
Третий член экипажа - Майкл Коллинз - также унаследовал военный мундир от отца - генерала и дипломата, - и все его дяди и братья тоже были людьми военными. Майкл родился в Риме, где отец в то время был военным атташе. В детские годы он много путешествует вместе с родителями. Любимчик семьи, может быть, потому, что был младшеньким, чуть балованный, с ленцой, соня - последнее запомнилось всем, кто знал его в юные годы. В самодеятельном школьном журнале его попрекали «чарами Морфея», а атеистом он стал главным образом из-за того, что ненавидел церковную службу, которая начиналась в 6.30.
Маленький, худенький, веселый, смешливый - при первом знакомстве его часто принимали за легкомысленного парня, а Коллинз был на самом деле человеком умным и серьезным, и хрупкое телосложение не помешало ему стать сильным и очень спортивным.
После окончания военной академии он работает летчиком-испытателем на знаменитой базе ВВС Эдвардс, где служили очень многие американские астронавты. В нем ценили прямоту и откровенность, качества, обязательные для испытателя.
В отряд астронавтов он попал вместе с Олдрином в марте 1963 года, а полетел раньше - летом 1966 года - вместе с Джоном Янгом на «Джемини-10». Он дважды выходил в открытый космос, подобрался к дрейфующей рядом с его кораблем ракете «Аджена», снял с нее анализатор микрометеорных частиц, работал уверенно и спокойно.
Один из его друзей так писал о нем: «Если бы в Хьюстоне был объявлен конкурс на всеобщего любимца, Коллинз обязательно победил бы и тихонько скрыл бы ото всех свою победу».
Его действительно отличает устойчивое отсутствие тщеславия. Сам Коллинз говорит:
- Существует два типа людей: те, которые любят популярность, и те, которые предпочитают обходиться без нее. Я отношусь к последним...
Как видите, если искать аргументы январского назначения, один обнаруживается сразу: все трое имели опыт работы в космосе и выполнили эту работу хорошо. Теперь, перед новым стартом, они провели более 400 часов в корабле-тренажере и специальных макетах, имитирующих посадку на Луну. Около 40 процентов всего этого времени ушло на упражнения с бортовыми компьютерами, в технике управления которыми они достигли высокого совершенства. Все шло гладко, но Томас Пейн, ставший в марте 1969 года директором НАСА, вновь и вновь призывал к осторожности.
- Мы не должны никогда забывать, что это крайне рискованное задание, - в сотый раз объяснял он журналистам. - Требования, предъявляемые к нашим астронавтам и оборудованию, очень высоки: люди направляются в такие места, где человек никогда не был прежде. Это неизбежно связано с риском. Мы приняли все возможные меры, чтобы свести его к минимуму, но мы не можем устранить его полностью...
Главной опасностью Пейн считал неисправность взлетной степени лунного модуля. Действительно, в этом случае не было никакого, даже самого проблематичного варианта спасения Армстронга и Олдрина.
- Главный корабль не сможет сесть, чтобы подобрать их, - объяснял Пейн. - Было бы весьма трудно послать «Аполлон-12» со спасательной миссией...
Мыс Кеннеди в июле 1969 года превратился в сущий Вавилон. НАСА пригласило на ожидаемый праздник множество конгрессменов, дипломатов, промышленников, банкиров, судей, священников. Около миллиона туристов приехали сами, не дожидаясь приглашения. В гостиницах и барах быстро подсчитали барыши - 5 миллионов долларов. Магазины были открыты всю ночь. У стоек пили аперитив «Старт», и, видно, пили много, поскольку табуретки оборудовали привязными ремнями. В окрестностях на 75 миль не было ни одного места в гостиницах и мотелях. Спустили даже воду в бассейнах и поставили на дне кровати. Более 500 домовладельцев заработали хорошие деньги, сдавая комнаты по 20-25 долларов в день. Нужно было разместить 300 тысяч автомобилей и предусмотреть все, что может случиться при столь гигантском скоплении людей. В готовность привели тысячу лодок, 10 катеров, 50 санитарных машин, военный вертолет и тысячу полицейских. Известный психиатр доктор Б.Поднос свидетельствовал: «Даже и говорить не приходилось о возбуждении - оно было в воздухе!»
В воздухе его поддерживали «профессиональные возбудители»: здесь была собрана газетная гвардия мира. Убежден, что советских журналистов американцы пустили бы на этот старт. Но «умные головы» в Министерстве обороны СССР и в Военно-промышленной комиссии Совета Министров СССР смекнули, что если наши журналисты поедут на мыс Канаверал, то завтра с полным основанием американские журналисты попросятся на Байконур, а пускать их туда - «низ...зя»! - Н.С.Хрущев очень поощрял ракетную секретность, до каких бы абсурдных пределов она ни доходила. Поэтому всем нашим дипломатам, инженерам-космикам, космонавтам и журналистам строжайше запрещалось ездить на мыс Канаверал. В 1975 году меня тоже туда приглашали, я должен был отказаться, выдумав какую-то совершенно идиотскую причину. Насколько я помню, единственным советским человеком, который видел запуск одного из «Аполлонов», был наш поэт Евгений Евтушенко. Человек от космонавтики далекий, просто ничего не знал о всех этих «высочайших» запретах и, когда его пригласили посмотреть космический старт, решил, что это интересно, ни с кем в посольстве не стал «советоваться», а просто взял и полетел во Флориду. Зная, как мне все это интересно, он потом рассказывал мне об «Аполлоне» целый вечер в ресторане Дома литераторов...
Но и без наших журналистов представителей «второй древнейшей профессии» здесь хватало: на мысе собралось три с половиной тысячи журналистов. В день старта «Нью-Йорк таймс», например, заняла материалами об «Аполлоне-11» более 100 колонок. Впервые в газете были опубликованы цветные фотографии. Три «кита» американского телевидения: компании NBC, ABC и CBS вложили каждая в рекламу полета по полтора миллиона долларов. Такого размаха даже Америка не знала. В качестве комментатора выступал экс-президент Л. Джонсон. Нобелевский лауреат физик Гарольд Юри читал телелекции. Астронавт Уолтер Ширра и писатель Артур Кларк вели на телеэкране дискуссию. Король джаза Дюк Эллингтон должен был занимать паузы, когда «Аполлон-11» будет уходить за Луну. Плюс к этому - самые популярные комментаторы, любимцы страны. И каждый старался найти что-то свое в куче уже известных фактов, что-то предречь, на что-то намекнуть. Воистину сладкой костью, которую грызли и таскали с особым удовольствием, было сообщение о пуске советского космического автомата «Луна-15», писали о «роботе-сопернике», «космической дуэли», «бессонных кошмарах руководителей НАСА», которым якобы мерещились пробы лунного грунта на столе президента советской Академии наук.
