Итак, 15 мая 1957 г. в 19 ч 05 мин Московского времени с полигона Тюра-Там (будущий космодром Байконур) был произведен первый пуск межконтинентальной ракеты Р-7, проложившей дорогу в космос. Ракета пролетела 103,6 с, а затем сработала система аварийного выключения и ракета упала в районе 300—500 км от старта (Земля и Вселенная, 1991, № 1, с. 93.— Ред.).

Это была ракета новой «пакетной» схемы, в 5—8 раз по своим показателям мощности превышающая все, что было тогда достигнуто в ракетной технике. Ракета поднялась, пролетела сотни километров, устойчиво управлялась в полете, сработали все многочисленные сложнейшие системы стартового комплекса и т. д. В целом это был большой успех. Мы «ликовали» часов до трех ночи, так как следующий день объявили днем отдыха для боевого расчета. Но отдохнуть удалось далеко не всем. Был тотчас же составлен круглосуточный график работ. Началась напряженнейшая, требующая огромного внимания, адская, кропотливая, изнурительная работа по разметке, расшифровке записей на фотопленках, магнитных и бумажных лентах, нужно было строить графики и таблицы, показывающие «поведение» в полете всех многочисленных наземных и бортовых систем, механизмов и агрегатов. Требовалось «носом исползать» около 20 км различных записей, а некоторые из них приходилось «растягивать», чтобы миллиметр за миллиметром тщательно изучить.

Сформировали группы поиска остатков ракеты. В состав каждой группы входили гражданские и военные специалисты. Они умели по конструкции ракеты, двигателям и двигательным установкам, системам управления и регулирования опознать соответствующие найденные детали, оценить их состояние и дать заключение. Первая группа (цепь из солдат и офицеров) проводила поиск вблизи стартового сооружения, и в степи в трех-четырех километрах от старта. Вторая группа на вездеходах обследовала район на удалении до 50 км. Третья группа на самолете (АН-2) облетела на бреющем полете район от 50 до 100 км. Четвертая — от 100—150 км изучала всю остальную трассу полета (до 500 км). К исходу дня обнаружили места падения некоторых блоков. К этим местам направлялись самолеты. Вылетали к найденным блокам Митрофан Иванович Неделин и Дмитрий Федорович Устинов.

17 мая возвратившийся из полета Константин Николаевич Руднев и другие товарищи доложили Госкомиссии, что пока обнаружены все боковые блоки, кроме блока «Д» и «центрального». Найденные блоки были почти целы, многие агрегаты оказались неповрежденными.

18 мая заседала Госкомиссия, которая заслушала первые результаты и предварительные соображения экспертов. Было много споров и гипотез. Создали три подкомиссии. Одна из них должна была изучать и анализировать все материалы пуска и определять возможные причины ненормальностей в первом полете. Вторая — анализировала наземное оборудование. Третья — выясняла причины обрыва обнаруженной «холодной колодки», необходимой для подпитки ракеты жидким кислородом и азотом. Рассмотрен был вопрос о сроках подготовки очередной ракеты № 6Л — вывоз на старт до 25 мая 1957 г.

Мне довелось работать в третьей поисковой группе на самолете АН-2. Наш район поиска от 50 до 100 км оказался «пустым»: все, что оторвалось от ракеты в момент старта, упало ближе к старту и оказалось в районе первой поисковой группы, а что оторвалось в момент аварийного выключения ракеты, улетело дальше по трассе полета. Работа в этой группе чуть не сделала меня «врагом народа», по старым временам она могла бы стоить жизни или ссылки на Магадан «за умышленное отравление маршала М. И. Неделина»(!) А случилось вот что. 16 мая, на другой день после пуска, еще не очнувшись толком от ночного «ликования», мы примерно в 13 ч получили команду срочно собраться, выехать на аэродром и на самолете АН-2 обследовать назначенный район. Старшим был один из конструкторов-испытателей В. М. Пескарев. Из военных отправились двое: я и старший лейтенант Ю. А. Фатуев.

