часть третья

Си-эн-эн: Господин президент, присутствие на Украине столь большого числа американских советников по связям с прессой и специалистов по общественному мнению и проведению избирательных кампаний президент Горченко назвал грубым вмешательством в дела Советского Союза...

Президент Карсон: Насколько я понимаю, в итоге этих выборов должен решиться вопрос, хочет ли украинский народ оставаться под российским игом.

Си-эн-эн: Вы ушли от вопроса.

Президент Карсон: Никоим образом. Кронько обещает выход Украины из Советского Союза. Следовательно, если он выиграет, Москве незачем разбираться, кто помогал ему в предвыборной борьбе, а если он проиграет, то с какой стати Горченко загодя мечет громы и молнии?

"Сан-Франциско кроникл": Однако Горченко упрекает Украинский освободительный фронт в том, что он выдвинул Вадима Кронько в президенты не своим умом, а по наущению американских спецов по связям с прессой. Как ни крути, он всего-навсего бывший работник телевидения и прежде был далек от большой политики.

Президент Карсон: Ну и что? По-моему, УОФ вправе нанимать любых специалистов, в том числе американских. Что поделаешь, если мы лучше других умеем проводить предвыборные кампании? К нашим услугам прибегают латиноамериканские политики, ими пользуются израильтяне и не брезгуют даже китайцы. Почему УОФ должен быть исключением?

"Нью-Йорк таймс": Вице-президент Вольфовиц обвинил ЦРУ в том, что из среды оголтелых сепаратистов оно намеренно подобрало Кронько, поскольку он лучше других умеет подать себя с телеэкрана...

Президент Карсон: Это в гораздо большей степени относится к самому Натану Вольфовицу, нежели к Кронько. (Смех в зале.)

"Атланта конститьюшн": В той же речи вице-президент утверждает, что все происходящее спровоцировано ЦРУ с целью развалить Советский Союз...

Президент Карсон: Вице-президенту не впервой брать факты с потолка. (Оживление в зале.)

"Хьюстон пост": Но лично вы, господин президент, огорчитесь, если Советский Союз распадется?

Президент Карсон: Вместе со всеми моими соотечественниками я просто обольюсь крокодиловыми слезами. (Хохот в зале.)

Пресс-конференция президента США



XXI

По обыкновению, Джерри Рид проснулся задолго до того, как зазвенел будильник. Он выпутался из сбившихся простыней и в чем мать родила добрел до окна. Раздернул драные занавески и окинул взглядом двор.

Дождя вроде не было, но старые серые булыжники выглядели влажными, а кусок неба, что виднелся над крышами, казался неприглядно серым в мутном свете раннего утра. Но ничто не могло остудить энтузиазма Джерри в преддверии наступающего великого события.

Через загаженный закуток, где стояла стиральная машина, он протопал в уборную. Вернувшись в комнату, наполовину распахнул окно и, окончательно разбуженный потоком холодного влажного воздуха, принялся за обычную утреннюю гимнастику.

Двадцать пять глубоких наклонов с гантелями по пять килограммов. Пятьдесят прыжков на месте с тем же весом. Двадцать пять приседаний. Двадцать пять раз отжаться от пола. Десятиминутный бег на месте с гантелями в руках.

Когда "Конкордски" выходит на орбиту, сила тяжести увеличивается лишь трехкратно. В невесомости крепкие мускулы ни к чему: недаром же коммерческие рейсы доставляют еженедельно в Спейсвилль богатых инвалидов. Тем не менее ЕКА требует от персонала отменной физической подготовки; в отличие от инвалидов, которые до конца своих дней остаются в Спейсвилле, ему необходимо с легкостью возвращаться от невесомости к нормальной силе тяжести.

Джерри подозревал, что особые требования к выносливости — пережиток тех времен, когда космонавтам и астронавтам действительно нужно было богатырское здоровье, ибо их отправляли в космос отнюдь не в нынешних удобных аппаратах. Эти времена давно прошли, но правила есть правила, и спорить с ними не приходится. Коль скоро мужчину средних лет допускают к работе в космосе только при условии ежедневных тренировок до седьмого пота — что ж, он будет тренироваться. Будет размахивать гантелями с той же угрюмой решимостью, с какой в свое время отказался от американского подданства и стал гражданином Объединенной Европы, как только выяснилось, что это откроет ему путь к цели.

Да, ему пришлось серьезно попотеть. Но через две недели усилия будут вознаграждены: "Конкордски" вытащит его из гравитационной ямы и доставит на околоземную орбиту, где наконец-то завершается монтаж первого "Гранд Тур Наветт". Десять дней он будет руководить наладкой систем управления, а затем наблюдать за ними при первом полете аппарата к Луне. Путешествие займет немного времени: два с половиной дня на полет до Луны, столько же на возвращение. Он не ступит на лунную поверхность — ГТН лишь дважды облетит планету и сразу вернется. Но он сможет, наконец-то сможет освободиться от земного притяжения. Увидеть Землю издалека, целиком. Наблюдать холодное сияние немигающих звезд, лучам которых не мешает земная атмосфера. И рассмотреть Луну с каких-то двухсот километров!

"Ты можешь пройти по водам, — сказал Роб Пост много-много лет назад. — Ради этого тебе придется отказаться от всего на свете, но ты можешь пройти по водам".

Джерри всегда верил в то, что это предсказание сбудется, и чем дальше, тем больше. Но все чаще задумывался он над тем, как он "пройдет по водам".