Едва ли не самыми спокойными в этой предельно взвинченной атмосфере были сами астронавты. Покорно подчиняясь всем капризам жестокого карантина, они продолжали тренировки, перечитывали документацию, примеривались к скафандрам, терпели муки трех фундаментальных медицинских обследований - в общем, понимали: дело предстоит сложное, трудное, и готовились к нему серьезно. Накануне старта они выступили на телевизионной пресс-конференции (журналистов не пустили. Они разместились в 15 милях от здания, где сидели астронавты). Отвечая на вопросы - их выбирали из трех тысяч присланных со всех концов страны, - Нейл Армстронг сказал:
- Страх не является для нас незнакомым чувством, но мы, в сущности, не испытываем страха перед этой экспедицией...
Им действительно было не до страха, было нечто поважнее страха. Утром ясного чистого дня 16 июля 1969 года «Аполлон-11» вышел на орбиту.
Время старта было выбрано баллистиками с таким расчетом, чтобы в тот момент, когда лунная кабина будет заходить на посадку, Море Спокойствия на Луне освещалось косыми лучами Солнца. Это делало лунный пейзаж более контрастным и позволяло разглядеть все валуны и ямки.
Совершив полтора витка вокруг планеты, «Аполлон-11» ушел к Луне. Перестыковка лунной кабины прошла вечером того же дня без приключений.
Благополучное начало сняло первую волну напряжения с Центра управления. Сменные руководители отмечали, что экипаж почти не ведет «внеслужебных» переговоров с Землей. Был обычный космический быт, если космический быт может быть обычным. Армстронг и Олдрин навестили лунную кабину и убедились, что там все в порядке. Коллинз занимался навигацией, советовался с Хьюстоном - нужны ли дополнительные коррекции орбиты, выяснилось, что одной вполне достаточно.
- У нас здесь очень уютно, - докладывал он на Землю, - мы все ищем себе любимые уголки в корабле...
На сеансах телесвязи они вели репортажи и показывали землянам, как выглядит их планета в иллюминаторе космического корабля.
Вечером 19 июля «Аполлон-11» ушел за Луну и начал торможение, переходя на орбиту лунного спутника. Они не торопились: около суток кружили вокруг Луны, словно прицеливались. Впрочем, они действительно прицеливались, посылая в электронные мозги Хьюстона все данные о своем движении и получая в ответ цифры будущих маневров: когда и на сколько времени включать двигатель, чтобы выйти на почти круговую орбиту вокруг Луны. Здесь Нейл и Баз должны были попрощаться с Майклом. Перед тем как за ними закрылся люк стыковочного узла, Коллинз крепко пожал им руки и сказал просто:
- До свидания. Жду вас через 30 часов...
Я потом часто думал, читая отчеты о лунных экспедициях, нет ли определенной рисовки в этой простоте слов и отношений при обстоятельствах столь непростых, просто фантастичных. Говорил об этом с советскими космонавтами. И в конце концов понял, что никакой рисовки, позы, нарочитости здесь нет. Для этого просто нет времени, а, с другой стороны, в звездные минуты своей жизни, на Земле ли, или в космосе, в жарком ли бою, или в большой работе, люди становятся лучше, как-то яснее и проще и без громких слов чувствуют истинную цену этих минут.
С другой стороны, я уверен, что настоящий космонавт должен уметь управлять еще лучше, чем кораблем космическим, капризным парусником собственных чувств и эмоций. Иначе он не сможет летать.
В американской печати не раз звучали упреки в адрес астронавтов за то, что они были недостаточно эмоциональны и им недоставало выразительности в описаниях космических пейзажей. Отвечая на эти упреки, Уолтер Каннингем говорил:
- Мы такие же люди, как все. Но наша подготовка и дисциплина подразумевают, в частности, и то, что мы должны спокойно воспринимать самые сказочные зрелища, которые открываются перед нами во Вселенной. Если бы я был поэтом или вообще человеком с очень богатым воображением, меня бы так захватило все происходящее, что я, наверное, забыл бы о главном...
Но именно потому, что они были «такие же люди, как и все», я часто думал о том, что должен был ощущать Майкл Коллинз, которого покинули его товарищи, уходя на смертельно опасную и трудную работу, один в корабле - вдруг таком просторном - в сотнях километрах от дома? Каково ему было видеть нашу Землю величиной с подсолнух, смотреть, как заходит она за лунный горизонт, и на долгие минуты, оставшись с глазу на глаз с мертвым мрачным миром, погружаться в полное безмолвие и ощущать одиночество невиданное, потому что в любой точке Земли, в любой час другой человек, ну, скажем, хотя бы теоретически, может протянуть тебе руку, а там это сделать невозможно... Как нужно обуздать свое воображение, чтобы сказать очень просто: «До свидания. Жду вас через 30 часов»?
...Теперь они летели в 110 километрах над Луной, но рассматривать мрачные пейзажи мертвого мира, проплывающие в иллюминаторах, времени уже не было: начинался самый важный этап, приближалась кульминационная вершина многолетней программы. В 20 часов 47 минут, когда они шли над невидимой с Земли стороной Луны, лунный модуль расстыковался с основным кораблем. Они летели еще вместе, метрах в 15-20 друг от друга. Подчеркивая значительность полета, еще на Земле основной корабль окрестили «Колумбией», а лунную кабину «Орлом». Орел, сойдя с герба Соединенных Штатов, садился на лунные кратеры и на эмблеме «Аполлона-11».
- На «Орле»! - весело кричал Коллинз, осмотрев лунную кабину в иллюминатор и убедившись, что никаких наружных дефектов нет. - Похоже, что вам достался отменный летательный аппарат, хотя вы и летаете на нем вниз головой...
- Это еще неизвестно, кто движется вниз головой, - в тон ему отвечал Армстронг.
Постепенно они расходились все дальше и дальше друг от друга. Золотой паучок на глазах Коллинза превращался в яркую звездочку в черном небе. А когда они снова облетели лунный «затылок», звездочка эта превратилась в крохотную комету: огненный хвостик тормозного двигателя показывал, что «Орел» пошел на посадку. Он летел «ногами вперед», стремительно снижаясь, можно даже сказать - падая, если бы это не было именно так запрограммировано. Нейлу и Базу казалось, что это не они движутся, а лунные кратеры несутся прямо на них. Баз следил за работой ЭВМ, за показателями приборов и успевал успокаивать Хьюстон: «Все идет отлично и куда легче, чем на тренировках...»
