«Вокруг света» 1956 год №8
Тихо шелестело волной о низкий песчаный берег Аральское море. У причала стоял в полной готовности белый реактивный катер. Группа людей на его палубе молча ждала сигнала, тоже всматриваясь 
в начавшее светлеть небо. Вот на нем появилась серебристая точка. Это засверкал астроплан в первых лучах солнца, еще не достигших земной поверхности.
«Иду на посадку! Иду на посадку!» — гремел в репродукторах взволнованный голос.
Астроплан широко распахнул тормозящие крылья и походил теперь на обычный ракетный самолет. Как-то не верилось, что еще час назад эта чудесная машина мчалась в межпланетной пустыне...
Вот он коснулся воды, подняв тучи брызг и облака горячего пара... Подпрыгнул... Снова упал в море и скрылся на миг в волнах... Когда катер подлетел к нему, астроплан уже лениво покачивался на синей, как небо, воде.
Признаться, у всех на катере дрожали руки, пока долго, страшно долго открывался герметический люк кабины. Но вот она распахнулась, и оттуда вырвались чьи-то сердитые голоса:
— Нет, уж позвольте, профессор...
— А я вам говорю, что они не могли прилететь с Венеры!
Все на катере переглянулись.
— Спорят — значит, живы, — сказал кто-то, и встречавшие расхохотались.
А из люка уже вылезают неугомонные спорщики и друзья — профессор Лобанов, воинственно выставивший вперед седеющую бородку, и профессор Сатпаев, весело помахивающий шлемом над бритой лобастой головой. За ними появляется и специальный корреспондент журнала «Вокруг света» Михаил Костин, с трудом протискивая в узкий люк широкие плечи и бережно придерживая свой фотоаппарат. На щеке у Костина свежий порез: видно, брился перед самой посадкой.
Последними покидают кабину командир перелета инженер Сазонов и штурман Марченко. Лица у них радостные, но усталые и заметно побледневшие. Десятки рук помогают пилотам перебраться на борт катера.
Вопросы летят со всех сторон. Так хочется поскорее узнать, что же видели наши друзья на загадочном Марсе.
Но сейчас не до расспросов. Врачи неумолимы: после такого перелета нужна немедленная изоляция в особых камерах, чтобы постепенно освободить организм от опасных последствий космического излучения, которому подверглись смельчаки в полете. Рейсы на Луну показали, что такая защита совершенно необходима.
Приходится подчиниться. Но все-таки через головы врачей Михаил успевает передать нам пухлый пакет, предусмотрительно приготовленный перед посадкой.
— Там краткий отчет и пленка, — кричит он. — Только осторожнее проявляйте!
И вот этот первый краткий отчет нашего специального корреспондента о полете на Марс перед вами. Снимки, к сожалению, вышли хорошо не все, но некоторые из них мы публикуем.
„Вот уж которые сутки мы в полете, прошли большую часть пути. Сейчас, в дни великого противостояния, Марс отделяют от Земли «всего» 55 миллионов километров. Но чтобы зря не расходовать топливо, мы летели к нему не напрямик, а по кривой. Промчавшись около 80 миллионов километров, мы «перехватим» Марс в определенной, заранее строго рассчитанной точке его орбиты.
Я не буду рассказывать о старте с искусственного спутника — ракетодрома. Об этом уже много писали, и, наверное, все видели это зрелище на экранах телевизоров. Да и сам полет давно перестал быть новинкой. Он протекает одинаково, куда бы ни летели, — на Марс или на Луну, разница лишь в сроках.
Крепко пристегнувшись ремнями, чтобы не вспорхнуть под потолок при неосторожном движении в нашем мире без тяжести, мы сидим в креслах, похожие в своих защитных костюмах на водолазов, почему-то зашедших в комнату. Костюмы снимать запрещено: может случиться, что стенку ракеты пробьет шальной астероид, и тогда воздух из нее моментально улетит в межпланетные просторы. Правда, наш стратоплан защищен от крупных астероидов автоматической атомной пушкой, которая сама обнаруживает их лучами радиолокатора за десятки километров и расстреливает, не давая приблизиться к нам.
