65
| "Сегодня я полечу!" - впервые подумал он о небесном великом просторе, предчувствиями которого всю ночь жила его душа. Леонид Андреев |
Сказав жене, что полет состоится 14 апреля, Гагарин действительно взял срок с запасом, но точной даты старта он не знал - впрочем, тогда ее никто не знал. После запуска последнего корабля-спутника Королев возвращается в Москву уже под вечер 28 марта и сразу едет на работу. На следующий день утром он проводит последнее предполетное совещание в КБ, выясняет: что, где, на сколько может задержать будущий старт. Пообедав, едет в Комитет по оборонной технике к Рудневу, где собрались члены будущей Государственной комиссии. После короткого энергичного доклада просит разрешения на старт, теперь уже на правительственном уровне. На следующий день Королев и Тихонравов в 8.30 утра уже в Совмине у Пашкова. Георгий Николаевич помогает им составить нужные бумаги. Опытный аппаратчик, он всегда давал дельные советы, популярно объяснял, что нужно делать, какие бумаги писать и кому их адресовать, как их подталкивать и кому звонить, чтобы они нигде не застряли, какие существуют способы весь этот процесс ускорить и довести до желаемого финала. Пашков прекрасно знал все устройство механизма власти. Подобно тому как хороший врач-гастролог ясно представляет себе движение пищи в желудочно-кишечном тракте, Георгий Николаевич зримо представлял себе весь путь бумаг и точно знал, где в данный момент они находятся и что с ними происходит. Анализ "исходящих" бумаг (как и медицинский анализ для врача) позволял ему судить о состоянии организма власти.
2 апреля, несмотря на воскресенье, работа не останавливается: Королев докладывает на заседании правительственной комиссии о готовности техники к первому полету человека в космос. На следующий день Тихонравов записывает в дневнике: "Утром разговор с СП. Сегодня в 15 час. последнее совещание, на котором был СП и Келдыш. Все решилось +". Совещание было коротким. Королев рассказал, что решение о полете принято. В 16 часов Сергей Павлович улетает на космодром. К моменту прилета космонавтов уже появилась некоторая ясность. Встретив их на аэродроме вместе со всеми полигонными начальниками, Сергей Павлович сказал, что ракету планирует вывезти на старт 8 апреля, а 10-12 апреля можно стартовать.
- Как видите, в вашем распоряжении еще есть время, - улыбнулся Главный конструктор.
От Карпова Королев потребовал чуть ли ни поминутного графика занятости космонавтов на весь предстартовый период и напомнил, что он, Карпов, несет персональную ответственность за готовность космонавтов к старту. В голосе Королева удивительным образом сплавлялись ноты дружеского доверия и жесткой требовательности. Только он один умел так разговаривать с людьми.
Утром 6 апреля на космодром прилетел Константин Николаевич Руднев -председатель Государственной комиссии. В 11.30 началось техническое совещание, на котором обсуждались отладка регенерационной системы, результаты испытаний скафандров и кресла и полетное задание космонавту.
Галлай и другие методисты высказали пожелание, чтобы космонавтам разрешили посидеть до старта в корабле. Хотя тренажер был полной его копией, но реальный корабль - это реальный корабль. Это предложение поддержал и ведущий конструктор по "Востоку" Олег Генрихович Ивановский, а затем и Королев. 7 апреля облаченный в скафандр Гагарин, а за ним Титов провели в реальном "Востоке" свою последнюю тренировку. Вечером космонавты смотрели кинохронику о полетах манекенов на двух последних беспилотных кораблях.
Взвешивание в МИКе показало, что "Восток" находится по весу почти у допустимого предела. Вес пяти беспилотных кораблей колебался от 4540 до 4700
| 637 |
На 8 апреля было назначено заседание Государственной комиссии, на котором после разбора некоторых технических вопросов утверждался командир корабля. Каманин предложил Гагарина в качестве основного пилота, Титова - в качестве запасного. Предложение было принято без долгих обсуждений.
- Девятого апреля Николай Петрович пригласил Юрия и меня к себе в комнату и объявил нам, что полетит Гагарин, а я буду его дублером, - рассказывал Герман Титов.
Мне приходилось много раз читать, как радовался Титов за своего друга Юрия, когда Гагарина назначили командиром первого "Востока". За Гагарина он, может быть, и радовался, а за себя? Разве не был бы Титов просто примитивным человеком, если бы он в эти минуты не испытал ничего, кроме радости за своего товарища?! Так зачем же так его духовно обеднять? На мой прямой вопрос, обидно ли ему было, Герман ответил с полной откровенностью:
- Да о чем ты говоришь! Обидно мне было, не обидно, но по крайней мере -неприятно!
Достаточно посмотреть на понуро сидящего Титова в кадрах кинохроники, снятых во время заседания Государственной комиссии, чтобы понять, что не только радость за Юрия испытывал он тогда. И его можно понять, при этом ничуть не умаляя его дружеских чувств к Гагарину. Галлай свидетельствует: "Очень достойно вел себя Титов в этой психологически непростой ситуации".