Когда высотомер показал 150 метров, Армстронг переключил управление с компьютера на себя. Он считал и говорил об этом на пресс-конференциях, что именно этот момент - переключение управления с автоматического на ручное - был самым опасным. Он весь сжался, собрался предельно. Кабина слушалась его, это он почувствовал сразу. Раньше они скользили вниз по кривой, теперь опускались почти строго вертикально. Нейл видел, что прямо под ними - довольно большой, «с футбольное поле», как вспоминал он потом, кратер. Вал крутой, а вокруг много больших валунов и ям. «Если одна из ног «Орла» попадет на большой камень, кабина может перевернуться или встать так криво, что взлететь с Луны не удастся. Допустимый наклон кабины - 30 градусов...» Для того чтобы понять это, Армстронгу потребовалось меньше времени, чем вам, чтобы прочесть эту фразу. Он заставил кабину зависнуть, как зависает вертолет, а потом снова заскользил, повел ее в сторону, отыскивая глазами ровную площадку внизу. В его распоряжении было около двух минут. Стрелка расходомера топлива приближалась к нулю, и он ощущал это всем своим существом, словно это не топливо из «Орла», а его собственная кровь уходила из тела. Если в посадочной ступени кончится топливо до того момента, как щупы на ногах коснутся грунта, выход только один - сбросить посадочную ступень и включать подъем, иначе - падение, верная гибель, ведь конструкция хрупка, как елочная игрушка. Это были самые главные, самые трудные секунды в жизни Нейла Армстронга, секунды, ради которых он родился на белый свет.
Медицинский контроль в Хьюстоне зафиксировал пульс Нейла: 156 ударов в минуту вместо 77 по норме и 150 - у База. Там понимали, что напряжение достигло предела. Доклады Армстронга были очень отрывисты и коротки, не было времени на рассказы обо всех этих ямах и валунах. Нейл видел, что они летят уже буквально в нескольких метрах от Луны, как струя двигателя поднимает под ними пыль. И пыль тоже была неземной. Она не поднималась клубами, а разлеталась радиально, плоским полупрозрачным конусом у самой поверхности. Сквозь пыльную пелену Нейл различал валуны и ямки, вот наконец под подходящая площадка, ровненькая, пустая... Щуп ткнулся в грунт, мгновенно отдавая команду на выключение двигателей. Четыре ноги лунной кабины бесшумно встали: на Луне, лишенной атмосферы, все происходит бесшумно. Они слушали эту тишину, замерев, и даже не было сил доложить Хьюстону, успокоить Майкла, друзей, родных, планету Земля.
Люди прилетели на Луну. Сбылась мечта очень дерзкая и очень древняя.
Греческий софист и сатирик Лукиан Самосатский в 160 году нашей эры написал книгу «Истинные истории». Он начал так: «Я пишу о том, чего я никогда не видел, не испытал, не узнал от другого, о том, чего нет и не было на свете, и потому мои читатели ни в коем случае не должны верить мне». Он, как говорится, честно признался, но зов его мечты был слишком силен, чтобы он мог не написать своих «Историй». Лукиан отправил на Луну своего героя Икаромениппа, немец Иоганн Кеплер в своем «Сне» описывал лунные горы, француз Сирано де Бержерак сочинил повесть «Полеты на Луну». Много веков ученые мечтали, как поэты, а поэты, как ученые, изыскивали способы достичь Луны.
«Одни горы и горы, страшные, высокие горы, вершины которых, однако, не блестят от снега. Нигде ни одной снежинки! Вон долины, равнины, плоскогорья... Сколько там навалено камней... Черные и белые, большие и малые, но все острые, блестящие, не загругленные, не смягченные волной, которой никогда здесь не было, которая не играла ими с веселым шумом, не трудилась над ними!» Это Циолковский — наверное, самый удивительный сплав ученого и поэта. Повесть «На Луне» он издал в 1893 году. В Житомире еще не родился мальчик — Сережка Королев, которому суждено было нарушить миллиардолетний покой этих гор и равнин.
Да, в 1959 году, когда «Луна-2» принесла к подножтю кратеров Арестилл, Архимед и Автолик пятиугольники наших вымпелов, бледный диск еще продолжал вдохновлять поэтов, но люди уже знали, что Луна достижима, что для них преодолима гигантская космическая дорога.
В XIX веке в Англии жил великий астроном Джон Гершель. Когда он умирал и священник спросил его, что было бы для него самым большим утешением и каково его последнее желание, старик горько улыбнулся и сказал очень серьезно:
— Самым большим удовольствием для меня было бы увидеть обратную сторону Луны...
Вы представляете, как же ему, отдавшему небу всю жизнь, хотелось ее увидеть!
Мы увидели ее в 1959 году, когда «Луна-3» сфотографировала лунный затылок, и, воскресив право предков-первопроходцев, мы окрестили вновь открытые моря и горы именами замечательных сыновей Земли: русского — Ломоносов, француза — Жолио-Кюри, китайца — Ван Гу, американца — Вуд, венгра — Больяй, чеха — Мендель, югослава - Мохоровичич, шведа - Нобель, англичанина - Рамзай, голландца - Спиноза. К их памятникам на Земле прибавились новые - лунные памятники.
- Полеты к Луне стали возможными в результате общих усилий всего человечества, - сказал после прилунения «Аполлона-11» Фрэнк Борман. - Большую роль сыграли результаты, достигнутые русскими. Я имею в виду труды Циолковского и других советских ученых, запуск первого советского спутника Земли, первый полет в космос Гагарина, первый выход советского космонавта Леонова в открытый космос и другие свершения.
Общие усилия - это американские «Лунар-Орбитеры» и советские «Зонды», трудяга «Сервейер-5» со своим механическим ковшиком и ясноглазая «Луна-9», показавшая людям нашей планеты первую панораму Луны. Помню, справа лежал камень, эдакий большой булыжник, совсем рядом - протяни только руку, и не верилось тогда, что это лунный камень. А лунные спутники наматывали невидимый клубок траекторий, и садились автоматы - пробовали, щупали, осматривали, прикидывали, и недоверчивый доктор Бэрри отбирал крепких парней в экипажи «Аполлонов», и парни эти не знали еще, кому же из них придется поставить ногу на лунный булыжник, который был так близко - руку протяни - и так невероятно далеко.
И вот люди прилетели на Луну. Нейл Армстронг и Эдвин Олдрин сели на Луну 20 июля 1969 года в 23 часа 17 минут 42 секунды по московскому времени. Первые секунды они слушали лунную тишину. Потом Нейл сказал глухим, хрипловатым от волнения голосом:
- Алло, Хьюстон! Говорит база Море Спокойствия. «Орел» сел.
Сквозь треск электрических зарядов он услышал в ответ далекий голос:
- Вы заставили нас всех позеленеть от волнения! Теперь мы перевели дух. Тут у всех улыбки на лицах....