Дважды на пути встречались крупные скопления астероидов, и нам пришлось даже однажды чуть-чуть изменить курс. Тут штурману и командиру досталось немало работы, чтобы снова лечь на правильный курс. Ведь если мы опоздаем на свидание с Марсом в той точке, что намечена, всего на одну минуту, он успеет за это время умчаться за 1 400 с лишним километров!
Но вот траектория нашего полета введена в «норму». Снова встали на место стрелки приборов и погасли красные тревожные огоньки на пульте. Штурман опять берется за отложенную на время книгу. Несмотря на строжайший отбор снаряжения, он все-таки как-то ухитрился захватить с собой целую библиотечку и все время читает. Делать ему пока нечего. Неусыпные автоматы, получившие задание еще на Земле, строго следят за правильностью полета.
Честно говоря, лететь немного скучновато. Командир корабля Павел Петрович Сазонов спит, откинув спинку своего кресла. Единственное развлечение — бесконечный спор наших профессоров Ивана Петровича Лобанова и Максима Герасимовича Сатпаева. Но сейчас и они что-то примолкли. Тогда я решаю подлить масла в затухающий огонь и задумчиво говорю:
— Интересно, что мы увидим на Марсе?
Сатпаев сразу же «клюет»:
— А что мы можем увидеть? Пустыня, смерть, покой. Все давно известно.
— Зачем же вы летите туда, позвольте узнать? — нацеливается на него своей остроконечной бородкой Лабанов.
— Чтобы окончательно это доказать, — невозмутимо отвечает Сатпаев. — А вот в вашем возрасте лететь на Марс за мифическими незабудками — это авантюризм.
— Послушайте, уважаемый коллега, я прошу не говорить в таком тоне о вещах, в которых вы не разбираетесь, — вспыхивает Лобанов. — Ставьте свои градусники межпланетной материи, но не трогайте астробиологии.
— Градусник — это наука, а у вас, извините, гаданье: «Ах, жизнь на Марсе, каналы, Аэлита». Мои градусники говорят: на Марсе средняя температура почвы составляет от минус двадцати до минус тридцати градусов. За сутки она колеблется на пятьдесят-шестьдесят градусов. В его разреженной атмосфере ничтожно мало кислорода, если он вообще есть, и в два раза больше углекислого газа, чем на Земле. Воды на всей планете наберется чуть побольше нашего Ладожского озера. И вы хотите там собирать незабудки и даже, может быть, встретить братьев-марсиан?
— Я не желаю больше спорить! — крикнул Лобанов и попытался встать с кресла. Но ремни задержали его. Тогда он торопливо расстегнул их и повис в воздухе.
Сатпаев махнул рукой и закрыл глаза, собираясь вздремнуть. Тут я решил снова вмешаться,
— А что же, вполне возможно, что мы найдем на Марсе разумные существа. Они, наверное, так приспособились к местным условиям, что, наоборот, будут удивляться, как это мы живем на этой ужасной планете Земле... Еще примут нас за шарлатанов.
Лобанов под потолком только фыркнул. А Сатпаев широко открыл чуть раскосые глаза и с притворным изумлением спросил:
— Вы, межпланетный «заяц», приспособились? Шутить изволите? Ваш билет! Или мы вас выбросим за борт...
Так ом пугал меня еще на Земле. И там это было, конечно, пострашнее, потому что каждая газета, даже районная, мечтала послать своего спецкора на Марс. Меня выручило только то, что я неплохо разбирался в радиоаппаратуре, немножко рисовал, фотографировал, к тому же имел опыт двух полетов на Луну. (Ну, тут наш специальный корреспондент, кажется, начинает немного хвастаться, есть у него такая слабость. К тому же подробное изложение научных споров вряд ли будет интересно читателям, — это дело прошлое. А мы хотим узнать поскорее, что же увидели наши путешественники на Марсе. Поэтому опускаем несколько страниц отчета.)