На следующий день в одиннадцать часов на большой открытой террасе, построенной у края высокого берега Сырдарьи, состоялась встреча космонавтов с учеными, конструкторами, командирами стартовых служб. Многие из них никогда не видели космонавтов и с интересом рассматривали молодых летчиков. На встрече был председатель Госкомиссии К.Н. Руднев, Главнокомандующий ракетными войсками стратегического назначения К.С. Москаленко, С.П. Королев, Н.П. Каманин, руководители космодрома и другие члены Государственной комиссии. Старались избежать официоза: на столах стояли вазы с фруктами, ситро, минеральная вода, Королев шутил, просил космонавтов и их всех тоже "свозить" в космос на будущем трехместном корабле.
Вечером состоялась официальная, - как называли ее, "парадная" -Госкомиссия, утвердившая то, что уже было решено. Кратко выступил Королев. Каманин представил Гагарина и Титова. Когда слово предоставили Гагарину и он начал говорить, вдруг погасли все юпитеры киношников. Гагарин от неожиданности замолчал. Оказывается, у операторов кончилась пленка и они перезаряжались. Вскоре все опять включили, и Гагарину пришлось повторить начало своего выступления.
11 апреля в 5 часов утра Королев был уже в МИКе. Вывоз ракеты назначен на семь, но у телеметристов случилась какая-то заминка. Королев понял это сразу, когда увидел у хвоста ракеты не убранные до сих пор площадки обслуживания. Он молча пожал руку Кириллову, и по тому, что главный испытатель не доложил ему о телеметристах, вообще никак не прокомментировал сам факт наличия этих людей, ковыряющихся в хвосте носителя, Королев понял, что Кириллов надеется войти в график. Однако Сергей Павлович счел полезным демонстративно посмотреть на часы, а несколько минут спустя Кириллов столь же демонстративно скомандовал:
- Тепловоз к установщику! Приготовиться к вывозу! - и, обернувшись к Королеву, сказал уже не командирским, а этаким светским, изысканно вежливым голосом:
- Прошу к выходу. До вывоза - около минуты, - и сам теперь демонстративно посмотрел на часы.
Королев засмеялся и обнял испытателя.
| 638 |
Юрий Гагарин выступает на заседании Государственной комиссии
10 апреля 1961 г.
А может быть, самое большое счастье все-таки не здоровье, не любовь, а люди, преданные твоему делу так же, как ты?..
Королев пошел вдоль ракеты, мимо тихо пыхтевшего тепловоза навстречу свету в широко распахнутых воротах МИКа.
Ракету проводили как всегда, по давно уже заведенному ритуалу. Потом пошли к машине. Королев сел сзади вместе с Воскресенским. Кириллов впереди с шофером. Ехали молча. Молчание было естественным, даже необходимым в эти минуты, и то, что Королев вдруг заговорил, было неожиданным для его спутников. Впрочем, он говорил не им - себе:
- Меня все время тревожит одно. Нет ли такой штуки в ракете или корабле, которую нельзя обнаружить никакими проверками, но которая может преподнести сюрприз в самое неподходящее время? Не торопимся ли мы с пилотируемым пуском? Достаточен ли объем предстартовых испытаний? Может быть, имеет смысл его расширить?
Его попутчики молчали, не понимая, что этот очень сильный и самолюбивый человек просит их успокоить его...
Королев очень устал. Устал он от одной единственной мысли, которая уже много дней сверлила его мозг: что проглядели? Что не предусмотрели? Какие мелочи? Может ли случиться так, что в какое-то коварное мгновение мелочи эти сольются вместе, образуя уже нечто опасное? Он все время понуждал себя искать, думать и одновременно понимал, что все мыслимое он уже перебрал, что думать ему уже не о чем. Но ощущение какой-то просмотренной, спрятавшейся от него до поры опасности не проходило. Повинуясь ему, еще в Москве он однажды позвонил Келдышу, попросил прислать в ОКБ математиков и еще раз проверить все расчеты баллистиков на участке выведения. Келдыш послал Охоцимского и Энеева, они все проверили, все было верно. Королев поблагодарил их, рассеянно, глядя куда-то в сторону, сказал:
- Понимаете, этот старт - предельная ответственность...
Теперь на космодроме он взялся было проверять подготовку Гагарина и Титова, устроил им "собеседование", задавал вопросы по пилотированию. "Восток"
| 639 |
- Я прошу вас еще раз поговорить с Гагариным и Титовым. Проверьте еще раз, насколько твердо усвоили они свое полетное задание...
Сергей Павлович говорил, глядя куда-то в сторону и нервно поигрывая карандашом. Он не видел, как по обычно невозмутимому лицу Феоктистова пробежала тень недоумения. Раушенбах покрутил шеей, будто ему жал воротничок. Королев понимал, что делает что-то не то: если Гагарина не сумели подготовить за столько месяцев, вряд ли такая беседа что-то решала.
После утверждения его командиром "Востока", Гагарин был совершенно счастлив, белозубая улыбка не сходила с его лица. Встретив его, Королев довольно хмуро спросил:
- А чему ты, собственно, улыбаешься?
- Не знаю, Сергей Павлович, - задорно ответил Гагарин, - наверное, человек я такой несерьезный...
Королев посмотрел на него строго и ничего не сказал. Уже после приземления Гагарина, по дороге в Куйбышев, вспоминая этот разговор в самолете, радостный Королев воскликнул: «Побольше бы нашей Земле таких "несерьезных"...»