- На Луне тоже две улыбки, - перебил Нейл.
- Не забудьте еще одну в космосе, - добавил Майкл Коллинз с лунной орбиты.
В Центре управления все просто обалдели от радости, вскакивали из-за пультов, кричали, обнимались, размахивали флажками, возбужденно обсуждали полет на Марс, будто этот полет планировался на будущую пятницу. На табло появилась эмблема «Аполлона-11» и засветились слова: «Задание выполнено!»
Эндрю Сиа, один из инженеров Центра, воскликнул:
- Это настоящее приключение! Такое бывает раз в жизни! Это все равно что быть в команде Колумба!
Потом Нейл и Баз рассказывали о спуске, о кратере и валунах - теперь было время все объяснить. Они перелетели через кратер и сели в 6,4 километра от расчетной точки. Горючего в момент посадки оставалось еще на 49 секунд полета. Кабина стоит прямо, наклон не больше 4 градусов. Вокруг видна плоская равнина, много камней и самых разных кратеров, совсем маленьких и побольше, до 15 метров в диаметре. А в километре от них поднимается пологий холм. В общем, все в порядке, сейчас по программе надо обедать, потом спать...
Пожалуй, он не был поэтом, тот человек, который записал в их программе, что, прибыв на Луну, они должны спать. Они не могли спать, когда за стеклами иллюминатора лежала лунная долина. Да и кто заснул бы на их месте - люди не стали бы людьми и никогда не прилетели бы на Луну, если бы могли спать в такие минуты. Люди просто проспали бы свою историю.
И они не спали. У них было мало времени, ведь ресурс химических батарей лунной кабины, поглощавших углекислый газ, был рассчитан на 41 час. Это был предельный срок их пребывания на Луне.
- Мы отдохнем после прогулки, - предложил экипаж «Орла».
В Хьюстоне подумали и согласились.
Там хорошо понимали, что наиболее сложный этап полета позади. Что касается техники, выход из кабины на поверхность Луны хотя и требует большого внимания и, конечно, может таить в себе нечто непредвиденное, все-таки несравненно проще посадки. Но в Хьюстоне понимали и то, что весь мир ждет именно выхода, что человека хотят видеть не в кабине, а на Луне.
Астронавты это тоже понимали и готовились к первой прогулке с великой тщательностью. Тут нельзя было допустить даже малой небрежности, оступиться, поскользнуться, упасть тем более. Первые шаги заключали в себе большой чисто символический смысл. В конце концов, вся эта многомиллиардная затея, весь этот десятилетний труд были потрачены именно ради этих шагов.
Повторяя заученные на Земле тренировки, они помогали друг другу облачаться в свои космические доспехи: кабина тесная, а скафандры громоздкие. Только через пять с лишним часов после посадки Армстронг открыл люк и, двигаясь на коленях, просунулся наружу. Повернувшись лицом к люку, Нейл начал спускаться. Его отделяли от Луны девять ступенек. Олдрин включил наружную телекамеру. Что чувствовал Армстронг? Позднее он говорил, что никаких особенных чувств не было. Просто он старался быть предельно осторожным. Он слегка коснулся Луны левой ногой - так купальщик пробует: «не холодно ли?» Нога не провалилась. Он ожидал этого: ведь и «ноги» лунной кабины совсем неглубоко ушли в лунную пыль. И вот он уже стоял на Луне. Первый шаг человека отпечатался в лунной пыли. Потом физик Роберт Джастроу подсчитает, что бесстрастная природа Луны сохранит этот след в течение миллиона лет. Теперь все ждали - что он скажет? - Я думал об этом еще до полета, - откровенно говорил Армстронг. - И главным образом потому, что многие придавали этому такое большое значение. Я немного думал об этом и во время полета, действительно немного. И лишь после прилунения я решил, что сказать: «Один небольшой шаг для человека - огромный скачок для человечества...»
Он огляделся. Цвета в этом мире менялись быстро и неожиданно при изменении наклона солнечных лучей. Он сразу заметил, что странный, совсем непохожий на земной свет Луны меняет известные краски, что светофильтр шлема тут ни при чем. Грунт был зернистый, темный, а иногда казался как бы влажным, слегка липучим, как горячий неутрамбованный асфальт. Камни тоже были как бы скользкими и очень легко сдвигались с места.
Нейл поднял голову и увидел Землю. Яркий голубой шар висел над горизонтом...
- Когда я стоял в Море Спокойствия, глядя вверх на Землю, эта маленькая, хрупкая далекая планета казалась мне особенно значительной, - вспоминал потом Армстронг. - Благодаря телевидению и фотографиям люди всей Земли разделяли нашу озабоченность безопасностью нашей планеты. Я подозреваю, что нечто большее, чем простое совпадение, кроется за тем, что небывалый рост нашего понимания того значения, которое имеет экология, сохранение окружающей среды и контроль над ее загрязнением, был характерен для тех лет, что последовали за полетом «Аполлона-8» на Рождество 1968 года, когда человек впервые увидел нашу Землю издалека...
Но размышлять о проблемах столь серьезных Армстронгу было некогда: времени - в обрез.
Прежде всего надо было научиться ходить «по-лунному». Слабая сила притяжения Луны была приятнее безразличной невесомости космоса, а в отличие от земных условий, создавала иллюзию легкости, какой-то мягкой, резиновой подвижности. Ноги чуть скользили в мелком, как пудра, но неглубоком слое черной пыли. Смещенный ранцем системы жизнеобеспечения центр тяжести (он был выше и ближе к спине), заставлял Нейла чуть приседать и наклоняться вперед. Потом специалисты, анализирующие видеозаписи и снимки, назовут его стойку «позой усталой обезьяны». Проще было не ходить даже, а передвигаться вприпрыжку, хотя остановиться сразу было трудно. Со стороны похоже, что движения засняты замедленной съемкой. Ноги двигались сонно, вяло. Через 20 минут, когда Баз присоединился к Нейлу, они попробовали прыгать. Это было легко и приятно, и Баз даже ухитрился прыгнуть на третью ступеньку лунного трапа.
Олдрин после возвращения подробно описал свои ощущения в этом странном мире «с намеком» на тяжесть: «Луна представляет весьма удобное и очень приятное место для работы. Она обладает многими преимуществами невесомости в том смысле, что на движение там требуется минимальная затрата сил. При ее тяготении в одну шестую земного тяготения получаешь вполне определенное ощущение, что ты находишься «где-то» и обладаешь постоянным, хотя порой и ошибочным чувством напряжения и силы. Будущим космонавтам я бы рекомендовал уделить первые 15-20 минут пребывания вне кабины только тому, чтобы выработать для себя способ передвижения по лунной поверхности.