Памятник Сергею Павловичу Королеву на Байконуре

Жара стояла невыносимая. Гражданские в «бобочках» и легких брючках, а мы в гимнастерках со стоячими воротниками, галифе, сапогах и при портупеях. Весело? Да, если бы не было так тяжко. Первая мысль — взять с собой воду для питья. Сырую воду употреблять нельзя. Бросились за минеральной или соком в магазин и столовую, но все закрыто до 14 ч. Ждать не было времени. Решили отправиться на десятую площадку — это жилой городок семей офицерского состава полигона на берегу Сырдарьи и по пути к аэродрому в городке купить воды или сока. Однако и тут неудача — из-за жары во всем Тюра-Таме был двухчасовой перерыв до 15 ч. Тогда товарищи насели на меня: «Ты секретарь Госкомиссии, а потому иди в их столовую для начальства!» Явился я к официантке Ирине (Ирина — она же заведующая столовой), которая меня хорошо знала и дала 10 бутылок минеральной воды. Ирина потребовала вернуть все пустые или полные невыпитые бутылки, так как за каждую бутылку она отчитывалась перед КГБ. Я пообещал это сделать. На самолете бутылки завернули в брезент и мы полетели. Нас было человек семь-восемь. Шли на бреющем от 50 до 200 м от Земли. Жара ужасная! Гражданские летчики сидели в одних плавочках или трусах, а мы — в форме. Восходящие и нисходящие потоки воздуха бросали самолет из стороны в сторону, вверх, вниз. Летчики с трудом держали управление. Люди и вещи летали по кабине из угла в угол. Некоторых начало «выворачивать наизнанку». Сидим на полу, вцепившись в лавочки по борту самолета, и, прильнув к иллюминатору, осматриваем однообразную пустыню. Летчики взмолились разрешить им лететь чуть выше, чтобы не разбиться. Пройдя два-три раза все маршруты, убедились, что в нашем районе обломков ракеты не оказалось. Полетели в Джусалы ужинать (пообедать так и не пришлось). Джусалы — это железнодорожная станция, небольшой городок примерно в ста километрах южнее Тюра-Тама. Поужинали в ресторане на аэродроме, жара спала — жизнь стала веселей! Перед самым заходом солнца сели на свой аэродром. Я собрал бутылки — часть пустых, часть полных, но одной не хватало. Кто-то полез в самолет и принес запечатанную бутылку нарзана. Я сказал, что нарзан я в столовой не брал. Всем хотелось поскорей домой, а не искать какую-то бутылку. Но все-таки все бутылки надо было занести в столовую и сдать Ирине. Принес Ирине бутылки и говорю, что одна с нарзаном — перепутали летчики. Она обрадовалась: «Вот и хорошо! Маршал любит нарзан, а у меня он кончился». С этими словами она спрятала бутылку в холодильник. На следующий день, под вечер, мне звонит порученец Неделина (полковник Губа) и спрашивает, что за бутылку с нарзаном я отдал Ирине. Я ему объяснил. «А что в ней было?» — «Не знаю».— «Наверное, нарзан. Ты ее придержи, а я найду летчиков, узнаю у них и доложу». Но летчиков уже не было — они улетели на поиск, а я звонку не придал значения. С полковником Губой мы были давно в хороших отношениях. 19 мая, в первый настоящий выходной за месяц с лишним работы, я, пользуясь привилегией секретаря Госкомиссии, взял машину и мы отправились купаться в Сырдарье. По пути заглянули в магазин, где я увидел летчиков, с которыми мы летали. Спросил, конечно, о бутылке с нарзаном и сказал, что она попала к Неделину. Летчикам было не до нарзана, и я ничего не выяснил. Мы вышли из магазина и по дороге встретили майора Сало — адъютанта Неделина. Я с ним был хорошо знаком, но сразу же заметил, что он со мной разговаривает суховато, настороженно и отчужденно. Я и его спросил о бутылке с нарзаном, а он ответил, что ее... отправили в Ташкент. Я очень удивился: «Что за глупости? Кто приказал?».— «Приказал маршал Неделин исследовать, а ему доложил полковник Губа». Дело передали в военную контрразведку. Тут я понял, наконец, что все не так-то просто и что надо срочно действовать. Вернулся в магазин к летчикам, уговорил их и майора Сало поехать со мной на машине в особый отдел. Приехали, представляюсь дежурному. Оказывается, меня уже искали, да и на железнодорожную станцию патруль выслали меня отлавливать! Меня тут же поместили в отдельную комнату, а всех других — по разным комнатам. Минут через 20 приходит начальник особого отдела и начинает «дружескую» беседу. Одновременно «снимали допрос» с летчиков и майора Сало. Часа через два нас отпустили.

Так выглядит сегодня район первого пуска

Я все время относился к этому легко, даже с юмором. Но, когда вышел, понял, что мог бы и не выйти. Иду опять к Ирине. Она говорит, что утром на следующий день после нашего полета майору захотелось пить. Он позвонил Ирине и сказал, что пить хочет маршал. Она принесла злосчастный нарзан. Сало хватанул «из горла» и... задохнулся: в бутылке была не вода, а необходимая летчикам спирто-водно-глицериновая смесь! Через некоторое время он доложил об этом Губе. Тот бутылку забрал, позвонил мне и как будто бы успокоился. Но... к вечеру Сало от выпитого глицерина «прохватило». Он вызвал личного врача Неделина — довольно туповатого майора. Утром в бутылке, которая стояла в холодильнике, появились звездочки от замерзшей воды, глицерин же со спиртом расслоились. ЧП! Доложили Неделину. Маршал позвонил в особый отдел... и началось! Выяснив все это, я понял, что мое освобождение может быть и не очень продолжительным... Как быть? Принимаю решение — все рассказать председателю Госкомиссии В. М. Рябикову. Тот расхохотался, отпустил ряд нелестных и остроумных колкостей в адрес участников «дела» и поручил члену Госкомиссии Макарову приглушить всю эту мышиную возню. Только после этого я немного успокоился.