Сейчас, во время инструктажа, который продолжался часа полтора, Гагарин старательно прятал свою веселость, был сосредоточен и внимателен. Никакого волнения, тем более - робости или рассеянности ни Раушенбах, ни Феоктистов в космонавте не почувствовали.
Через много лет Борис Викторович Раушенбах вспоминал:
- Я смотрел на него и умом понимал, что завтра этот парень взбудоражит весь мир. И в то же время в душе никак не мог я окончательно поверить, что завтра произойдет то, чего никогда еще не было, что старший лейтенант, сидящий перед нами, завтра станет символом новой эпохи. Начинаю говорить: "Включите то, не забудьте переключить это", - все нормально, буднично, даже скучновато, а замолкну, и словно какой-то чертик начнет нашептывать: "Чепуха, ничего такого завтра не будет..."
Ракету на старте поставили без замечаний. По готовности "двадцать четыре часа" тоже все шло нормально. В 13.00, еще до инструктажа, приехали Гагарин и Титов, собрались стартовики.
Еще загодя Королев продумал весь этот символический церемониал. Он понимал, что старт Гагарина - это не завершение огромной работы последних лет, а лишь начало ее. И следом пойдут другие старты, и оглядываться будут на этот, первый, смотреть: "А как тогда было?" Он чувствовал, что в поисках этих торжественных форм проводов в космос никто его не поддерживает, а многие просто считают, что СП мудрует или блажит.
- Это очень важно, чтобы космонавт не чувствовал себя пассажиром, которого впопыхах впихнули в купе отходящего поезда, - горячо доказывал Королев.
Нет, церемониал необходим, чтобы все люди почувствовали значительность происходящего, оглянулись на работу, которую сделали. Он должен быть торжественным, как армейская присяга, и человечным, как та минута, когда надо присесть перед дальней дорогой.
После встречи со стартовой командой Гагарин и Титов обедали вместе с Каманиным, пробовали "космическую пищу" в тюбиках: пюре щавелевое с мясом, мясной паштет, шоколадный соус. Каманин понимал, что калорий там много, но вкус любой еды лучше всего познаешь, когда ее кусаешь и жуешь, а это была какая-то сытная, питательная замазка.
Потом была эта встреча с Раушенбахом и Феоктистовым. Гагарин так и не понял, что это было: лекция? Экзамен? Сеанс психотерапии?
| 640 |
Домик космонавтов. Рисунок В. Пескова
Ближе к вечеру Каманин с космонавтами по минутам расписывали завтрашнее утро - подъем, зарядка, туалет, завтрак, медосмотр, облачение в скафандр, проверка скафандра, выезд на старт, проводы. До этого они жили на "нулевке" -"площадке О", где была приличная гостиница, а на эту последнюю ночь перед стартом их перевели на "двойку" - поближе к ракете, поселили в бывшем домике покойного Неделина. Они еще составляли свое расписание, когда в домике неожиданно появился Королев. О деле - ни слова. Ни о чем не расспрашивал, шутил довольно неуклюже:
- Через пять лет можно будет по профсоюзным путевкам в космос летать...
Гагарин и Титов смеялись. Королев тоже улыбался, разглядывая их будто впервые, очень внимательно, пристально. Потом взглянул на часы и ушел так же быстро, как появился.
Специальная группа медиков во главе с Иваном Тимофеевичем Акулиничевым наклеила на Юрия и Германа датчики, а в 22.00 они уже были в постелях.
Яздовский по секрету поставил на их матрацах тензодатчики: ему было интересно, будут ли они волноваться, ворочаться во сне, и усадил инженера Ивана Степановича Шадринцева и психолога Федора Дмитриевича Горбова следить за показаниями этих датчиков. И Юрий, и Герман спали совершенно спокойно. В ту предстартовую ночь в домике дежурили Евгений Анатольевич Карпов, врач Андрей Викторович Никитин и офицер госбезопасности, отвечающий за сохранность космонавтов. Часто заходил Каманин.
Была уже глухая ночь, когда сидящий у стола с медицинской аппаратурой Карпов увидел, как в домике Королева зажегся свет, - зажегся и не погас, и Карпов понял, что Главный не спит, и подумал, что врач нужен не вот этим двум здоровякам, которых он стережет и сдувает с них пылинки, а вот тому очень уставшему человеку. Через много лет Мстислав Всеволодович Келдыш тоже подтвердит: всю ночь перед стартом Гагарина Королев не спал.
После всех комиссий, техсоветов, телефонных звонков, рапортов, которые он выслушивал, и приказов, которые отдавал, после всех этих последних дней,
| 641 |
Королев взял журнал "Москва", начал читать, понял, что не понимает и не помнит прочитанного, вызвал машину и пошел проведать космонавтов. Он волновался за Гагарина несравнимо больше, чем сам Гагарин волновался за себя. Накануне вдруг сказал Каманину:
- ...Ведь человек летит... Ведь я его знаю давно. Привык. Он мне, как сын.
Каманина поразили не сами слова, а интонация Главного конструктора, - столько в них было тепла и сердечности. Он не мог припомнить, чтобы Королев, человек чрезвычайно скупой на проявление каких-либо эмоций, когда-нибудь, с кем-нибудь говорил таким тоном.
Удостоверившись теперь, что Юра и Герман спокойно спят, Королев уехал на стартовую. Было около трех часов ночи.