Оказывается, в лунных условиях не так-то легко определить свое положение в пространстве. Иными словами, трудно понять, когда ты наклоняешься вперед, а когда назад, и насколько сильно. Это, а также поле зрения, ограниченное шлемами, приводило к тому, что предметы на местности, казалось, меняли свою кривизну в зависимости от того, откуда на них смотришь и как стоишь...
За все время работы ни Нейл, ни я не испытывали усталости: не было желания остановиться и отдохнуть...
Технически самой трудной для меня задачей был набор лунного грунта, поскольку было необходимо заглублять в грунт трубки пробоотборников. Мягкий порошкообразный грунт Луны обладает удивительной сопротивляемостью уже на глубине нескольких дюймов. Это ни в коем случае не означает, что он приобретает твердость каменной породы, однако на глубине 5-6 дюймов начинаешь ощущать его постепенное противодействие. Еще одно удивительное явление состоит в том, что при всей своей сопротивляемости этот грунт был настолько рыхлым, что не удерживал трубку в вертикальном положении. Я с трудом погружал трубку в грунт, и все же она продолжала качаться из стороны в сторону...»
Америка ликовала, пела, плясала, гремела оркестрами. Конечно, находились и скептики. Один завсегдатай таверны в Медисоне заявил, что все это величайший обман человечества, а парни эти самые живут, как он точно знает, в Неваде и никогда не отрывались от Земли дальше, чем на 30 футов. Хозяин другого ресторанчика взглянул на экран телевизора и вздохнул:
- Это один из голливудских трюков...
Но скептики были такой редкостью, что о них даже писали в газетах.
Миллиарды людей следили за работой Армстронга и Олдрина на Луне. Прямую трансляцию, как вы помните, не вели только Советский Союз и Китай. Потом нам показали короткие фрагменты высадки экипажа «Орла». Я хорошо помню плотные группы журналистов у телеэкранов в редакции «Комсомольской правды». Мы смотрели на двух неуклюжих, похожих на водолазов людей в белых скафандрах и заставляли себя верить: «Люди ходили по Луне! Помните, как робко двигались они вначале, ну совсем как дети, делающие первые шаги от стула до стола. А потом освоились, осмелели, сделались торопливее, быстрее затопали в своих смешных башмаках, похожих одновременно и на кеды, и на унты, заходили живее, чуть наклонясь вперед и, передвигаясь в странном ритме заводных игрушек, и маленькие облачка лунной пыли поднимались у их ног. Хотелось крикнуть им: «Осторожнее, ребята! Не споткнитесь! Представляете, если вдруг один из вас упадет сейчас, ну просто поскользнется, что будет тут у нас, на Земле?! Спокойно, ребята, вы молодцы...»
Восхищение и благодарность - вот те главные чувства, которые испытывали все честные люди Земли в эти минуты. Укрепив на Луне флаг своей страны, они поставили рядом и флаг ООН, и маленькие флажки 156 государств мира, подчеркивая таким образом международный, а точнее - всемирный дух своей миссии. На памятном вымпеле, оставленном на Луне, были начертаны слова:
«Здесь впервые ступила нога человека с планеты Земля в июле 1969 от Р.X.
Мы пришли с миром от всего человечества».
Рядом положили золотую оливковую ветвь - символ мира, а чуть поодаль - медали с именами тех, кто отдал свою жизнь делу покорения космоса: Вирджила Гриссома, Эдварда Уайта, Роджера Чаффи, Владимира Комарова, Юрия Гагарина.
Благородство и такт этих символических актов контрастировали с чисто американским «шоу», автором которого явился президент. Никсон хотел непременно пообедать с экипажем накануне старта, но доктор Чарльз Бэрри с дерзкой непреклонностью не отменил карантина и не разрешил этот чисто рекламный обед. Тогда Никсон объявил день посадки на Луну нерабочим днем и решил, что он непременно поговорит «с Луной» по телефону с одновременной телепередачей. Газета «Нью-Йорк таймс» довольно прозрачно намекала, что из трех последних американских президентов Никсон менее других причастен к победе «Аполлона». «На этом фоне разделить славу с тремя мужественными людьми, составляющими экипаж «Аполлона-11», когда они достигнут Луны, кажется нам весьма неподобающим, - писала газета в редакционной статье. - Помимо возражений с точки зрения дурного вкуса, есть и еще одно более серьезное возражение против этого предложения. Время, которое выделило НАСА для действий космонавтов на Луне, является чрезвычайно ограниченным, менее 2,5 часа, - и оно уже настолько заполнено различными задачами, что полный график научной деятельности, возможно, выполнить не удастся. Президент еще больше сократил бы это чрезвычайно ценное время своим ненужным разговором...»
Разговор все-таки состоялся, и, если говорить о содержании, назвать его нужным - значит погрешить против истины.
Но выполнить намеченные эксперименты он не помешал. Надо сказать, отнюдь не в укор НАСА, что научная программа «Аполлона-11» была минимальной. Первоначально предполагалось захватить с собой блок приборов для проведения восьми научных экспериментов. За этот блок компания «Бендикс аэроспейс системе» получила от НАСА 51 миллион долларов. Но потом блок решили оставить на Земле. Главным научным итогом экспедиции было: человек может жить и работать на Луне. Кроме того, требовалось доставить образцы лунных камней. Армстронгу надлежало буквально в первые же минуты пребывания на Луне собрать «аварийные» образцы, то есть минимальную коллекцию, которую все-таки доставили бы на Землю, даже если бы не состоялся выход Олдрина и почему-либо потребовалось бы срочно покинуть Луну. Об этом Нейлу сразу напомнил Хьюстон, едва он сделал несколько шагов рядом с «Орлом». Камни - это было уже нечто вещественное, то, о чем можно не только рассказывать, но и показывать, «дать пощупать». Камни были нужны обязательно.
Кроме камней, надо было добыть образцы грунта, установить сейсмограф, счетчик фотонов и лазерный отражатель, с помощью которого можно было бы измерить расстояние между Землей и Луной с очень большой точностью.
Все эти задания, в общем довольно нехитрые, экипаж «Орла» выполнил точно. Было собрано 22 килограмма образцов лунных пород. Установленный сейсмограф зафиксировал даже их шаги по Луне и старт «Орла» из Моря Спокойствия, а уже после отлета - некие толчки, в происхождении которых (метеориты или вулканизм) тогда разобраться не удалось. Ученым в обсерватории Макдональда в Техасе удалось получить отраженный луч лазера и установить, что от Луны до Земли 373 787 265+4 метра. «Научные результаты, которые следует ждать от этого завоевания, кажутся скромными, - писала потом парижская «Монд», - во всяком случае, несоразмерными с миллиардами долларов, которых они стоили...»