...После того как он набрался в знак траура по рухнувшим надеждам, в утро мутного похмелья, когда из жизни, казалось, разом улетучился весь ее смысл, след инверсии взлетающего "Конкордски" начертал некое послание в парижском небе. Снежно-белая стрела с неотвратимостью баллистической траектории указала ему путь в небо. Тогда, сидя за столиком на тротуаре и попивая кофе, он вспомнил, — по каким водам ему суждено пройти — он должен подняться туда, прежде чем быть закопанным здесь.

Восхождение к цели он начал с того, что подобрался. Освободил квартиру от коньячных бутылок, затем принялся за дело. Он отказался от встреч с Соней и свел к минимуму телефонные разговоры с ней. Он не общался с Франей, а с Робертом изредка беседовал по телефону, но внутренне был отстранен. Ел, спал, думал, ходил на работу. Свободные часы, прежде казавшиеся проклятием, до предела заполнились чтением научной фантастики и технических журналов. Личная жизнь перестала существовать.

Плевать. У него есть цель. Он уже отказался от родины, от жены, от семьи, от своего Проекта и готов был отринуть все остальное.

Вторая практическая задача — уломать Патриса Корно, чтобы тот оставил его на службе после того, как проектные работы закончатся. Чтобы просить об этом, пришлось поступиться остатками гордости, но Джерри пошел на это без колебаний. Он явился в кабинет руководителя Проекта, своего бывшего протеже и друга, и без обиняков попросил взять его на работу. На любую, какая найдется.

— Джерри, давай напрямую, — сказал Корно, когда Джерри закончил свой сбивчивый рассказ о старых долгах и нынешнем беспросветном существовании. — Ты не участвовал в инженерной работе черт знает сколько лет, никогда не руководил монтажом. Чем я могу помочь тебе?

— Патрис, я уже двадцать лет занимаюсь Проектом и знаю его как свои пять пальцев, ты можешь найти что-нибудь...

Корно вздохнул.

— Ты вынуждаешь меня говорить неприятные вещи...

— Валяй, Патрис. Я уже столько хлебнул, что проглочу и это.

Корно пожал плечами.

— Штука в том, Джерри, что ты конструктор, генератор идей, а этот этап работы завершен. Как инженер ты вряд ли будешь на высоте — столько лет без практики...

— Так твою растак! Патрис, ты руководишь моим Проектом, и ты это знаешь! Какое-нибудь дело в твоей конторе, помощник директора или что-то в этом роде! Неужели ты не можешь подыскать вакансию? Прошу тебя, Патрис. Я согласен на что угодно!

— Джерри, я бы рад, но я связан по рукам и по ногам. Ты — фигура политическая, тебе непристойно быть на низком уровне. Вот разве что...

— Разве что?

— Неловко даже говорить, но все-таки... Что, если сделать тебя... э-э... помощником директора Проекта по реализации конструкторского замысла?

— Это что за чертовщина?

— Пусть себе ломают голову, — рассмеялся Корно. — Это шанс оставить тебя при Проекте — в знак признательности за заслуги. Сделаем вид, что работаем вместе. Но учти, тебе придется дорого за это заплатить.

— Назови цену! — потребовал Джерри.

Корно отвел глаза. Не без усилия выговорил:

— Тебе придется отказаться от американского гражданства и стать гражданином Объединенной Европы. Только в этом случае русские не поднимут крика. Они ни за что не согласятся с назначением на руководящий пост человека без общеевропейского гражданства. — Корно вздохнул. — Поверь, я с наслаждением всадил бы этот бред в глотку Вельникову...

— Я согласен! — объявил Джерри.

— Согласен? — настороженно переспросил Корно. — После стольких лет? Джерри, с этого надо было начинать еще черт знает когда!

Борис Вельников резко возражал против его назначения, но Эмиль Лурад поддержал Корно, и вскоре Джерри занял кабинет по соседству с Патрисом. Комнатка была не больше прежней, зато рядом с эпицентром событий. Джерри, можно сказать, бил баклуши — скучал на бесконечных заседаниях у шефа и выполнял его мелкие поручения.

Вскоре руководитель Проекта смекнул, что учинять разносы удобнее через "помощника по реализации конструкторского замысла". Это позволяло ему играть в "доброго полицейского" — "злым" был Джерри, и это оказалось хорошим решением: инженеры постарше отлично помнили, каково быть опальными космическими фанатами и чтили Джерри как "великого старика". Все знали, что он в одиночку спроектировал свой вариант аппарата. Что он носился с проектом задолго до того, как тот стал Проектом. Все знали и то, что он никому не отдает предпочтения и не вкручен ни в какие политические интриги. Словом, в его лице Корно нашел идеального посредника — человека, которому прощали самые неприятные распоряжения.

Джерри оказался отличным щитом в борьбе с Вельниковым. Главный инженер Проекта заваливал их мудрыми посланиями из Москвы, и как только до Патриса Корно доходили сведения об очередной порции, он исчезал с горизонта, и Вельников, к великому своему неудовольствию, вынужден был общаться с ним через Джерри. Вельников без труда раскусил тактику Корно, да что толку? Зато Джерри старался быть миротворцем, так как сознавал, что не стоит ссориться с русским, который доказал свое умение совать палки в колеса. Одновременно и Патрис Корно вел дело так, чтобы не было прямой вражды; их отношения были холодными, но пристойными.