Обычно ему не требовалось даже выслушивать доклады дежурных испытателей. Уже по тому, как двигались люди, по ритму всей работы он мог сразу понять, как идут дела. Наверное, ехать не стоило. Он верил в "эффект присутствия", ведь недаром же, кроме общепринятого "СП", на космодроме было у него и еще одно, менее распространенное прозвище: "Скорпион-4".
Специальные службы, отвечающие за сохранение тайн Тюратама, в усердии своем были неистощимы. Никак не укладывалось в их голове, что невозможно сохранить в секрете то, о чем знают тысячи человек, и спрятать то, что измеряется сотнями километров, не могли поверить, что тайны остались в XVIII веке, когда визирь насыпал в бокал шаха яд из перстня или одинокий пират закапывал под дубом драгоценный ларец и никто об этом не знал. Установка по секретности была примитивнейшая; да, в космос летаем, но откуда - никто не должен знать. Эти же "теоретики госбезопасности" привели нас к великому конфузу, назвав космодром Байконуром. Дело в том, что, когда всем уже было ясно, что космодром находится в Казахстане, "врага" решено было "запутать". Километрах в четырехстах севернее Тюратама существовал маленький городишко Байконур, имя которого и дали космодрому. Настоящие байконурцы некоторое время извлекали из этого камуфляжа немалую выгоду, рассылая на бланках своего города различные просьбы и требования и получая сверх всяких лимитов трубы, цемент, лес и прочие дефициты, пока их не окоротили. Рассказывали, что собирались чуть ли не судить местных представителей советской власти за "обман", но они доказали, что никакого обмана нет, - они и в самом деле живут в Байконуре, а о космических стартах ни в одной из бумаг не упоминали. И если уж говорить об обмане, то обман был, конечно, но не с их стороны...
Однако мудрым секретчикам одной географической маскировки показалось мало. При всякой опасности обнаружения огромный полигон - десятки тысяч людей - должен был, подобно загнанному зайцу, прятаться в норку и прижимать уши. Если в поезде Москва-Ташкент находился иностранец (что, надо признаться, бывало очень редко, поскольку избалованный кондиционерами иностранец не выдерживал такого путешествия ни зимой, ни тем более летом и предпочитал поезду самолет), полигон должен был замереть по команде "Скорпион-1". Команда "Скорпион-2" означала пролет самолета-разведчика на нашей южной границе, а "Скорпион-3" - прохождение американского спутника-шпиона. При появлении Главного конструктора в МИКе или на стартовой площадке космодромные шутники отдавали команду "Скорпион-4". В отличие от других "Скорпионов" она вызывала действие противоположное: активность работающих повышалась, а всевозможные праздные созерцатели мгновенно испарялись.
Но сегодня никого подгонять не требовалось. Обстановку на космодроме хорошо передал Раушенбах во время одной из наших бесед в апреле 1973 года.
- Конечно, все понимали, что это такое - первый полет человека в космос,
| 642 |
Другая возможная реакция - робость, даже страх перед тем, что задумывалось. Нагнетание исключительности могло вселить в людей неуверенность, лихорадочное желание проверить проверенное, суетливое контролирование, тягу к перестраховке. Так вот, насколько я помню, не было ни того, ни другого. На космодроме царила деловая будничная атмосфера, и руководители полета, в первую очередь Сергей Павлович, всячески старались эту будничную рабочую обстановку сохранить...
Наблюдения Раушенбаха очень точны и полностью соответствуют принципу Королева, который он однажды высказал журналисту Михаилу Реброву:
- Руководитель должен уметь внушить своим сотрудникам веру в неизбежность успеха...
И Королеву это удавалось сделать. Олег Ивановский рассказывал мне, что перед стартом Гагарина он был стопроцентно уверен в успехе.
- Нет, даже не на 100, а на 200 процентов, - поправился Олег Генрихович и добавил: - Самое смешное, что спустя годы специалисты по надежности взялись вычислить истинную вероятность благополучного исхода этого полета и получили 46 процентов...
Но в ту пору, слава богу, никто об этих сорока шести процентах не знал. Если Раушенбах говорил о "чертике", который шептал ему: "Чепуха, ничего такого завтра не будет", то у Королева такого "чертика-шептуна" не было. "Чертики" не уживаются с такими людьми-таранами, каким был Королев. Этот старт был прежде всего выражением его воли, сконцентрированной до невероятной плотности внутренней энергии, сжатой, как плазменный шнур магнитным полем, ожиданием победы, которой он посвятил жизнь. Он знал твердо: завтра, а точнее - уже сегодня Гагарин улетит. Улетит, если весь этот сложнейший, из тысяч людей составленный механизм будет работать так же слаженно, как он работает в эти минуты, если не вылезет в последний момент какой-нибудь "боб"...
"Боб" вылез как раз в ту минуту, когда Королев появился на стартовой площадке: Кириллову только что доложили, что во время заправки ракеты сработала автоматическая система защиты моторов гидросистемы. И хотя неполадки эти никак не были связаны ни с ракетой, ни с космическим кораблем. Главный встревожился.
- Что случилось? - Королев не отрываясь смотрел в глаза Кириллову, стараясь еще до ответа "стреляющего" определить но выражению его лица степень серьезности того, что произошло.
- Сергей Павлович, ищем повреждение в цепях защиты моторов гидросистемы. При подготовке к работам агрегат замечаний не имел.