...Заслонки иллюминаторов открыли, и мы приникли к толстым кварцевым стеклам. Огромный красноватый шар Марса занимает теперь почти весь иллюминатор. Он медленно поворачивается. Проплывают перед глазами пятна, знакомые по картам, — море Времени, врезавшееся в материк узкими заливами, Киммерийское и Тирренское моря.
Слепя глаза, сверкают полярные «шапки» вокруг полюсов. Снег это, или лед, или затвердевшая углекислота, как считают некоторые ученые? Скоро мы узнаем.
А каналы? Действительно ли это настоящие каналы, прорытые марсианами для орошения своих полей, как утверждали Скиапарелли, Лоуэлл и другие астрономы? Или просто трещины в марсианской коре, следы метеоритных ударов, вулканических извержений, сдвигов и сбросов почвы? Но почему нигде их не заносит песком?
Сто лет спорили ученые о загадочных каналах на Марсе. И вот сейчас мы своими глазами увидим разгадку... Наш стратоплан входит в фиолетовое облако. Оно шуршит и потрескивает, как тонкий лед под натиском корабля. Это облако и в самом деле ледяное: оно состоит из кристаллов углекислоты.
Теперь видно: каналы вовсе не прямые. Они изгибаются, переплетаются, прерываясь полосками ржавой земли, чтобы возникнуть вновь на некотором расстоянии. Что же они собой представляют?
Думать об этом некогда. Наша ракета поворачивается дюзами к стремительно приближающейся планете. Гневно взревели циклотроны, тело вновь налилось вернувшейся к нему тяжестью, кровь прихлынула к голове, туманя глаза.
На экране радиолокатора мечутся голубые тени; сменяя одна другую, мелькают светящиеся цифры указателя высоты: 200 километров, 150, 100, 70, 40...
Сильный толчок — и сразу полная, звенящая в ушах тишина. Мы на Марсе!
И вот мы стоим на марсианской «земле». Кругом, насколько хватает глаз, плоская, как паркетный пол, унылая равнина. С паркетом я ее сравнил не случайно: почва вся покрыта сетью трещинок, она словно выложена большими кирпично-красными плитками. И воздух кажется красноватым от мельчайшей пыли. Сквозь него тускло светит багровое, непривычно маленькое солнце.
Светит солнце, а небо темноголубое, как в лунную ночь на Земле, и на нем сверкают крупные, чистые звезды. Рисунок их здесь совсем другой, непривычный.
Как ни причудлив этот неведомый мир, но я все-таки не могу побороть ощущения, что где-то уже видел такую скучную равнину. Ну, конечно же, она очень похожа на глинистые площадки — такыры, которых немало я повидал в песках Средней Азии!
Горизонт кажется необычайно близким. Это не обман зрения: Марс ведь значительно меньше Земли, и поэтому его шарообразность более ощутима, — все, что лежит дальше четырех километров, уже скрывает от глаз выпуклость планеты.
А что там, за горизонтом? Но прежде чем начать путешествовать по Марсу, надо установить приборы. Это занимает у нас несколько часов.
И вот профессор Сатпаев торжественно делает первую запись в журнале метеорологических наблюдений: «12 августа 1971 года — Московское время 14.10». Температура воздуха — 22 градуса Цельсия...». Вот так среднеазиатская пустыня! А ведь это уже марсианская весна: в южном полушарии, где мы севершили посадку, она в полном разгаре. Но дело идет к вечеру, и температура быстро падает.