Однако Джерри очень удивился, когда Борис Вельников после вечерней деловой встречи предложил ему выпить по рюмке. Растерявшись, он позволил Вельникову усадить себя в такси и привезти к "Дё Маго", прославленному старинному кафе на бульваре Сен-Жермен. Это кафе, легендарное место встреч парижских интеллектуалов в давние-предавние времена, сохранилось в прежнем виде, и туристы выкладывали там бешеные деньги уже сотню лет.

Вельников усалил Джерри за столик, заказал коньяк и сразу взял быка за рога:

— Мы никогда не испытывали друг к другу нежных чувств, Рид. Но в ЕКА грядут большие изменения, и я полагаю, что нам не мешает заключить союз. Мы не должны пылать взаимной любовью, чтобы служить своим классовым интересам.

— Борис, избавьте меня от диалектического материализма, — откликнулся Джерри. Хотя Вельников величал его Ридом, Джерри с болезненным удовольствием звал его по имени, словно это было бюрократической привилегией помощника Корно.

Вельников позволил себе насупиться — и только. Этот лысеющий дородный мужчина носил отлично сшитые костюмы свободного покроя, которые скрадывали его грузность и придавали ему внушительный вид человека, рожденного стать боссом. Если он морщился — как сейчас — это значило, что он готовится обрушиться на собеседника.

На сей раз атаки не последовало. Вместо этого заговорщическим тоном Вельников произнес:

— Из московских источников я узнал, что директор ЕКА Эмиль Лурад вскоре станет министром технического развития Объединенной Европы.

Джерри и виду не подал, что эта секретная информация произвела на него впечатление.

— И каким же образом это повлияет на наши общие интересы? — безразлично спросил он.

— Корно почти наверняка поставят на его место, — пояснил Вельников.

Джерри стремительно прокручивал в голове варианты. Кто заменит Патриса на посту руководителя Проекта, когда тот пойдет на повышение? Как скоро он, Джерри, вылетит со своего места помощника руководителя Проекта по всякой белиберде — ведь вся эта "реализация конструкторского замысла" не более чем бюрократический эвфемизм?

Вельникову не стоило труда разгадать, о чем он думал.

— Да-да, господин Рид, в Агентстве будет большая перетряска, — с мрачной ухмылкой проговорил он. — Вам есть что терять, а мне — что выиграть.

— Спасибо за доверие, Борис, — отозвался Джерри еще суше прежнего. Он был в смущении. — Ясно, что потеряю я, но, позвольте узнать, вы-то что выиграете?

— Я рассчитываю на место руководителя Проекта. Вместо Корно.

Джерри отхлебнул коньяка. Ежели руководителем Проекта станет Вельников, то он, Джерри, тут же получит коленкой под зад. Но что этот ублюдок хочет ему сказать?

— Вижу, что перспектива вас не очень радует, — со скверной улыбкой произнес Вельников.

— Русскому не быть руководителем Проекта, и вы это знаете, Борис.

— Рид, мне это нужно позарез. — Вельников говорил с нажимом, почти с бешенством.

— Что ж, и я когда-то примерялся к этому посту, — спокойно ответил Джерри. — И поэтому, Борис, не обессудьте, если я позлорадствую, когда вы тоже потерпите фиаско.

Вельников умел владеть своими эмоциями.

— Один ноль в вашу пользу, — сказал он спокойно и с достоинством, что не ускользнуло от внимания Джерри. — Однако что было, то прошло. Любопытно бы узнать, о чем вы мечтаете теперь?

— А к чему вам знать мои желания?

— Возможно, я смог бы помочь вам — в обмен на кое-какие услуги. Вы же на дружеской ноге с Корно. Когда наступит время подыскать преемника, он непременно посоветуется с вами...

— И вы воображаете, что я за вас замолвлю словечко? — не смог скрыть удивления Джерри.

— Вы не ошиблись, — вежливейше отозвался Вельников.

— На кой черт мне это?

— Скажите, чего вам хочется по-настоящему, и я скажу, почему вы будете биться за мое назначение директором.

— Вы это серьезно?

Вельников кивнул.

— Ладно, скажу. Я хочу подняться туда, Борис. Хотя бы на ближнюю орбиту. Хочу своими глазами увидеть, как Спейсвилль плывет там, в черноте. Хочу прокатиться на своем собственном творении.

Вельников склонил голову набок и глядел на него, прищурившись.

— И это все? -недоверчиво спросил он. — А как насчет какой-нибудь высокой должности? Вы не желаете сохранить хотя бы ваш нынешний пост?

— Грязные политиканы... — сказал Джерри. — Это не для меня. Если хотите мне помочь, закиньте меня туда. Большего не прошу, на меньшее не согласен.

Вельников долго смотрел на него. Потом сказал:

— Верю вам, Рид. Не понимаю, однако верю. Ладно, будь по-вашему. Если я стану руководителем Проекта, обещаю вам Луну в самом прямом смысле слова.

— Луну... — повторил Джерри. — Что вы подразумеваете под Луной?

Вельников расплылся в самодовольной улыбке.

— Если вы меня не разыгрывали, то за мной дело не станет. Вас не страшит падение с командных высот до должности главного инженера по тяговым и маневренным системам?

— По тяговым и маневренным?!

Какая ирония судьбы! Именно от этой должности Вельников оттирал его все последние годы. Если бы он раньше сумел занять ее, не пришлось бы выдумывать бредовый пост помощника по реализации...

На сей раз, однако, Борис Вельников не угадал его мыслей.

— Это звучит неправдоподобно, но только эта должность позволит вам принять участие в пробном полете, — сказал он. — В воздухе носится идея совершить облет Луны — ради рекламы. Членов директората в полете не будет — вообще не будет никого лишнего, только обслуживающий персонал.