Тон, каким это было сказано, успокоил Королева. А что будет, если повреждения не найдут? Он быстро стал прикидывать разные варианты, и вот уже рядом и Воскресенский, и Бармин, идея есть, правда рискованная, но... Королев готов был идти на этот риск, чтобы не ломать весь график, не переносить время старта. Ведь такой перенос потребует десятки, сотни других изменений. Например, корабль перед посадкой ориентируется на солнце, а солнце уже в другом месте будет, и потянется цепочка. Королев уже решился рисковать, но вдруг загудели моторы. Не было для него музыки слаще в этот миг...
Ночь уходила. На востоке ширилась размытая, цвета спитого чая, полоска восхода. В пять часов утра прошла проверка связи со всеми НИПами. Никто не спал там в эту ночь от Камчатки до западных границ. Впрочем, на Камчатке давно уже день...
В 5.30 Карпов разбудил Гагарина и Титова.
- Как спалось? - спросил Евгений Анатольевич.
| 643 |
Дорога на старт
-Как учили, - улыбнулся Юра.
Карпов проверил у Гагарина пульс. 64 удара в минуту. Все нормально: Юра спокоен.
В 6.00 на стартовую площадку пришла машина с "космической" едой. Тубы заложили в корабль. Это была последняя операция перед посадкой космонавта. Юра и Герман завтракали: мясное пюре, черносмородиновый джем, кофе. И не то чтобы невкусно, а как-то без радости...
- Такая пища хороша только для невесомости, - сказал Гагарин.
Королев в это время был на заседании Госкомиссии. Все решили быстро: замечаний не было.
Королеву хотелось увидеть Гагарина. Он знал, что сейчас им и Титовым занимаются врачи и специалисты по системам жизнеобеспечения. В группу медиков, руководимую В.И, Яздовским, входили врачи Л.Г. Головкин, Ф.Д. Горбов, А.Р. Котовская, И.Т. Акулиничев, который наклеивал датчики на космонавтов. Здесь же был и врач А.В Никитин из Центра подготовки космонавтов. Провели беглый осмотр, еще раз измерили кровяное давление. Приходил и другой Никитин, Николай Константинович, - инструктор по парашютному делу, что-то уточнял и напутствовал. Карпов утвердил список тех, кто в это время мог заходить к космонавтам, но список этот все время нарушался, на что Королев Карпову указал. Карпов с замечанием Главного согласился, добавив при этом, что самого Сергея Павловича в списках нет. Вместе с Главным пришли Келдыш, Исаев, Богомолов, Галлай.
Королев подошел к Гагарину и снова, в который уже раз, начал внимательно его разглядывать.
- Как настроение ? - негромко спросил Сергей Павлович.
- Отличное, - опять заулыбался Юра. Потом увидел вдруг, какое серое, усталое лицо у Королева, разом погасил улыбку и спросил:
- А как у вас? - помолчал и добавил: - Сергей Павлович, да вы не беспокойтесь, все будет хорошо...
Не Королев его подбадривал, а он Королева. Сергей Павлович ничего не ответил, но посмотрел так, с такой благодарностью, что Юра запомнил взгляд этот на всю жизнь...
| 644 |
Вентиляционное устройство скафандра медики могли подключать к "технологическому креслу", а потом - только в автобусе, поэтому первым одевали Германа, чтобы Юрий меньше парился. Скафандр был сконструирован так, что надеть его на себя без посторонней помощи человек не мог. Германа одевал Георгий Сергеевич Петрушин, а Юрия - Виталий Иванович Сверщек. На кинокадрах можно увидеть, как Сверщек передает Гагарину удостоверение космонавта, тот разглядывает его и кладет в нагрудный карман. Во время облачения в скафандры присутствовали специалисты по СЖО: С.М. Алексеев, И.П. Абрамов, Ф.А. Востоков, В.Т. Давидьянц, Ю.Д. Килосанидзе. Все отмечают, что народу было довольно много, но назвать, кто был конкретно, - затрудняются. После облачения в скафандры и проверки их герметичности Иван Тимофеевич Акулиничев на специальном приборе проверил работу медицинских датчиков.
Разные люди протягивали Юрию листки бумаги, просили автограф на память. Он расписывался и удивлялся: никто в жизни никогда не просил у него автограф. Кто-то протянул даже служебное удостоверение. Чудеса!
Подошел автобус. Пошли. Скафандры космонавтов делали немного неуклюжими, но шли они резво. Расселись. Тронулись. Путешествие старшего лейтенанта Гагарина вокруг земного шара началось...
Народу в автобусе набилось много, несмотря на все ограничения. Юра сидел справа по ходу впереди, Герман за ним. Рядом стояли веселые, возбужденные Андриян Николаев и Григорий Нелюбов. В автобусе вместе с космонавтами на старт ехали: Е.А. Карпов, главный конструктор СЖО С.М. Алексеев, его сотрудники Ф.А. Востоков, В.И. Сверщек, Г.С. Петрушин, Ю.Д. Килосанидзе, врач Л.Г. Головкин и два кинооператора - В.А. Суворов и А.М. Филиппов.