Мы продолжали наблюдения почти всю ночь. Она была короткой, как у нас на севере. Когда стало темно, на небе взошли две маленькие марсианские «луны» — Фобос и Деймос, или «Страх» и «Ужас», верные спутники бога войны. Собственно, маленький Деймос был скорее похож на яркую звезду. Фобос больше напоминал Луну, хотя был примерно раза в три меньше лунного диска. Но вел он себя совсем необычно: взошел на западе, быстро промчался по небу и закатился на востоке. Скорость его обращения так велика, что он обегает Марс быстрее, чем тот успевает повернуться вокруг своей оси. В длинные зимние ночи Деймос иногда успевает таким образом трижды обежать все марсианское небо.
К рассвету температура упала до сорока градусов мороза.
Вот вам и незабудки!.. — ехидно говорит Сатпаев Лобанову.
Но теперь спорить некогда. Через каждый час ученые замеряют температуру почвы и воздуха, его влажность (она, кстати, оказалась значительно выше, чем предполагалось), в нескольких местах при свете прожекторов взяли пробы грунта.
Утром мы втроем двинулись в первый поход Павел Петрович Сазонов, профессор Лобанов и я. Марченко и Сатпаев остались вести наблюдения не базе.
Прикинув по карте, что до ближайшего канала от нас километров двадцать, мы пошли в этом направлении. Несмотря на тяжесть костюмов и снаряжения, двигались мы довольно быстро. На Марсе сила тяжести почти в три раза меньше, чем у нас. Поэтому наши шаги здесь скорее напоминают прыжки.
По твердой корке итти было легко. Но вскоре местность стала более неровной, местами в ложбинах мы проваливались в сугробы из мелкой рыжей пыли.
— Смотрите, — вдруг почему-то шопотом сказал Лобанов и схватил меня за рукав. — Честное слово, это деревья!
Какие-то зеленовато-фиолетовые кривые стволы торчали вдалеке. Мы вприпрыжку поспешили к ним. Это были растения! Не деревья, нет, скорее огромные кактусы, напоминающие те, какие видел я в каменистых пустынях Мексики, где побывал в позапрошлом году, но только покрытые толстой глянцевитой корой странного фиолетового цвета. Отростки, похожие на обрубленные руки, были все протянуты в одну сторону — к солнцу. Кора этих марсианских растении, первых на нашем пути, оказалась такой твердой, что нам с трудом удалось вырубить несколько кусков.
Пока наш профессор зарисовывал «кактусы», мы с командиром поднялись на вершину пологого холма. И удивительное зрелище открылось перед нами.
Большая котловина резко выделялась своим цветом среди красной пустынной равнины. Она была голубовато-зеленой, и легкий туман поднимался над нею. Неужели астрономы ошибались, и это действительно море или озеро, — во всяком случае, вода?!
Окликнув Лобанова, мы поспешили вперед, С каждым шагом становилось яснее, что это не вода. Обгоняя друг друга, мы подбежали к краю котловины и словно из среднеазиатской пустыни попали вдруг в тундру!
Низкорослый кустарник с голубыми крохотными листочками стлался над самой почвой. Местами торчали из мха какие-то странные колючие палки. Колючки у них тоже были голубыми.
— Это же марсианский лес! — воскликнул профессор. — Значит, Гавриил Адрианович Тихов оказался прав в своих гипотезах о растительности на Марсе. Видите, у всех растений голубой защитный цвет, чтобы не растрачивать зря тепла. Видите?
Он присел на корточки, бормоча какие-то термины и забыв обо всем, кроме этих голых, но изумительно выносливых крохотных «деревьев», упрямо зеленевших, вернее «голубевших» при температуре в 10 градусов.
И опять я поймал себя на ощущении, что как ни необычны были эти растения, их тоже я словно где-то уже видел. Такой голубоватый цвет имеет кустарник карагана в горах Тянь-Шаня, а в долинах Памира и Алтая я встречал целые альпийские луга таких «марсианских» синевато-лиловатых тонов, помогающих растеньицам сохранить скудное тепло... Хорошо все-таки, что я много поездил!
Мы помогли профессору собрать гербарий — первый гербарий марсианских растений! — и торопили его:
— Канал! Нам нужно успеть на канал.