Но кто тогда мог попрекнуть их научными результатами? Сели? Гуляли по Луне? Дело сделано!
А ведь дело еще не было сделано. И в Хьюстоне понимали: для полного триумфа нужен только счастливый конец.
Герметический контейнер с образцами уже в кабине. Первым, перепрыгивая через ступеньки, в нее поднимается Олдрин. Сидящий в Хьюстоне на связи Уолтер Ширра шутит:
- Баз - первый человек, который покинул Луну!
Через десять минут поднялся Армстронг.
- Вернувшись в кабину и сняв шлемы, мы почувствовали какой-то запах, - рассказывал потом Олдрин. - Вообще запах - это вещь весьма субъективная, но я уловил отчетливый запах лунного грунта, едкий, как запах пороха. Мы занесли в кабину довольно много лунной пыли на скафандрах, башмаках и на конвейере, при помощи которого переправляли ящики и оборудование. Запах ее мы почувствовали сразу...
Они поужинали и легли спать: теперь они уже имели на это право. Через семь часов началась подготовка к отлету. Они решили оставить на Луне все ненужное: теле- и кинокамеры, фотоаппарат, инструменты для отбора грунта, ранцевые системы жизнеобеспечения, чехлы от ботинок и разную прочую мелочь. Они поступали точно так же, как годящиеся им в прадеды герои Жюля Верна, которые тоже стремились облегчить гондолы своих монгольфьеров, чтобы поскорее взмыть вверх...
Увлекшись лунными приключениями, мы совсем забыли третьего члена экспедиции.
- Мне ни разу не удалось разглядеть «Орла» на поверхности Луны, но время от времени я слышал их, - так вспоминает командир основного корабля Майкл Коллинз свое пребывание на лунной орбите. - Находясь на Луне, лунная кабина всегда была обращена к какой-то точке Земли, поэтому Нейл и Эд все время могли поддерживать с ней связь. Я же находился на круговой орбите и за 2 часа полного оборота в течение 40 минут не мог ни с кем поговорить. Когда я попадал в поле видимости Земли, устанавливалась связь с Центром. Лунную кабину я все-таки не видел, поскольку она находилась за линией горизонта. За те 1 час и 15 минут, которые я находился на видимой стороне Луны, я мог поддерживать связь с внешним миром, а с лунной кабиной мог говорить непосредственно лишь в течение 6-7 минут.
У меня было относительно много времени для того, чтобы поразмыслить обо всем понемногу. Я думал, конечно, о семье, но, кроме того, размышлял о Земле и о том, как прекрасно на ней жить и какой величественной она выглядит из космоса. Как приятно, думал я, увидеть ее голубую воду вместо безжизненного пустынного мира, вокруг которого ты вращаешься. Понимаете, есть планеты и планеты. Пока я видел только две из них, но сравнивать их совершенно невозможно. Луна - удивительная планета, и для геологов она - настоящее сокровище. Но Землю я не променяю ни на что на свете...
Для меня самым приятным было видеть, как «Орел» поднимается с Луны. Это привело меня в сильное возбуждение, так как впервые стало ясно, что мои товарищи справились с задачей. Они сели на Луну и снова взлетели. То был прекрасный лунный день, если только можно говорить о лунных днях. Луна не казалась зловещей и мрачной, какой она иногда выглядит, если освещена Солнцем под очень острым углом. Радостно было видеть лунную кабину, которая становилась больше и больше, сверкала все ярче и ярче и приближалась к точно заданному месту. Остались позади самые сложные этапы сближения, теперь надо было лишь осуществить стыковку и приземлиться. Электронно-вычислительная машина, разумеется, «докладывала», что все идет хорошо, но ее сообщения имели довольно отвлеченный характер. Разве сравнишь их с возможностью самому смотреть в иллюминатор и убеждаться в том, что «Орел» в самом деле надежно состыковался с кораблем.
Процесс стыковки начинается с того, что два аппарата соприкасаются и щуп входит в специальный якорь. Вместе их удерживают три миниатюрные защелки, и впечатление создается такое, будто два аппарата, один весом в 30 000 фунтов, а второй 5000 (это примерно 12,6 и 2,3 тонны. - Я.Г.), соединены бумажными скрепками. Соединение довольно непрочное. Чтобы сделать стыковку более жесткой, пускаешь в ход небольшой газовый баллон, который приводит в действие механизм, буквально присасывающий один аппарат к другому. В этот момент срабатывают двенадцать механических запоров, аппараты прочно сцепляются.
Как только я пустил в ход газовый баллон, аппарат стал совершать ненормальные, рыскающие движения. В течение 8-10 тревожных секунд я опасался, что в такой ситуации стыковка не состоится и придется отсоединиться от лунной кабины и произвести стыковку заново.
Как бы то ни было, я немедленно приступил к делу, а Нейл сделал то же самое в «Орле», и совместными усилиями нам удалось выровнять положение аппаратов. Все это время действовала автоматическая стыковка, и вскоре мы услышали громкий щелчок - значит, сработали двенадцать больших запоров. Слава Богу, мы жестко состыковались. Первым делом предстояло освободить тоннель, сняв для этого люк и убрав стыковочный якорь. Потом я «поплыл» по тоннелю, чтобы встретить их. Вот они оба, я вижу их блестящие глаза. Самое ужасное то, что я не могу вспомнить, кто из них вернулся первым ко мне в «Колумбию». Я встретил их обоих в тоннеле, мы пожали друг другу руки, крепко пожали, и все. Я был рад видеть их - они не меньше моего были рады возвращению. Они передали мне ящики с породой, с которыми я обращался так, будто они были битком набиты драгоценностями. Впрочем, так оно и было на самом деле...
По некоторым подсчетам, стоимость одного килограмма лунного грунта, добытого в этой экспедиции, составляла 18 миллионов долларов за килограмм или 3600 долларов за карат, что вполне позволяет причислить эти камни к самым дорогим драгоценным камням.
Наверное, не без грусти отстыковали они «Орла», который сослужил им такую верную службу, и «налегке» полетели к Земле. На обратном пути было несколько телепередач с борта корабля.
- Где бы ни путешествовать, а хорошо возвращаться домой, - сказал Нейл с улыбкой.
А Майкл добавил:
- Этот наш полет мог показаться простым и легким. Я хочу вас уверить, что это совсем не так...