- Едут! - громко крикнул кто-то из испытателей с фермы обслуживания. В горку к бетонным плитам стартовой площадки катил бело-голубой автобус. Разговоры умолкли. Выпрыгнув из автобуса вслед за кинооператорами, врач в белом халате протянул руку, помог Гагарину спуститься на землю. Юрий прошел метров десять. Остановился, помолчал секунду и начал доклад:
- Товарищ председатель Государственной комиссии...
Тут произошел маленький сбой. Все члены Государственной комиссии стояли плотной группой, и Юра, как человек военный, естественно выбрал глазами в этой группе прежде всего маршала Москаленко. Впрочем, секундное замешательство было исправлено: Гагарин обернулся к Рудневу.
По лицам людей, смотревших на него, понял, что они ждут, чтобы доклад этот, чисто формальный и составленный из формальных слов, поскорее кончился, что всем не терпится обнять его, сказать совсем другие слова...
Целоваться с Гагариным было трудно: мешал шлем. Все стукались лбами о верхний срез прозрачного забрала. Андриян Николаев даже шишку себе на лбу набил. Королев поцеловал Юру в щеку, как ребенка.
Прежде чем шагнуть к ракете, Юрий обернулся к группе космонавтов и крикнул:
- Ребята, один за всех и все за одного!
Герман Титов потом вспоминал: "Я вдруг понял: ведь это не тренировка, это тот самый заветный и долгожданный час". При всей простоте эта мысль как-то не умещалась в сознании многих людей, с которыми прощался Юрий. Королев знал, что Гагарин улетает, и чувствовал, что Гагарин улетает. Они дошли до ступенек, ведущих к лифту. Лифт на ферме обслуживания смонтировали к первому полету человека, раньше лифта не было: был довольно примитивный подъемник. Гагарин оглянулся, помахал стоящим внизу людям. Ему аплодировали, что-то кричали. Королев махал своей велюровой шляпой. Лифт пополз вверх. Вместе с Гагариным в кабине лифта поднимались ведущий конструктор "Востока" Олег Генрихович Ивановский и Федор Анатольевич Востоков. Наверху двери лифта открыл им Владимир Шаповалов из стартовой команды. Непонятным образом всех обогнав, оказался там и кинооператор Владимир Суворов. Будь его воля, он бы и в корабль залез, но накануне Королев, внимательно обсудив с режиссером Григорием Михайловичем Косенко и кинооператорами план съемок, ограничил энтузиазм Суворова
| 645 |
- Володя Морозов и Коля Селезнев специальными ключами затягивают гайки люка. Есть последняя, 30-я! Вдруг настойчивый сигнал телефонного зуммера. Взволнованный голос Королева:
- Почему не докладываете? Как дела у вас?
- Сергей Павлович, тридцать секунд назад закончили установку крышки люка...
- Правильно ли установлена крышка? Нет ли перекосов?
- Нет, Сергей Павлович, все нормально...
- Вот в том-то и дело, что ненормально! Нет КП-3 ...Я похолодел. КП-3 - один из контактов прижима крышки.
- Крышка установлена нормально.
- Что можете сделать для проверки контакта? Успеете снять и снова установить крышку?
- Успеем, Сергей Павлович. Только передайте Юрию, что мы открываем люк.
- Все передадим. Спокойно делайте, не спешите...
Они работали вне времени. Трудно установить ход секунд. Ивановский вспоминает, что во время работы в полу площадки вдруг поднялась крышка люка и из него по плечи высунулся Леонид Александрович Воскресенский. Уже потом, после старта. Ивановский понял, что "Леня Воскрес" не воспользовался лифтом, а полез к кораблю по металлической лестнице высотой с шестиэтажный дом. Взгляды их встретились, и несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом, очевидно, поняв, что никакие его советы и команды не нужны, Воскресенский столь же неожиданно исчез, головой опустив крышку люка.
Ивановский вспоминает, что Гагарин с помощью зеркальца на рукаве скафандра наблюдал, как они перемещают кронштейн с контактом, при этом насвистывая тихонько мотив песенки "Родина слышит, Родина знает..." Второй раз прощаться они не стали. И снова 30 гаек...
- КП-3 в порядке! - голос Королева в телефоне. - Приступайте к проверке герметичности.
Наверх поднялся инженер Илья Хлыстов со своими "присосками" - прибором для контроля герметичности. Четыре пары глаз впились в стрелку вакуумметра. Стрелка неподвижна. Доклад Главному: "Есть герметичность!"
- Хорошо, вас понял, - ответил Королев. - Заканчивайте ваши дела. Сейчас мы объявим тридцатиминутную готовность...
Строгая документальность в описании этих исторических минут требует, чтобы была, наконец, раскрыта еще одна великая тайна космодрома Байконур. Не раз уже отмечалось, что авиаторы - люди суеверные. Очевидно, вместе с другими замечательными традициями, это, безусловно негативное, "родимое пятно" перешло из авиации в ракетную технику. Королев верил в "счастливое" пальто, в кармане носил две копеечные монеты тоже "на счастье". Дань суевериям отдавал и другой малопочтенный ритуал, неукоснительно соблюдавшийся во времена Королева перед каждым космическим пуском. Для успеха дела техническому руководству, перед уходом со стартовой позиции, надлежало непременно пописать с козырька в газоотводный канал. И это было выполнено по 15-минутной готовности.