— А что вы там увидите интересного? — пожал плечами профессор.
— Э, вы заговорили, как ваш коллега Сатпаев, — засмеялся Сазонов.
Лобанов сердито посмотрел на него, встал и зашагал вперед, все оглядываясь на карликовый лес. Мы пересекли гряду невысоких холмов, потом еще одну, но канал все не появлялся. Вместо него с холма открылась новая голубовато-зеленая долина, уходившая до самого горизонта.
— Ничего не понимаю, — задумчиво сказал Сазонов, разворачивая карту. — Мы должны уже достичь его. Или заплутались?
— Да ведь это же и есть канал! — вдруг восклицает Лобанов, всплескивая руками. — Мы так привыкли рассматривать их издалека, что и теперь рассчитываем увидеть прямые линии. Но с нашей «приземленной» точки зрения мы даже не увидим другого берега канала. Ведь некоторые из них шириной в триста километров! Вот эта ложбина, на краю которой мы стоим, и есть канал.
— Но что же это такое? — недоумеваю я.— Канал, вырытый искусственно, или просто сухое русло, по которому весной проходит немного воды от тающих полярных шапок?
Профессор пожимает плечами.
— Сразу этого не определишь. Я летал на самолетах над пустынями Средней Азии. Старые трассы каналов там кажутся руслами высохших рек, — так их сгладило время; а русло Узбоя с большой высоты будет казаться прямым, как настоящий канал. Не надо спешить, юноша, попробуем разобраться в этом. Пока мы точно установили, что каналы Марса, как предполагали многие ученые, — это понижения, занятые растительностью. Перед нами марсианский лес, прогуляемся по нему.
Мы двинулись через лес, доходивший нам лишь до колен. Ноги мягко пружинили в моховом ковре. Что-то сверкнуло среди листвы. Я нагнулся. Это была небольшая лужица мутной воды. Мы наполнили ею стальные цилиндры, устроенные так, чтобы газовый состав воды не изменился при перелете на Землю. Там марсианскую воду изучат химики.
Нагибаясь, чтобы взять очередную пробу из лужицы, я чуть не выронил цилиндр. Из зарослей кустарника на меня смотрели чьи-то большие немигающие глаза...
Я так растерялся, что не решился окликнуть своих спутников, забыв в эту минуту, что неведомое существо не имеет, наверное, радиоприемника и не услышит мой голос. Решив действовать в одиночку, я испортил все дело.
Все произошло очень быстро. Не раздумывая, я бросился вперед, но странное существо юркнуло в заросли. Я успел только заметить, что оно размером с хорошую собаку и имеет длинные, как у тушканчика, ноги и густую темную шерсть с каким-то голубоватым металлическим отливом. Высоко подпрыгивая на своих пружинистых лапах, необычное животное гигантскими прыжкам» начало удаляться.
Тут его заметили мои спутники и бросились мне на подмогу. Из кустов выскочило еще несколько таких же животных. Они беспорядочно прыгали во все стороны, а мы так же беспорядочно гонялись за ними.
Остановившись на миг, я успел все-таки щелкнуть своим фотоаппаратом. Если снимок получится, вы убедитесь, что наш уважаемый профессор прыгал, как мальчишка, хотя теперь он отрицает это.
Наверное, в конце концов мы поймали бы хоть одного из странных прыгунов. Но этому помешала свалившаяся на нас беда.
Повернувшись при одном из прыжков лицом к востоку, я увидел необычное зрелище. Весь горизонт в той стороне был закрыт каким-то гигантским желтым облаком, таким плотным, словно стена вдруг выросла до самого неба.
— Посмотрите, что это такое? — окликнул я своих друзей, все еще увлеченных охотой. Они остановились.
— Это пыльная буря! — воскликнул Сазонов. — Они бывают так сильны, что даже видны в телескопы с Земли. Скорее куда-нибудь в расщелину, или мы пропали!