— Где гарантии, что вам можно доверять? — осторожно спросил Джерри. — Мы слишком долго были врагами...

— Вашим врагом я никогда не был, Рид.

— Да ладно уж, Борис!

— Я вас не обманываю. Спору нет, я вас недолюбливал, не доверял вам, но личные мотивы тут ни при чем. Если я и доставлял вам неприятности, то исключительно из соображений политических — и, поверьте, их мне частенько навязывали сверху. Я подчинялся без особого восторга. Вас считали неблагонадежным элементом, но теперь обстановка круто меняется, и мы можем друг другу пригодиться. Наши интересы больше не сталкиваются, так что все довольно просто...

— Может быть, для вас и просто, — пробормотал Джерри.

— Бросьте, Рид, вы-то что теряете?

И в самом деле, подумал Джерри, все, что можно было потерять, я уже потерял.

— Хорошо, Борис, — сказал он. — Если вы станете руководителем Проекта, я соглашусь на эту работу. Но больше ничего обещать не могу.

Вельников поднял рюмку и произнес неторопливо:

— А вы не насилуйте себя, Рид. Просто прислушайтесь к голосу собственной корысти. У нас есть веская причина доверять друг другу, и заключается она в том, что мы не нуждаемся во взаимном доверии.

Джерри чокнулся с человеком из России.

— Что ж, Борис, — сказал он, — кажется, я понял то, что вы хотели сказать.

К тому моменту, когда Патрис Корно вызвал его к себе для неизбежного разговора, Джерри уже бесповоротно решил выступить на стороне Вельникова. Он пришел к выводу, что это — его единственный шанс.

Патрис приветливо улыбнулся ему и начал без обиняков:

— Ну вот, как директор ЕКА я должен подыскать себе преемника на посту руководителя проекта "Гранд Тур Наветт". Однако я в некотором сомнении. Хотя мой выбор более чем оправдан, боюсь, политики встанут на дыбы. Как по-твоему, Джерри, надо ли мне переть против рожна или назначить кого-нибудь из нейтралов, вроде Кларка или Штайнхольца?

— Тебе будет странно услышать это от меня, — ответил Джерри, — но, по-моему, тебе надо пойти против рожна и добиться назначения Вельникова.

— Вельникова?! — воскликнул Корно. — Но я-то имел в виду не Вельникова, а тебя!

— Меня?

— Ты сам не раз говорил, что справился бы с этой работой лучше меня, и я соглашался с тобой, помнишь? Кто еще знает Проект во всех тонкостях! Сейчас ты в курсе последних дел. Инженерный состав относится к тебе с уважением. Плюс ко всему это отличный рекламный ход. Если трезво глядеть на вещи, лучшего не придумать. Разве ты не согласен?

— Еще бы не согласен! — чуть ли не выкрикнул он. — Но... Скажи мне, Бога ради, после всего, что было, — как ты намерен протащить меня на это место?

Корно налег грудью на стол и как-то странно уставился ка Джерри.

— Есть шанс, Джерри, — сказал он. — Ты принял общеевропейское гражданство, это поможет. Некоторое время ты был моей правой рукой. А вот насколько велик этот шанс... — Он пожал плечами. — Должно быть, невелик. Попросту мал. Скорее всего, ничего не выйдет, и ты будешь выглядеть скверно в глазах публики. Решай сам, Джерри. Так следует мне идти напролом?

— А как же Вельников...

— Знаю. Рвется в кресло руководителя Проекта, — сказал Корно, хмурясь. — Да и Москва нажимает на нас, чтобы мы его утвердили. Но в Страсбурге ни за какие коврижки не согласятся иметь русского на таком месте.

— А с чего ты взял, что русские согласятся на мою кандидатуру?

— Они это проглотят, если одновременно Вельников станет моим заместителем в ЕКА. Сам посуди — их человек взлетел по иерархической лестнице выше, чем они смели мечтать, стал заместителем директора. А на деле подонок будет устранен от практической работы. — Патрис дружелюбно улыбнулся и закончил: — Между нами, космическими фанатами, говоря, надо ли мне все это затевать?

Джерри был в полной растерянности. Его-то больше всего устраивало предложение Вельникова! Разве он не решил, в чем цель его жизни? Разве он не отринул все, чтобы пройти по водам?

Он прокручивал ситуацию так и этак, и его не покидало ощущение, что в механизме размышлений не хватает какой-то маленькой детали. Что-то пробуксовывает, проскальзывает, словно поставили шестеренку без зуба.

— Не знаю, что и сказать, Патрис, — осторожно произнес он после затянувшегося молчания. — Это настолько неожиданно... Дай мне подумать.

— Разумеется, — сказал Корно. — Но имей в виду, время поджимает. Чтобы не поднимать лишнего шума и избежать политических распрей, решено объявить разом о всех трех назначениях: Эмиль становится министром, я сажусь в его кресло, и некто садится в мое кресло. В эту третью кандидатуру все теперь и упирается. Я могу дать тебе день-другой, но ты уж меня прости, к выходным изволь принять решение.

Джерри вышел из кабинета на нетвердых ногах и направился прямо домой, хотя было только четыре часа. Но и после многочасового сидения на жесткой кушетке, обитой черной кожей, посреди неприбранной маленькой гостиной, он не справился с сумбуром в голове.

Хуже того. Он пришел к убеждению, что за всем этим скрывается нечто непонятное, что-то вроде ядовитой змеи, затаившейся в смрадной глубине того, что он привык называть грязным политиканством. Надо бы посоветоваться с кем-нибудь, кто разбирается в этих гнусных бюрократических играх.

