25 лет назад, 6 июля 1976 года, впервые в истории космонавтики в полет отправился выпускник гражданского вуза — наш земляк Виталий Жолобов
Тот полет во многом был примечателен. Впервые в космосе оказался человек, окончивший гражданский вуз. Стыковку с орбитальной станцией нужно было провести вручную — предыдущий экипаж этого сделать не сумел. Командиром нынешнего после многолетнего перерыва был назначен Борис Волынов, едва не разбившийся при первом приземлении и надолго отстраненный от полетов. До сих пор лишь однажды люди оставались на орбите два месяца — космонавты Климук и Севастьянов. Потому 49-дневный полет Волынова и бортинженера Жолобова был в значительной степени экспериментом над человеческим организмом и новыми космическими кораблями — почти на таких "Союзах", на каком летели они, раньше погибли Комаров, Добровольский, Волков, Пацаев...
О том, как не совсем гладко проходил этот полет, корреспонденту "ФАКТОВ" рассказал летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза, полковник в отставке киевлянин Виталий Жолобов.
...Среди 15 кандидатов в космонавты "призыва" 1962 года семеро оказались не летчиками, как было заведено до сих пор. Один из "пехоты", ракетчик, тогда еще старший лейтенант Эдуард Буйновский вспоминает: "Впервые здесь были инженеры, причем четверо пришли из Ракетных войск, извечного оппонента ВВС — кто главнее в освоении космоса. Наш приход, это уж точно, не вызвал особого энтузиазма среди космонавтов первого набора. По-моему, это была просто дань вежливости в сторону рода войск, ответственного за производство, подготовку и запуск ракет и космических аппаратов. Наверное как следствие этого из нас четверых в космосе побывал лишь один Виталий Жолобов".
Из досье "ФАКТОВ": Жолобов Виталий Михайлович родился 18 июня 1937 года в с.Старая Збурьевка Голопристанского района Херсонской области. Детские годы прошли на берегу Каспийского моря. В 1963 году был зачислен в отряд советских космонавтов (1963 Группа ВВС №2). Прошел полный курс общекосмической подготовки и подготовки к полетам на кораблях типа "Союз". В 1974 году окончил Военно-политическую академию имени В.И.Ленина.
— После окончания в 1959 году Азербайджанского института нефти и химии, спустя несколько месяцев, я как офицер запаса был призван в армию и служил на полигоне Капустин Яр, испытывая системы управления ракет, — рассказывает Виталий Жолобов. — А в ноябре 1962-го мне предложили пройти отбор в отряд космонавтов. В то время пришли к выводу, что в космосе нужны не одни военные летчики, но и инженеры. Ведь тогда уже летали на "Союзах", которые были куда сложнее первых космических кораблей "Восток", новые орбитальные станции "Салют" оснащали электронно-вычислительной техникой, нужно было проводить эксперименты на орбите... Уже через два месяца те из нас, кто прошел отбор, были зачислены в отряд. (Этот набор считался вторым после "гагаринского", хотя чуть раньше в космонавты набирали еще и девушек, среди них заводилой была Валентина Терешкова. — Авт.) Программа испытаний и подготовки для инженеров оказалась та же — центрифуги, сурдокамеры, парашютные прыжки, полеты на различных типах самолетов и т.д. Всех готовили к тому, чтобы в случае необходимости инженер мог заменить командира, военного летчика, а тот — инженера.
...Эдуард Буйновский рассказал, как проходил испытания в сурдокамере Виталий Жолобов: "Сурдокамера — это фактически однокомнатная квартира без ванной, полностью изолированная от внешнего мира: ни один звук туда не проникал. Физической нагрузки никакой, сидишь и время от времени наклеиваешь на себя датчики. Проверяли так, псих ты или нет. Из литературы для чтения можно было взять туда только Уставы Вооруженных сил, ручку, бумагу и по особому разрешению — что-нибудь для рукотворчества. Жолобов, например, брал чурку, из которой вырезал однажды человеческую фигурку. Врачи потом по ее изгибам изучали особенности Виталькиной психики..."
— Нет, человечка я не вырезал, — поправляет Виталий Жолобов. — А вот парусник — да. Я ведь вырос на море, отец мой был моряком, вот я и фантазировал в сурдокамере от нечего делать. Сидеть-то в ней приходилось часами в течение многих суток.