Мы бросились к окраине марсианского леса, рассчитывая укрыться в какую-нибудь расщелину или хотя бы ложбинку. Но не успели.
Сильный вихрь швырнул меня на «землю» с такой силой, что только пружинистые ветки растений спасли от тяжелых ушибов. А потом что-то тяжелое обрушилось на меня сверху, словно я вдруг случайно попал под струю водопада. Мельчайшая красная пыль залепила стекла шлема и прижала меня к «земле». Пудра все сыпалась, сыпалась. Боясь быть погребенным заживо в этом сугробе пыли, я пытался встать, но тщетно.
„Группа Сазонова, где вы, где вы? Отзовитесь! Что случилось? Почему молчите?» — вдруг услышал я в наушниках встревоженный голос профессора Сатпаева. И через мгновение нашему кораблю ответил Сазонов: «Мы попали в пыльную бурю. Костин и Лобанов засыпаны. Ищу их....» — «Нужна ли помощь?»— «Пока нет, — ответил Сазонов. — Но не прерывайте связь...»
Перекличка родных голосов придала мне новые силы. Я напрягся и начал медленно, с большим трудом разгребать пыль. Вот мне уже удалось встать на колени... В тот же момент меня подхватили чьи-то руки и подняли.
— Жив! — радостно сказал Сазонов, помогая мне отряхнуться. — Вижу, песок шевелится, — значит, кто-то есть. А где Лобанов?
Мы осмотрелись вокруг. Промчавшийся самум все уничтожил. Никакого леса не было и в помине: он был погребен под толстым слоем красной пыли. Теперь канал ничем не отличался от окрестных бесплодных пустынь.
Но где же наш профессор? Мы двинулись на поиски, непрерывно окликая его по радио. Дважды мне показалось, что песок шевелится. Мы бросались туда, начинали бешено разрывать его, но напрасно: профессора не было. Так прошел час, другой, третий. «Где Лобанов? — тревожно спрашивал нас с базы Сатпаев. Что вы копаетесь? Он же задохнется...» И вдруг я услышал в эфире чей-то слабый стон.
— Вы слышали, Павел Петрович? — окликнул я Сазонова.
— Слышу. Но где он может быть?
— Я хорошо помню, что Лобанов увлекся охотой и отстал от нас. Вероятно, его надо искать вон на том островке, где был лес, — предложил я.
Так мы и сделали. Здесь искать было легче, потому что твердую почву не занесло пылью. Ее только намело в расщелины. Мы начали их разгребать методически, одну за другой.
«Ищите скорей!» — торопил нас Сатпаев, беспокоясь за своего друга-спорщика.
И, наконец, рука моя нащупала что-то твердое. Это был башмак на стальной подошве. Через несколько минут мы откопали нашего профессора. Он был без сознания, — на виске большой кровоподтек, сгустки крови виднелись на его бороде и воротнике комбинезона. Если бы можно было снять с него этот шлем и забинтовать рану! Мы были бессильны, оставалось только побыстрее донести нашего товарища до ракеты.
Осторожно неся профессора, мы двинулись в путь. Когда мы спустились в русло канала, мне показалось, будто песок в одном месте колышется, шевелится, словно кто-то пытается выбраться из-под него. Я сказал об этом Сазонову.
— Галлюцинация, вы просто устали, — заявил он. Кто там может быть?
Но песок явно шевелился. Теперь уже в нескольких местах, это мы видели оба. Мы переглянулись, положили профессора на «землю» и, обгоняя друг друга, побежали, чтобы узнать, что же там может двигаться среди мертвых песков?
— Змея! — крикнул я.
— Но то была не змея. Это, упрямо пробиваясь сквозь песок к солнцу, по-змеиному шевелились голубоватые ветви засыпанных растений. «Какая удивительная сила жизни, — подумал я. — Ничто не берет эти карликовые, такие невзрачные на вид марсианские растения: ни холод, ни засуха, ни песчаные бури. Они пробьются сквозь песок, и завтра здесь снова как ни в чем не бывало станет голубеть лес! Вот почему бури бессильны стереть каналы с лица Марса».