Поговорить с Вельниковым? Вот уж кто собаку съел в таких кознях! Да и в Москве у него есть влиятельные дружки. Но было бы верхом глупости посвящать в это Вельникова...

Во всем мире есть только один человек, которому он может открыться. Соня всю жизнь играла в крутые чиновничьи игры. У ее красавчика связи ничуть не меньше, чем у Вельникова, а к "Красной Звезде" в Страсбурге относятся с большим почтением. И потом, что ни говори, она перед ним в долгу. В неоплатном долгу. Она отняла у него все. Пусть вернет хоть часть.

Но разве можно так просто взять и позвонить Соне? Он не видался с ней больше года, по телефону не разговаривал месяцев шесть. Их редкие телефонные разговоры отзывались болью в сердце, они были подчеркнуто деловиты и холодно-коротки. Снова бередить старую рану?..

Ради этого тебе придется отказаться от всего...

Даже от этого?

"Даже от этого, мой мальчик", — шелестел в его ушах шепот Роба Поста.

Он налил себе немного коньяка, долго смаковал его; налил еще, оттягивая решение. Потом уселся в кресло перед видеотелефоном и набрал номер квартиры на авеню Трюден.

Соня сняла трубку после третьего гудка. Она была совсем рядом с камерой. Весь экран заняла ее голова и воротник простой белой блузки. В его воспоминаниях она была моложе — на ее лице оказались морщинки, не предусмотренные его памятью, что-то изменилось в рисунке рта; короткая стрижка — только уши прикрыты — придавала ей суровый вид. А взгляд был таким усталым...

Он старался не думать о том, каким она видит его на экране.

— Привет, Джерри, — сказала она, и только приподнятые брови выдали ее удивление.

— Привет, Соня, — с запинкой произнес он. — Э-э... как дела?

— Помаленьку, — ответила она холодно. — А у тебя?

— Мне нужен твой совет, Соня, — без всякого перехода брякнул он. И тут же, словно покатившись по склону, высказал все до конца: — Ведь ты у меня в долгу.

— Конечно, — отозвалась она с неожиданной теплотой в голосе. — Однако не мне пришло в голову расстаться.

Джерри чуть не взвился: можно подумать, что это он предложил развод! Можно подумать, что это он был неверен!

Но ее лицо смягчилось, погрустнело, и он смолчал.

— Мы оба хотели этого, правда, Соня? — произнес он не то, что подумал. — Политические жернова перемололи нашу жизнь, не надо упрекать друг друга...

— Я рада, что ты наконец обрел мудрость, — сказала Соня. — Расскажи, в чем дело, и я постараюсь тебе помочь, если смогу.

Что же, так оно и лучше. Он взял себя в руки и коротко рассказал все — не столько своей незабытой жене, сколько понаторевшей в бюрократических стычках чиновнице, которая глядела на него с экрана: начальник отдела экономической стратегии парижского филиала "Красной Звезды".

Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда он сообщил о своей сделке с Борисом Вельниковым; не было ахов по поводу грядущего назначения Эмиля Лурада министром, а Патриса Корно — директором ЕКА. В тех сферах, где она вращалась, вполне могли узнать об этом раньше Джерри. Но едва он сказал, что Корно собирается назначить его руководителем Проекта, она закипела от ярости и едва смогла дослушать его до конца.

— Это маразм! — заявила она. На ее лице читалось неподдельное отвращение.

— Совершить справедливый поступок — это, по-твоему, маразм? — взвился Джерри.

— Какая справедливость?! Кругом дерьмо, а ты рассуждаешь о перспективах! Патрис Корно прекрасно знает, что ему не позволят назначить тебя руководителем Проекта. Разве ты не догадываешься, чтó за этим стоит?

— Не догадываюсь, — прямодушно ответил Джерри.. — Потому и звоню тебе.

— Корно решил попользоваться тобой, Джерри. Москва горит желанием пропихнуть на этот пост Вельникова, Запад наложит вето на такое назначение, но рано или поздно пойдет на попятный, чтобы выйти из тупика. Нашим представителям на переговорах удары ниже пояса не будут страшны — им в штаны загодя положили по куску жести. Но если Корно упрется на твоей кандидатуре и откажется обсуждать любую другую, покуда не снимут кандидатуру Вельникова, в этом случае будет уже не до победы — придется искать компромисс. А как только его найдут, будь уверен, что Москва потребует твоей головы на серебряном блюде. И тобой пожертвуют без раздумий.

В ее изложении, яростно-кратком и без экивоков, мерзкая суть бюрократической двухходовки выставлялась напоказ просто и убедительно. Версия Сони казалась единственно верной, ибо она выстраивала все факты в логическую цепочку.

— Получается, они ждут, чтобы я сам спустил штаны, так, что ли?

— Джерри, когда ты поймешь? Это всегда так. Это второй закон бюрократии.

— И что мне, черт возьми, делать?

— Вспомнить о первом законе, — ответила Соня. — На всякий случай прикрой свою задницу.

— Чем же мне ее прикрыть?

Лицо Сони странно изменилось. Ему казалось, что с ним говорит некий средних лет ветеран бюрократических войн, в котором нельзя было узнать ни бывшую его супругу-скандалистку, ни некогда очаровавшую его девушку, ни даже женщину, которая порвала с ним ради партийного билета.

— Оставь Корно с носом, — сказала она. — Помоги Москве.

— Как именно?