— Не потому ли понадобились в космосе инженеры, что более сложные "Союзы", пилотируемые военными летчиками, на рубеже 1960-1970 годов терпели одну аварию за другой?
— Дело не в военных летчиках. На "Востоках" не случалось столь серьезных ЧП, чтобы гибли экипажи, хотя и при старте Гагарина были проблемы. А уже первый полет "Союза" в апреле 1967 года закончился гибелью Комарова. Всегда так: чем сложнее техника, тем выше вероятность аварии и тем нужнее инженерный интеллект. Кроме того, в наборе инженеров был "политический" расчет. Во-первых, еще Королев хотел создать "свой" отряд космонавтов — из выходцев из космической промышленности, конструкторских бюро, из тех, кто занимается обслуживанием техники. Во-вторых, задумывалось после испытаний передавать аппараты для использования заинтересованным ведомствам, но поскольку это удовольствие слишком дорогое, решили просто объединять экипажи из военных и цивильных специалистов.
— Был ли ваш экипаж защищен от ситуаций, которые привели к гибели ваших предшественников?
— Каждый новый корабль готовили с учетом прежних недоработок, — отвечает Виталий Жолобов. — Например, в 1971 году от разгерметизации корабля погиб экипаж Добровольского, Пацаева, Волкова — три человека. Мы полетели уже вдвоем с Волыновым. Потому что место третьего заняла усовершенствованная система компенсации утечки воздуха, а мы в самые рискованные моменты полета были обязаны надевать скафандры — при выходе на орбиту, при стыковке, отстыковке...
Из досье "ФАКТОВ": Жолобов В.М. в начале 1970 годов проходил подготовку к полетам на военной орбитальной станции типа "Алмаз". С 6 июля по 24 августа 1976 года вместе с Борисом Волыновым совершил полет в космос в качестве бортинженера корабля "Союз-21" и орбитальной станции "Салют-5". Во время полета выполнил большой объем работ разведывательного характера. И якобы из-за болезни Жолобова полет был досрочно прекращен.
— Если не секрет, что за разведывательные задания вы выполняли?
— Раньше нельзя было говорить о том, что на "мирных" станциях находилась разведывательная аппаратура. Ее-то я и обслуживал на станции "Салют-5". Теперь о таких вещах говорят открыто, и бывшие наши противники прекрасно обо всем осведомлены.
— Что за болезнь помешала вам продолжить полет?
— Мы с командиром часто говорили о том, что нас обоих гнетет "голод" по земным запахам. Это чувство не сказывалось на нашей работе, но давило на психику. Однажды мы так и сказали Земле. Там посчитали, что задание, в принципе, выполнено и нас можно возвращать домой. А поскольку в среде космонавтов не принято говорить о слабостях командира экипажа, всю "хандру" я потом взял на себя.
— Ваш полет прошел гладко?
— Вначале сложно было стыковаться со станцией "Салют". Ведь в то время стыковки вручную были еще не освоены, предыдущий экипаж не справился с этой задачей. А ведь один промах — и программа полета сорвана... Мы справились, но потом вылили из скафандров литра по два пота. Однажды станция на какое-то время потеряла управление, стала заваливаться на бок. Это с Земли подали неправильный сигнал бортовому компьютеру, и произошел сбой. Мы быстро восстановили управление. Через полтора месяца собираемся возвращаться, сделали все, что нужно — станция не "отцепляется". Оказалось, в Центре управления полетами зазевались и не дали сигнал на расцепление защелки, державшей нас. Пришлось делать лишний виток вокруг Земли, в результате мы приземлились не в том месте, где рассчитывали.
Кроме того, посадка получилась далеко не мягкой. Спускаемый аппарат оснащен тормозными пороховыми двигателями, которые срабатывают примерно за метр до поверхности земли и замедляют падение. Но аппарат раскачался на стропах парашюта, порох воспламенился на максимуме амплитуды — и капсула получила реактивное ускорение под углом от поверхности Земли. Описав в воздухе дугу, она грохнулась за семь метров крышкой люка, отскочила, пролетела еще три метра, опять удар, снова подскок, опять упали... Ощущение было такое, словно мы со всего размаху хлопнулись на задом на твердый грунт. У командира лопнул шнур от шлемофона, а от бортового журнала, который я держал, в руках остались несколько страниц. О такой посадке, конечно, в СССР ни одна газета не написала. Сказали только: "Экипаж приземлился".