Площадь Королева в г. Ленинске — администра- тивно-жилом центре Байконура

На другой день и все последующие дни работа шла по двум направлениям. Во-первых, анализировались результаты пуска по всем видам добытой информации. Крупица за крупицей собирались и сопоставлялись факты и материалы. Во-вторых, продолжалась подготовка в Монтажном корпусе (МИКе) к пуску следующей ракеты (№ 6Л).

Как всегда, восхищала воспитанная С. П. Королевым самоотверженность людей, их любовь и преданность своему делу, патриотизм и даже фанатизм. Люди не имели громких титулов и высоких званий, но обладали большим опытом, прекрасно ориентировались в своей области техники и смежных с ней областях. В трудных условиях тропической жары, пыльных бурь и вихрей, без воды, с «волосатой бараниной» на завтрак, обед и ужин, люди добросовестно работали, забывая о себе и семье. Никто не ныл, не стонал, никаких «анонимок» не писали. Величайшая скромность. Чем дальше уходит это время, тем больше я восхищаюсь подвигом этих людей, сравнивая с подвигом в годы Великой Отечественной войны. Я счастлив, что жил и работал вместе с ними.

Памятник первопроходцам Байконура

К 25 мая подкомиссия генерала А. Г. Мрыкина, в которой и мне довелось напряженно работать, завершила свою работу и представила на утверждение Госкомиссии отчет о причинах аварии. Госкомиссия акт утвердила единогласно, хотя и были «схватки боевые». Даже перерыв объявляли для примирения сторон. В акте был дан анализ всего процесса подготовки и проведения пуска. В результате установлена достаточно точная и полная картина всего, что произошло, в строгой последовательности до долей секунд. По записям телеизмерений при старте ракеты отмечен ненормальный наддув азотом баков блока («Д»), тяга двигателей после выхода на режим номинального значения не достигала процентов на 20. Давление наддува в баках постепенно падало. Примерно на 96 секунде началось резкое падение тяги в двигателе, а на 103,6 секунде отмечено «неорганизованное» отделение блока от «пакета». До разделения ступеней не хватило каких-то 10 секунд! Ракета потеряла устойчивость полета, дана команда на аварийное выключение двигателей всех блоков. Осмотр отсеков материальной части показал, что во время старта произошли прогары хвостового отсека блока «Д», которые привели к пожару внутри блока «Д» и разрушению ряда трубопроводов.

Вывод: наиболее вероятная причина аварии — пожар, возникший в хвостовом отсеке в момент старта, который постепенно развивался и привел к разрушению магистралей наддува баков и некоторых топливных трубопроводов. Пожар возник в результате прогара стенки хвостового отсека блока от теплового излучения при запуске соседних двигателей. Пожару способствовало нарушение продувки этого хвостового отсека азотом при старте и в полете. Негерметичность отдельных трубопроводов вызвала течь компонентов топлива и усиление пожара.

Проведенный анализ позволил двигаться дальше и провести необходимые технические доработки. На это потребовалось время и новые усилия людей. Девиз работы — «Качество, качество, еще раз качество и надежность!» — нужно было неуклонно выполнять.

Недавно скоропостижно скончавшийся автор этих очерков (Земля и Вселенная, 1990, № 5, 1991, № 1—2) — кандидат технических наук Александр Александрович Максимов (1923—1990), участник Великой Отечественной войны, после окончания в 1953 г. Военной академии имени Ф. Э. Дзержинского всю свою жизнь посвятил развитию ракетной техники и космонавтики. В 1957 г. в составе Государственной комиссии участвовал в подготовке и осуществлении первых в мире запусков межконтинентальных баллистических ракет и первого в мире советского искусственного спутника Земли. Вся его дальнейшая творческая и организаторская деятельность была непосредственно связана с разработкой, испытаниями и внедрением в производство и эксплуатацию новых образцов ракетно-космической техники. В качестве члена и председателя Государственных комиссий участвовал в подготовке и осуществлении запусков космических аппаратов научного, народнохозяйственного и оборонного предназначения, включая систему «Энергия» — «Буран».

Генерал-полковник А. А. Максимов — Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий, награжден многими орденами и медалями Советского Союза и зарубежных стран.

Память об Александре Александровиче навсегда останется в сердцах его друзей, коллег и многочисленных читателей нашего журнала.

Б. А. ПОКРОВСКИЙ,
член Бюро Президиума Федерации
космонавтики СССР