— Пусть Корно предложит тебя в руководители Проекта. Начнется буча, и все упрется в стену. И в эту минуту ты отказываешься от назначения в пользу Вельникова — ради скорейшего завершения Проекта, во имя европейской солидарности, мира во всем мире, светлого будущего человечества на космических просторах — говори все, что взбредет в голову, а если чего не договоришь, ТАСС добавит цветистых выражений. У них не останется выбора, если крестный отец "Гранд Тур Наветт" великодушно уступает дорогу Вельникову и публично благословляет его, целуя в обе щеки.

— Почему ты думаешь, что Вельников сделает то, что обещан? — спросил он, уже понимая, что принял решение.

— Потому что русские, вопреки тому, что ты о них думаешь, не беспринципные свиньи, которые на каждом шагу отрекаются от своих слов! — взорвалась Соня. И, поостыв, добавила: — "Красная Звезда" проследит за тем, чтобы обещание было выполнено. Прежде чем уступить кресло Вельникову, ты свяжешься с Москвой через нас, то есть через меня, — и тогда тебе поверят. Илья передаст твое предложение руководству "Красной Звезды", генеральный директор позвонит президенту Горченко, а тот прикажет ТАСС сделать соответствующее заявление. И, заметь, все будут знать про обещание, которое ты получил от Вельникова. Таким образом твой зад будет надежно прикрыт золоченым бюрократическим щитом. В верхах не позволят опорочить репутацию "Красной Звезды" дешевым обманом, ведь это мы, уж поверь мне на слово, мы, а не правительство и не партийный аппарат протолкнем Вельникова на место руководителя Проекта.

— И твой красавчик станет еще краше? — проворчал Джерри и пожалел о своих словах:, лицо Сони передернулось, словно произошел сбой в работе видеотелефона, она обожгла его гневным взглядом.

— На его положении это не скажется.

— Вы... — промямлил Джерри, — вы по-прежнему держитесь вместе?

— Если так можно выразиться... — неопределенно ответила Соня.

— А точнее?

— Давай не будем об этом. Попробуем быть друзьями.

— Вряд ли я смогу быть искренним другом после всего, что произошло, — сказал Джерри.

Что же, слово не воробей...

— Я бы хотела быть твоим другом, — сказала Соня. — Ты позвал меня на помощь, позволь мне помочь тебе. Не доверяй Патрису Корно. Доверься мне.

— У меня нет выбора, — вздохнул Джерри. — Но какой идиотизм лезть в постель к распроклятым русским...

Ему снова захотелось откусить себе язык, когда он увидел, как переменилось ее лицо. Губы задрожали, на глаза навернулись слезы.

— Прости, Соня, я не хотел...

— И ты прости. Мне надо за многое просить прощения. Ладно. Если не друзья, то союзники — в этом деле. Идет?

— Идет, Соня, — отозвался Джерри. Он судорожно искал какие-то слова, чтобы достойно завершить разговор, но так ничего и не выдумал.

...Он долго сидел перед погасшим экраном, обводя взглядом свою крохотную гостиную. Журналы, горой наваленные на журнальном столике, научно-фантастические романы, загромоздившие книжные полки, завалы распечаток возле компьютера, слой пыли на мебели, немытые стаканы — печальные свидетельства одинокой жизни.

Какая-то неведомая сила заставила его перед сном прибрать квартиру. Он собрал книги и журналы, разгреб завалы вокруг компьютера, впервые за две недели сменил постельное белье, перемыл горы посуды, отдраил умывальник и плиту, поскреб щеткой ванну и унитаз.

...Почему он вспомнил сегодня о той ночи, о последней генеральной уборке? Возможно, потому, что с тех пор ни разу не убрался как следует — старался не учинять бардака.

После зарядки и душа он огляделся. Гостиная выглядела несколько захламленной, постельное белье просилось в стирку — и то, что в спальне, и то, что свалено в комнатенке со стиральной машиной. Однако сегодня, накануне заключительной проверки маневровых двигателей, его кухня выглядела вполне сносно, а душ после гимнастики он принимал в почти чистой ванной.

В более или менее чистом зеркале отразились его седеющие волосы, морщины, запавшие глаза. И все-таки он выглядел моложе, чем в тот день, когда звонил Соне. Да, Вельников стал руководителем Проекта, он сам — главным инженером по тяговым и маневровым установкам. Теперь он точно знает, что непременно полетит на "Гранд Тур Наветт" к Луне. Ничего не попишешь — кожа постарела, у глаз появились гусиные лапки, — и все-таки был в его взгляде юношеский задор, и все лицо, искаженное прежде горечью и досадой, почти расслабилось.

Пока он брился и одевался, кофе успел свариться. Джерри налил большую кружку, намазал подсушенный хлеб шоколадным маслом и торопливо позавтракал в гостиной, не переставая думать о сегодняшнем испытании.

Главные двигатели уже прошли проверку и ожидают старта на беспилотной грузовой ракете. Осталась последняя стендовая проверка маневровых двигателей, в которой нет ничего сложного и впечатляющего. Как только они будут проверены, упакованы, переброшены по воздуху в Тиуратам и оттуда отправлены в космос — наземной части работы конец. Потом будет сборка на орбите, полет на Луну.

Как пойдет его жизнь после пятнадцати дней в космосе — об этом он как-то не задумывался. Чем же ты займешься, парень, пройдя по водам? Даже если полеты "Гранд Тур Наветт" станут регулярными, в его возрасте нечего надеяться на место в экипаже. Он стар для полета на Марс, у него нет квалификации для работы на лунной базе. Но он летит — вот что главное!