Вход в подземный командный бункер находился неподалеку от старта, но Королев и Воскресенский уезжали туда всегда на машине. В командном бункере в то
| 646 |
 Анатолий Семенович Кириллов |
Кроме операторов у пультов, "стреляющего" Кириллова, Воскресенского и Королева в пультовой стояли Каманин, который обязан был в случае необходимости решать все вопросы, связанные собственно с космонавтом, и Галлай.
Строго говоря, Галлаю, как инструктору-методисту по пилотированию, делать во время старта в бункере было нечего, но Королев включил его в число тех немногих, кто мог видеть и запомнить эти воистину исторические минуты. Королев знал, что Галлай - не просто опытный летчик-испытатель и грамотный инженер, он знал, что Галлай - пишет, и это сразу выделяло его из общей массы многочисленных инструкторов и методистов. У Марка Лазаревича к тому времени уже была книга записок летчика-испытателя "Черед невидимые барьеры", которую он подарил Королеву. На Галлая, как говорится, у Сергея Павловича были "свои виды", иначе зачем было пускать его в пультовую во время столь напряженной работы? Кстати, забегая вперед, нельзя не отметить, что и тут прогнозы Королева полностью оправдались. Уже после смерти Сергея Павловича, в 1977 году журнал "Дружба народов" напечатал документальную повесть Марка Галлая "С человеком на борту", вышедшую после долгих мытарств лишь в 1985 году отдельной книгой. Ее главы, посвященные Королеву, - лучшее из всего, что я читал о великом конструкторе...
Наконец, в бункере находился еще один человек - кандидат в космонавты Павел Попович. Убежденный оптимист, один голос которого добавлял силы человеку, с которым он говорил. Попович сидел на связи с космическим кораблем.
Проведенный через много лет после описываемых событий "перекрестный допрос" их непосредственных участников дал мне картину весьма туманную: увлеченные очень ответственной работой, люди не замечали тех, кто был рядом. Однако все-таки удалось выяснить, что в пультовой, кроме уже названных людей, сидело еще несколько человек. Между двумя перископами, с карточкой "стреляющего" в руках, на которой отмечалось время всех основных команд, предшествующих самой ответственной команде: "Зажигание!", сидел помощник Воскресенского Борис Дорофеев. За спинами офицеров пультового расчета пристроился Николай Алексеевич Пилюгин и его заместитель Владилен Петрович Финогенов.
В другой комнате бункера, которую называли "гостевой", были, как и полагалось, "гости": члены Государственной комиссии. Единственным перископом "гостевой" всегда, и на этот раз тоже, владел Валентин Петрович Глушко. На связи с НИПами в Сарышагане, Енисейске, Уссурийске и Елизове (это уже тихоокеанское побережье Камчатки, дальше земля кончается) сидел ответственный за радиосвязь Борис Никитин. После выхода корабля на орбиту к нему присоединился
| 647 |
В третью и последнюю комнату бункера поступала вся телеметрическая информация о носителе и корабле. Там хозяйничал Рязанский.
Не запомнив конкретных лиц, все, кто был тогда в бункере, утверждают, что народу было очень много, раза в три больше, чем нужно для того, чтобы командовать и советовать, если потребуется, тем, кто командовал. Но и то ведь сказать - первый полет человека в космос! У каждого из этих людей шли сейчас самые главные в их жизни секунды...
 Карточка стреляющего |
Попович разговаривал с Гагариным. Иногда микрофон брал Каманин, перед самым стартом - Королев. "Кедр" - позывной Гагарина. Вот сокращенная стенограмма последних пяти минут этих переговоров:
9.02. Заря (Королев): Минутная готовность, как вы слышите? Кедр: Вас понял: минутная готовность. Занимал исходное положение, занял, поэтому несколько задержался с ответом.
Заря: Понял вас.
9.03. Заря: Во время запуска можете мне не отвечать. Ответьте, как у вас появится возможность, потому что я буду транслировать подробности.
Кедр: Вас понял.
Заря: Ключ на старт! Дается продувка.
(Это не команда. Королев не командует, а лишь повторяет команды Кириллова. - Я. Г.)
Кедр: Понял вас.
9.04. Заря: Ключ поставлен на дренаж.
Кедр: Понял вас.
9.05. Заря: У нас все нормально: дренажные клапаны закрылись.
Кедр: Понял вас. Настроение бодрое, самочувствие хорошее, к старту готов.
Заря: Отлично.
9.06. Заря (Королев): Идут наддувы, отошла кабель-мачта, все нормально.
Кедр: Понял вас, почувствовал: слышу работу клапанов.
Заря: Понял вас, хорошо.
В эти секунды медики засекли: пульс Гагарина достиг высшей точки - 157 ударов в минуту, но голос его был совершенно спокоен.
9.07. Заря: Дается зажигание, Кедр.
Кедр: Понял: дается зажигание.
Заря: Предварительная ступень... Промежуточная... Главная... Подъем!
Кедр: Поехали! Шум в кабине слабо слышен. Все проходит нормально, самочувствие хорошее, настроение бодрое, все нормально.
Заря: Мы все желаем вам доброго полета, все нормально.
Кедр: До свидания, до скорой встречи, дорогие друзья!
Гагарин стартовал в 9 часов 07 минут по московскому времени. Потом мне доводилось слышать, что эти семь минут, якобы, задержка, "бобик". Это неверно. Время старта, обозначенное в карточке "стреляющего" было именно 9 часов 07 минут. Оно вычислялось из условий наилучшего освещения Солнцем датчиков
| 648 |
И история, и мифы писались потом.