Кстати, если уж вспомнили о телеперадачах с борта, надо сказать, что передачи эти были постоянной темой споров в отряде астронавтов. НАСА стремилось раз от раза расширять космические телепрограммы, понимая, что телевидение - это лучшая реклама, но многие астронавты сопротивлялись внедрению телекамер в их заоблачный мир. Каннингема заставили взять камеру чуть ли не силой, но в космосе он все-таки самовольно отменил один сеанс, объяснив отставанием от графика работ. Тем не менее телерепортажи Каннингема пользовались у зрителей большой популярностью. Обаятельный астронавт особенно прославился своей просьбой: «Пишите нам почаще, люди!» Яростным противником телевидения был и Армстронг. Он долго настаивал, чтобы из командного отсека убрали телекамеру. Борман, напротив, любил телепередачи. Категорически «за» был и Стаффорд, на корабле которого впервые применялись цветные передающие телекамеры.
Но вот позади последняя передача с борта «Аполлона-11». 24 июля восьмисуточное путешествие было закончено в водах Тихого океана неподалеку от Гавайских островов. Команда спасателей, сброшенная с вертолетов к плавающему космическому кораблю, подвела под него надувной плот и передала астронавтам специальные скафандры, которые изолировали их от внешнего мира, а вместе с ними - тех возможных микробов, которых они могли привезти с Луны. Карантин ждал теперь и «Колумбию», тщательно обмытую дезинфицирующим раствором. Они поднялись на палубу авианосца «Хорнет» через час после приводнения. Там уже стоял специальный герметичный фургон, куда их и поместили. Через окошко фургона их мог приветствовать президент Никсон и моряки. Телефон позволял услышать голоса близких. Из Перл-Харбора все в том же фургоне они полетели в Хьюстон, где в здании № 57 Центра пилотируемых полетов была оборудована специальная лаборатория. Там карантинный плен с ними разделили еще 15 человек: геохимики, микробиологи, фотографы, лаборанты, повара.
Астронавты были еще на «Хорнете», когда герметические чемоданы с «лунной поклажей» прилетели в Хьюстон. Днем 26 июля техник Джек Уорен (он тоже вошел в историю), облаченный в синий стерильный комбинезон и сверхстерильные перчатки, начал распаковывать первую космическую посылку. Контейнер освободили от 3 слоев герметичной пластиковой упаковки, погрузили в ванну с кислотой, в камере, где он стоял, довели вакуум до лунных пределов (Уорен работал с помощью резиновых рукавов, находясь снаружи), прокололи контейнер шприцем, чтобы убедиться, что в нем нет никаких газов, и лишь после всех этих антимикробных манипуляций Джек осторожно отпер три замка и медленно поднял крышку.
За каждым движением техника, прижав носы к стеклу иллюминатора, наблюдали четыре специально приставленных к камням человека: геологи Робин Брэд и Эдвард Час, минеролог Клиффорд Рондел и Элбер Кинг - «консерватор», как все звали его тут, исполняющий функции «лорда-хранителя» камней. Уорен достал каротажные трубки, счетчик фотонов, а потом распаковал камни.
- Началась эпоха инопланетной геологии! - патетически воскликнул Брэд, увидев в резиновых руках Уорена пыльные, черные, очень невзрачные с виду куски лунной породы.
Всем интересно, на что они похожи. Мне приходилось рассматривать эти камни на всемирной выставке в Осаке в 1970 году, а потом в Хьюстоне, и, мне кажется, более всего они похожи на комья застывшего асфальта, слегка припорошенного дорожной пылью. Даже самый любопытный человек поленился бы нагибаться здесь, на Земле, чтобы поднять такой камень. Ничего примечательного, необычного в лунных камнях нет, за исключением того, что это - лунные камни. Недаром одна из посвященных им статей в журнале «Пари-матч» была озаглавлена так: «Возможный вывод: в вашем саду такие же камни». Это верно, но когда думаешь о том, сколько труда потратили люди, чтобы показать нам эти камни - первые булыжники бесконечной звездной дороги, - когда представляешь себе, где они лежали совсем недавно, проникаешься к ним невольным уважением...
Через 18 дней карантин окончился. Теперь экипаж «Аполлона-11» ждали дороги славы: торжественные встречи в Нью-Йорке, Чикаго, Хьюстоне, чествование на вашингтонском капитолийском холме, парады, обеды, череда нескончаемых приемов и пресс-конференций, 38-дневная поездка по 22 странам мира. И воспоминания. На всю жизнь.
Их дальнейшая судьба сложилась по-разному. Все три астронавта не участвовали больше в космических полетах и вскоре ушли из НАСА. Они поселились в разных, далеких друг от друга, городах страны и, насколько я знаю, не стремятся к встречам. Впрочем, еще накануне их полета журнал «Ньюсуик» писал, что, в отличие от «Аполлона-9» и особенно от «Аполлона-10», экипаж «Аполлона-11» не отличается большим дружелюбием.
Майкл Коллинз какое-то время был помощником государственного секретаря США по связи с общественностью. Но потом он нашел себе работу, гораздо более интересную для него: в 1971 году он возглавил Национальный аэрокосмический музей при Смитсоновском университете, а в 1978 году стал заместителем ученого секретаря этого университета.
Коллинз написал о своем полете к Луне интересную книгу с красивым названием - «Неся огонь». Есть в ней такие слова: «Я, конечно, не надеюсь, что мне в жизни снова придется совершить что-либо, столь же потрясающее, как передача другим огня космических полетов. Но я надеюсь, что мне еще предстоит узнать много интересного, и это позволит мне отдавать свою энергию планам на будущее, а не предаваться воспоминаниям о прошлом...»
В одном интервью Коллинз говорил, что, может быть, это даже хорошо, что он кружил вокруг Луны, а не сел на нее, потому что груз славы и человеческого внимания - очень тяжелый груз. А когда его спросили еще до полета, легко ли будет жить ему, человеку, который войдет в историю, он ответил:
- В историю войдут Армстронг и Олдрин, а я буду похож на того человека, который вторым, после Линдберга, перелетел через Атлантику.
О своем товарище по экипажу - Базе Олдрине - Коллинз пишет в своей книге с болью и грустью: «Все внезапно кончилось. Баз был отброшен от »Аполлона«, как рыба-лоцман от акулы, и начал судорожно плавать в поисках чего-то другого, такого же быстрого и опасного, к чему он мог бы пристать...»
Олдрин не нашел этой новой пристани. Это видно из его книги. Он тоже написал книгу и назвал ее «Возвращение на Землю». В книге этой действительно больше написано не о космосе и Луне, а о Земле. «Возвращение на Землю» - исповедь, горькая, но откровенная. Есть там такие строчки: «Нас преподносили как идеальных, настоящих американцев. Против настоящих не возражаю. Но идеальные... У нас, как у всех, были свои проблемы. Давила необходимость выделиться. Давили передряги внутренней политики и соперничества. Вражда в космической программе была точно такой же, как и везде...