Где вы, друзья? — слабым, заставившим всех вздрогнуть голосом окликнул нас Лобанов.
Мы бросились к нему. Он уже пришел в себя и пытался привстать. Как он ни противился, мы снова взяли его на руки и понесли.
Теперь мы шли напрямик, кратчайшей дорогой, через гряду пологих, сглаженных бурями холмов. Они были пустынны и голы, только изредка в ложбинках опять попадались огромные кактусы, издали похожие на какие-то кривые колонны.
— Стойте, — вдруг сказал Лобанов. — Это что-то новое. Такого растения мы не видали...
Мы остановились и посмотрели в сторону, куда он показывал. Там на фоне мглистого оранжевого заката и впрямь виднелось дерево какой-то странной формы. Оно казалось ажурным и все просвечивало насквозь. И очертания его были какими-то удивительно геометричными, строгими, каких не встретишь в природе.
— Мы должны его посмотреть, — решительно сказал профессор.
— Завтра мы вернемся сюда.
— Нет. Немедленно. И что вы тащите меня, как малого ребенка? — возмутился профессор. — Я сам могу ходить.
Он вырвался из наших рук и, пошатываясь, побрел к странному дереву. Нам ничего не оставалось, как последовать за ним.
Придерживая неугомонного профессора под руки, мы шли по рыжим пескам, не сводя глаз с дерева. И чем ближе оно становилось, тем необычнее казалось. Это была скорее какая-то башня из переплетающихся балок и прутьев. Деревья такими не бывают. Хотя на Марсе...
— Слушайте, это не дерево, — тихо сказал наш командир. — Это создано не природой!..
Мы все ускоряли шаг... Подбежав к подножию загадочного сооружения, мы увидели не дерево. Высоко в небо уходила сужающаяся кверху решетчатая башня, сделанная из какого-то непонятного вещества — не то металла, не то неведомой нам пластмассы. Фермы башни были местами словно обожжены сильным пламенем, почернели и растрескались.
— По-моему, это стартовая каталульта для взлета ракеты, — наконец сказал Сазонов. — Или что-то в таком духе. Отсюда улетали, не иначе.
— Значит, мы не первые на Марсе? — вырвалось у меня.
Лобанов пожал плечами.
— Вероятно. Может быть, это улетали куда-то марсиане? Хотя вряд ли: взлет происходил, видимо, не больше, как полсотни земных лет тому назад, иначе все бы разрушили бури. Значит, здесь побывали до нас гости с какой-то другой планеты...
Мы невольно оглянулись по сторонам, словно надеясь увидеть неведомых пришельцев, построивших эту башню. Было пусто и тихо кругом. За холмами догорал багровый закат, и в его лучах сквозь оранжевую дымку мерцала голубой звездой наша родная Земля...»
На этом краткий отчет нашего специального корреспондента на Марсе Михаила Костина обрывается. С нетерпением будем ждать продолжения, которое вскоре должно последовать.
От редакции. Продолжение, как понимают, конечно, наши читатели, может последовать только после первого полета на Марс. Тогда мы узнаем, наконец, точно, какова природа этой планеты, есть ли там жизнь, растительность. Узнаем, что представляют собой марсианские «моря» и «каналы».
Ждать этого, вероятно, осталось уже не так долго. Наука достигла такого состояния, когда реальна посылка астроплана на Луну, так заявил недавно президент Академии наук СССР академик Несмеянов.
Уже много нового о Марсе узнают, наверное, астрономы е текущем году, когда в августе — сентябре наступит очередное «великое противостояние», повторяющееся каждые 15 — 17 лет.
А пока мы позволили себе немножко пофантазировать, чтобы рассказать в такой форме читателям о современных научных взглядах на природу Марса.
Репортаж-фантастику вел Глеб Голубев, рисунки художника Н. Гришина.