...Что творилось во время такого приземления в душе Бориса Волынова, вряд ли можно представить. В 1969 году он уже едва не погиб при возвращении на Землю. От спускаемого аппарата не отделился приборный отсек, из-за чего капсула с Волыновым внутри, словно огненный метеор, понеслась сквозь атмосферу не днищем — люком вперед. Все это время космонавт, понимая, что сгорит или разобьется, надиктовывал на пленку происходящее, чтобы потом кто-нибудь смог проанализировать аварию. Слава Богу, на высоте около 80 километров от перегрева взорвались баки приборного отсека. Тот отделился, выбросился парашют. И все же он не смог погасить бешеную скорость падения. От удара у космонавта сломались корни четырех верхних зубов, и они вылетели. После этого Волынова долго держали в дублерах, семь лет спустя он вернулся в космос — и опять ЧП при приземлении...
— Земля могла спасти ваш экипаж, если бы что-то случилось на орбите?
— Это сейчас можно послать на выручку космический корабль, который пристыкуется к аварийной станции и заберет экипаж. В наше время орбитальные станции имели только один стыковочный узел, и если бы корабль, на котором мы прилетели, оказался неисправен, вернуться на Землю было невозможно. Потому же, кстати, за все время полета к нам не присылали ни один транспортный корабль — ему некуда было "причалить".
— Алексей Леонов вспоминал, как сам иной раз передавал космонавтам на орбиту коньячок "для расслабления", но это было после вас. Вы в 1976 году могли себе позволить подобную роскошь?
— На орбите периодически нужно расслабляться — невесомость нагружает, особенно в первую неделю. У некоторых болит голова, тело ноет, физиономия отекает — синюшная такая, словно с тяжелого похмелья... Американцы, например, в первые сутки на станции "Скайлэб" (ее вывели на орбиту чуть позже нас) просто лежали. А советские космонавты должны были сразу включаться в работу, с такой вот опухшей головой. Мол, за работой хворать некогда будет. Для "лечения", для поднятия тонуса мы спрятали элеутерококк на станции "Салют-5", еще когда ее готовили к запуску. А на орбите заначку... не нашли! Благо, пронесли уже на "Союз" перед стартом в сапогах чеснок и лимоны, больше ничего свежего не было — не положено по инструкции. Одни консервы.
В то время множество умников писали в кабинетах свои диссертации, чего нельзя есть космонавтам, и все боялись — вот съест человек в невесомости свежий фрукт, и что-то такое случится!.. Но ребята как могли разнообразили меню, даже воблу прятали и коньяк провозили, что было категорически запрещено. А ныне транспортные корабли доставляют на станции те продукты, которые заказывает экипаж.
От "похмелья", вызванного невесомостью, было положено, среди прочих средств, спасаться анальгином. Но у себя на станции мы его не нашли. По инструкции должны быть две упаковки лекарств — одной нет. Обшарили всю станцию, в итоге пришлось брать анальгин в спускаемом аппарате.
— В публикациях о гибели Комарова пишут, будто его останки показали всем космонавтам — чтобы те знали, на что идут.
— Мы встречали гроб, когда его привезли в Москву. Но останки показали только космонавтам из первого отряда. Почему, не знаю.
— Почему вы ушли из отряда космонавтов? Вот Леонов утверждает, что из первого, "гагаринского" отряда уходили только по возрасту, в отличие от остальных...
— У нас уходили либо по возрасту, либо из-за отсутствия перспективы. Я ушел в 1981 году по второй причине — не видел возможности снова полететь в космос. В то время у военных инженеров шансов уже практически не было: в качестве командиров летали военные летчики, представители Министерства обороны, бортинженерами — специалисты конструкторских бюро и промышленности. Я какое-то время занимался подготовкой молодых космонавтов, потом уволился, переехал в Украину, после распада СССР возглавлял областную госадминистрацию в родной Херсонской области. Теперь — председатель Всеукраинского объединения "Слава", в рядах которого — Герои Советского Союза, Соцтруда и полные кавалеры ордена Славы.