Мы стали какими-то рекламными персонажами, парнями, которые должны посещать те или иные собрания и банкеты. Мы стали людьми, рекламирующими космическую программу, мы перестали быть космонавтами в техническом смысле слова, когда закончили последний карантин».
Люди, знавшие его давно, говорили:
- Его жизнь - блестящий пример «распавшегося американского героя», который не сумел вернуться целиком из космоса...
Он и сам пишет об этом в книге:
«Я побывал на Луне. Что мне делать дальше?.. Без цели я был как пинг-понговый шарик, который скачет по прихоти и воле других. Я глубоко переживал то, что поэты называют «меланхолией вещей свершенных»...
Знаменитая рекламная поездка по миру произвела на База тягостное впечатление: «Однажды ночью в отеле Жоан (жена Олдрина) серьезно спросила меня: «Я знаю, в каком мы городе, но как называется эта страна?..»
Длительный карантин после возвращения с Луны был раем по сравнению с тем, что происходило теперь... В тот день, когда я должен был обратиться к конгрессу, я находился в состоянии оцепенения. Я предпочел бы снова лететь к Луне, чем исполнять роль знаменитости. Единственные микрофоны, которые мне нравятся, - это микрофоны в кабинах самолетов или космических кораблей. Я бормотал штампованные фразы. Мне было не по себе. Но я обязан был улыбаться и выглядеть таким, каким меня хотели видеть... Я заметил, что действую не на своем обычном уровне. Ранее я всегда знал, что мне делать, а теперь стал нуждаться в том, чтобы мне указывали, как поступить. А жизнь свое требовала. Слишком велика была конкуренция, чтобы позволить себе отстать. Я почувствовал, что болен. Всякого рода успокоительные пилюли, на которых я пытался жить, не помогали, и я обратился к врачам и к своему командиру. Я сказал, что нуждаюсь в психиатрической помощи!»
О болезни Олдрина в Америке много писали, кто объяснял его недомогание усталостью, кто говорил о том, что мозг его иссушила, иссверлила мысль, что первые шаги на Луне сделал штатский человек, а не он, потомственный военный, полковник. После полета ему не присвоили генеральского звания, и это его тоже обидело.
Наверное, все эти предположения справедливы в какой-то мере. Но может быть, стоит прислушаться к его собственным словам и поверить самому Базу: устал от бестактности, измучен всей этой бездушной, наглой помпой, задавлен огромным рекламным щитом, на котором многоцветно и радостно улыбался миру он - Баз Олдрин, командир «Орла»?
Здоровье его поправилось, но из авиации пришлось уйти. Некоторое время рекламировал по телевидению автомобили «Фольксваген», был президентом трех небольших фирм. Журналистов не любил, и они его оставили в покое в конце концов...
Единственный член этого экипажа, кто не стал писать книг, - Нейл Армстронг. Президент Никсон назначил его председателем Национального консультативного совета «корпус мира». Нейл понимал, что назначение это должно послужить рекламой «корпусу», а превращаться в рекламный плакат ему не хотелось.
Он упорно желал занимать лишь такое место, которым он не был бы обязан «Аполлону-11». Через некоторое время Армстронг вернулся на родину, в штат Огайо, и стал профессором астронавтики в университете города Цинциннати.
Еще до полета один журналист задал Нейлу такой вопрос:
- Что вы будете испытывать, когда поставите ногу на Луну?
Он подумал и сказал без рисовки:
- Я искренне надеюсь, что публика понимает, что речь идет о работе коллектива, а выбор того, кто поставит ногу на Луне, достаточно случаен. Получилось так, что выбор пал на меня, но он мог пасть и на другого человека...
Он вернулся с Луны и не изменил взглядов, высказанных прежде. С ровным упорством избегает он встреч с прессой и живет довольно замкнуто в кругу своей семьи на ферме в 40 километрах от города. В свободные дни он любит уезжать куда-нибудь подальше, плавать, ловить рыбу, слушать хорошую музыку. О себе он говорит: «Просто хочу быть университетским профессором и заниматься научной работой». Все официальные письма и бумаги так и подписывает: «Профессор Армстронг».
Коллинз пишет о своем командире: «Нейл живет в замке, окруженном рвом с драконами. По желанию он опускает подъемный мост и делает вылазки, что, впрочем, случается редко. И по желанию, что для него очень важно, Нейл с достоинством возвращается в свое убежище и целиком посвящает себя лекциям по аэродинамике и летным испытаниям, в чем он большой знаток, Нейл знает свое дело и прекрасно справляется с работой». Множество раз Армстронга спрашивали, не оставил ли он себе на память маленький лунный камень? Он пожимает плечами и говорит, что это ему и в голову не могло прийти.
В 1975 году в Хьюстоне я беседовал с одним американским журналистом, хорошо знавшим многих астронавтов НАСА, и спросил его, чем он объясняет столь упорное желание Армстронга всячески избегать любых «перегрузок вниманием» (это его собственная формулировка). Мой собеседник дал, как мне кажется, очень интересное объяснение. Я не ручаюсь за точность слов, но суть вот в чем:
- Армстронг понимает, что пожизненное звание «Первый человек на Луне» всегда будет привлекать к нему внимание публики, а прессы особенно. И всякий раз от него ждут чего-то чрезвычайного, ну, разумеется, не соизмеримого с июлем 1969 года, но хотя бы достойного его подвига. Он понимает, что неизбежно будет только разочаровывать, поскольку сделать больше, чем он сделал, он никогда не сможет. Он понимает, что он не великий человек, не гений и не хочет корчить из себя великого, чтобы не быть смешным.
Летом 1970 года Нейл Армстронг был гостем Советского Союза. Он участвовал в работе научного конгресса по проблемам космонавтики в Ленинграде, был принят в Москве президентом Академии наук, встречался с советскими космонавтами в Звездном городке.
Полет «Аполлона-11» окончился уже давно. Жизнь его экипажа продолжается, впрочем, конечно, и у полета этого было очень интересное продолжение. Но в июле 1969 года программа «Аполлон» достигла своего апогея. Сверкающие точки последующих побед лежат уже на кривой, которая тянется вниз. Эти новые экспедиции пополнили запасы лунных камней, увеличили опыт руководителей полетов, укрепили уверенность инженеров в технике, убедили соотечественников и весь мир в смелости и отваге членов экипажей «Аполлона». Для каждого из них эти экспедиции стали главным событием их жизни, во многом определившим их дальнейшую судьбу. Но, мне кажется, все эти дерзкие и опасные путешествия были уже не нужны. Да иначе и не могло случиться, если целью программы был лишь след на Луне, если это была лишь «программа престижа», как писали в США.