С тех пор как он выступил в пользу Вельникова, отношение к нему в ЕКА изменилось. Патрис Корно резко к нему охладел. Впрочем, теперь Джерри ему непосредственно не подчинялся. Зато русские воспылали к Джерри любовью, что его весьма забавляло.

Вельников не просто сдержал свое слово. Сверх обещанного он добился для Джерри повышения. Его московские покровители, похоже, не проговорились, что Джерри играл в команде "Красной Звезды", а режиссерами были Соня и Илья Пашиков. Вельникова даже не предупредили о готовящемся заявлении ТАСС. Когда эта бомба разорвалась, Вельников ввалился в контору с ошалелым видом, держа в руках бутылку, завернутую в золотую подарочную фольгу.

— У меня нет слов, Рид ... просто Джерри, если позволишь, — на едином дыхании выговорил он. — Честно признаюсь, я прямо обалдел!

Он по-медвежьи неуклюже бухнул бутыль на стол перед Джерри.

— Вот! — сказал он. — Благодарность, разумеется, ничтожная, зато от всей души.

Джерри развернул фольгу. На пестрой этикетке, над гроздью золотых и серебряных медалей, было что-то написано изящной кириллицей.

— Настоящая картофельная русская водка, — объяснил Вельников. — Произведена на экспорт, сто градусов. Семь лет томили в коньячных бочках. Высшие авторитеты в этой области подтвердили, что лучшей водки в мире нет.

— Спасибо, Борис, — сказал растроганный Джерри.

Он помнил о грязной подоплеке событий — но Вельников явно говорил искренне.

— Это тебе спасибо, Джерри. Честное слово, до сих пор не могу поверить, что ты пошел на такое ради меня. Ведь мы с тобой и друзьями не были.

— Я же не метил в руководители Проекта, мы оба это знаем, — сказал Джерри, не кривя душой.

— До вчерашнего дня я не понимал, в чем дело. Эти гады использовали нас друг против друга. — Вельников сделал небольшую паузу и заглянул Джерри в глаза. — А скажи мне, пожалуйста, ради чего ты уступил мне дорогу?

— Разве ты забыл про наш уговор?

— Как такое забудешь! И не сомневайся, я свое обещание выполню. Но все-таки...

— У тебя была своя цель, у меня — своя, — сказал Джерри. — И когда настало время все как следует взвесить, я понял, что не хочу отказываться от своей цели и рвать у тебя то, что мне не нужно. Если хочешь, это был трезвый тактический ход. Ты можешь мне нравиться или не нравиться, но когда я понял, что нас с тобой пытаются вымазать в дерьме... Надо понять, кто тебе враг, а кто — нет, верно?

— Нет ничего хуже, чем оставаться врагами, — сказал Вельников и потянулся к бутылке. — Откроем?

Джерри кивнул, Вельников раскупорил водку, и они глотнули забористого напитка из пластмассовых кофейных чашечек.

— Люди в ЕКА, которые подчиняются командам из Страсбурга, — сказал Вельников, — не простят тебе этого поступка. В открытую они ничего не сделают, а исподтишка гадить станут. Но ты должен знать, что те, кто подчиняется Москве, позаботятся о твоем будущем. Конечно, твоей дружбе с Корно пришел конец, но поверь мне — наши добрые отношения будут хорошей компенсацией.

Вельников не тратил слов впустую. Он назначил Джерри главным инженером по тяговым и маневровым установкам, а начальником отдела поставил Игоря Калитского, молодого и энергичного русского, который взял на себя всю бумажно-бюрократическую работу. Инженерными вопросами пусть занимается многоуважаемый Джерри Рид...

Чуть позже Борис намекнул ему, что после пробного полета отдел продолжит работу, пока весь фронт ГТН не вступит в действие. Затем Джерри предложат занять место Калитского. К тому времени ЕКА будет готово встать под начало русского директора, которым станет он, Вельников, а Джерри, само собой разумеется, будет его заместителем.

...Джерри допил кофе и, привычно оставив грязную чашку на столе, вышел из дома. Действительно ли он хочет стать начальником отдела, а потом — заместителем директора Агентства? Конечно, после всего происшедшего не стоит даже мечтать о кресле директора, но и место заместителя — недурное завершение карьеры.

Покуда он спускался по лестнице, на него вдруг, ни с того ни с сего, навалилась тоска. Подавленное состояние, прежде столь хорошо ему знакомое, в последнее время не мучило его. Неожиданно, впервые за последние годы, будущее представилось зияющей дырой, черной, пугающей, ничем не заполненной — и мысль, мелькающая у границы сознания: вернись, вернись, быстро!..

Он вышел на улицу, и в этот момент в просветах между тучами показалось солнце. Прохожие спешили по узким тротуарам в сторону моста Людовика и станции Сен-Мишель. Оставляя двойной пенистый след на воде, к Пор-де-Берси мчался речной трамвай на подводных крыльях. К тому времени, когда Джерри перешел на Левый берег, на Кэ-де-ла-Турнелль уже образовалась утренняя пробка. Гудели клаксоны, возмущались пешеходы, переругивались водители, на тротуарах перелаивались выведенные на утреннюю прогулку собаки. Джерри ощутил себя частичкой большого города, и тревоги о том, что будет после полета на Луну, враз рассеялись, показались никчемными. Вздорные отголоски мутного рассвета, который уже сменился ясным солнечным днем. В конце концов, сказал он себе, я столько раз слышал, что человек из космоса возвращается совершенно другим...