Гагаринские "летописцы" из редакции газеты "Правда" Николай Денисов и Сергей Борзенко, когда со слов Юрия Алексеевича писали книжку "Дорога в космос", присочинили немало разных красивостей, которые должны были, по их мнению, еще более влюбить читателей в первого космонавта. Красивости эти вызывали действие обратное, поскольку часто были безвкусны ("Меня охватил небывалый подъем всех душевных сил. Всем существом своим слышал я музыку природы..."), не говоря уже о том, что искажали историю, ибо все, что связано с гагаринским полетом в космос, по моему глубокому убеждению, именно ей и принадлежит. В книжке сказано, что перед тем, как подняться на лифте к вершине ракеты, Гагарин "сделал заявление для печати и радио". Заявления этого, которое многократно транслировалось по радио и было опубликовано во всех газетах, Гагарин тогда не делал. Все эти высокопарные и местами не совсем скромные слова Юрия заставили прочитать перед микрофоном еще в Москве, где их и записали на пленку. Ивановский рассказывал, что существовали дубли этого заявления, прочитанные Германом Титовым и Григорием Нелюбовым. А тогда, право же, было не до заявлений...
Широко известные кинокадры, на которых запечатлен Королев, сидящий за круглым, покрытым скатертью столом у лампы с абажуром и переговаривающийся с Гагариным, документальны относительно. Это действительно Королев, и говорит он действительно точно те слова, которые он говорил Гагарину перед стартом. Но кадры эти сняты позже, не 12 апреля. Королева в бункере в то утро никто, к сожалению, не снимал. Да он и не разрешил бы никогда, чтобы кто-то отвлекал его треском кинокамеры и яркими лампами подсветок.
Легенда окружала долгое время и образ "стреляющего". Кириллов, якобы, и нажимал кнопку "Пуск". Анатолий Семенович был человек веселый, общительный. Помню, как он смеялся, когда я спросил его:
- А вы не боитесь, что после смерти ваш палец отрежут, заспиртуют и отправят в Институт мозга?
Кнопку "Пуск" нажимал оператор Борис Семенович Чекунов, тот самый, который три с половиной года назад нажимал ту же кнопку во время старта первого спутника. Вот он действительно обладатель "исторического пальца". Кроме людей, которых я перечислял в пультовой, в командном бункере, состоящем из нескольких подземных комнат, находилось довольно много других специалистов - штатских и военных. Будущий космонавт Феоктистов вспоминает, как монотонный голос телеметриста из динамика громкой связи, повторявшего: "Пять...пять...пять..." - что означало "все в порядке", вдруг сменился: "Три...три...три..." Королев стремительно выбежал из пультовой: "Что случилось?!"
Голос в динамике умолк, через несколько секунд (всем, наверное, показалось - минут) снова зазвучало: "Пять...пять...пять...пять..." Потом разобрались: был сбой в передаче данных. Интересно, какой пульс был у Королева в эти несколько секунд?..
Рассказывали, что министр обороны Родион Яковлевич Малиновский замешкался с подписанием приказа о внеочередном звании, которое присвоено было Гагарину: из старших лейтенантов он сразу стал майором. Такой "перескок" допустим только приказом министра обороны, и именно нерасторопность маршала, согласно этому "мифу", как раз и задержала Сообщение ТАСС, которое с большим подъемом прочитал Юрий Левитан лишь через пятьдесят минут после старта. На космодроме все истомились, ожидая это сообщение, никто не понимал, что происходит: Гагарин скоро будет садиться, а радио молчит! Самое удивительное, но тассовцы потом невероятно гордились своей оперативностью, а гордиться было нечем: передачу коротенького сообщения телетайпы ТАСС закончили через один час шесть минут после того, как Гагарин крикнул: "Поехали!" Через двенадцать
| 649 |
Задолго до сообщения ТАСС американская радарная станция Шамия на Алеутских островах запеленговала радиосигналы Гагарина. Через пять минут шифровка ушла в Пентагон. Ночной дежурный - было 1 час 30 минут по вашингтонскому времени - сразу позвонил домой доктору Джерому Вейзнеру - главному научному советнику президента Кеннеди. Прошло 23 минуты с момента старта в Тюратаме, когда Вейзнер позвонил президенту. Для Кеннеди поздний звонок не был неожиданностью - он ждал этой новости; радиотехническая разведка информировала президента о подготовке нового старта русских, и Белый дом даже заготовил приветственное послание Хрущеву...
Да какое вся эта чепуха имеет теперь значение?! Кто там какую кнопку нажимал, дали Гагарину майора или не дали, и когда объявили по радио - тоже не столь уж важно. Важно, что он летает в космосе! Важно, что он жив!
... Королев отодвинул микрофон, вытер платком лицо. Кто-то протянул сигареты. Он давно бросил курить, но сейчас затянулся с жадностью. Выходя из пультовой, расцеловал Кириллова. Обнял Воскресенского, Феоктистова. Спросил добродушно:
- Что, брат Константин, досталось тебе от меня за эти годы? Обернулся ко всем, кто стоял сейчас в пультовой:
- Спасибо вам, большое спасибо!..
Спазм перехватил горло.