...Разумеется, поезд был переполнен, но до Северного вокзала, где Джерри пересаживался, было рукой подать. А там — по новой скоростной линии в Ле Бурже, прямо к административному корпусу ЕКА. Сначала Джерри не обращал внимания на толпу, в которой он очутился, на тесноту и давку. Скоро он будет бесконечно далеко от вони, толчеи, шума — вне власти земного тяготения, в пространстве, в котором холодно и чисто блещут вечные звезды.

"Тебе на роду написано быть космическим фанатом, — говаривал ему Роб. — Словно ты родом с Марса".

Вот оно, слово! Зажатый в вагоне в час пик, среди незнакомцев, он внезапно ощутил себя человеком с Марса. Его пронзило ощущение своей посторонности. Годы одинокой жизни без друзей. Маниакальная приверженность одной мечте. Чудовищный разрыв между собой, каким он хотел быть, и обыкновенными людьми — теми самыми, которые обступили его в вагоне, которые живут обыкновенной жизнью, любят, растят детей...

Его сотрясла внутренняя судорога. Он обратил себя в существо без личной жизни, вот в чем суть. Ничегошеньки своего. Политики отобрали у него сына, заставили отречься от дочери, сломали семейную жизнь. А остальное уничтожил он сам.

Да, сам! Разве Соня не предлагала ему дружбу в тот вечер, когда она вернула его к жизни, — к этой жизни, которая, как он чувствовал и понимал, безоглядно несется к блистательному завершению? И разве не он отверг протянутую ему руку? Зачем он повел себя так по-дурацки, почему избегает общения с ней? Чего ради он отказался от ее предложения отпраздновать где-нибудь в ресторанчике удачу своего предприятия? И что, в конце концов, мешает ему повидаться с ней теперь, когда ее красавчик получил повышение и навсегда укатил в Москву?

Но почему, с какой такой стати эти мысли накатили на него именно сейчас, в вагонной давке, по пути к работе, которая близка к завершению, а потом — потом все эти проблемы останутся здесь, внизу...

Чего он так мучительно испугался?

Но что прикажете делать человеку после того, как он прошел по водам?

Роб Пост об этом помалкивал.

Джерри придется дать ответ.

С той же неизбежностью, с какой камень, брошенный вверх, рано или поздно возвращается на землю.


Арт Коллинз: Но когда начнется эта свистопляска, господин вице-президент, надо ли об этом горевать? Разве не будет благом отделение Украины от Советского Союза? Американцев обрадует развал СССР, а вместе с ним, может быть, и Объединенной Европы. Если и другие угнетенные народы взбунтуются — нам это только на пользу.

Вице-президент Вольфовиц: Я могу твердо сказать: нет!

Арт Коллинз: Почему? Благодаря этому Америка выйдет на новые международные рынки и снова станет экономической державой номер один.

Вице-президент Вольфовиц: Подобно всем американцам, вы, Арт, наслушались разглагольствований нашего тупоголового главнокомандующего, нашего Гарри Карсона. Для понимания извивов политики у него не хватает извилин в голове. Новые рынки? А как быть с миллиардами и миллиардами долларов, которые мы задолжали европейцам? Ясное дело, чтобы они встретили нас с распростертыми объятиями, надо пустить в ход пропаганду и разрушить экономические и политические структуры, которые они возводили в течение десятилетий!

Арт Коллинз: Президент Карсон полагает...

Вице-президент Вольфовиц: Гарри Карсон подонок.

Арт Коллинз: Не слишком ли крепко сказано?

Вице-президент Вольфовиц: Если он говорит как подонок, правит страной как подонок и окружает себя другими подонками, он скорее всего и есть подонок — даже если он не загонит нашу несчастную затраханную страну в очередную международную мясорубку, подобно величайшему подонку всех времен и народов.

"Ньюспик", ведущий Арт Коллинз



ХХII

Директору парижского филиала "Красной Звезды" предстоял напряженный день.

Утром, как заведено, — планерка отдела экономической стратегии, на которой будет обсужден финансовый отчет перед отправкой его высшему начальству. Затем следует разобраться с задержкой поставок хрома в Лион. За ленчем предстоит торговля с президентом Бордоской ассоциации виноторговцев, которая назначила бессовестную цену, тогда как была информация, что вино этого года будет посредственным. На вторую половину дня намечены дела с крымскими апельсинами, сделка с фирмой "Рено" о покупке судна на подводных крыльях, о производстве сварочных горелок совместно с французами и англичанами — последнее дело не раз уже откладывалось из-за финансовых трудностей. И после всего этого — никчемная встреча с продюсером Совфильма, который почему-то воображает, что в обязанности директора входит протаскивание во французский прокат влетевшего в копеечку эпического фильма про испанское завоевание Мексики, фильма, снятого в Узбекистане на немецкие деньги с массовкой из татар и итальянцев.

Все это навалится потом. А пока Соня Ивановна Гагарина сидела в своем кабинете за чашкой кофе и размышляла о Джерри.

Она редко вспоминала своего бывшего мужа. С тех пор как она ловко устроила его назначение главным инженером, она как бы поставила точку в соглашении о разводе, сбросив груз долга перед ним и обретя свободу после долгих лет душевных терзаний.

Их развод был вызван сугубо практическими соображениями — по крайней мере, так она ему это преподнесла. Чистая формальность, фикция.

А на самом деле?

Фикцией был не развод. Их брак в течение долгих лет был фикцией.

С Джерри у нее не сложилось, но вот какой вопрос мучил ее: причиной или следствием разлада была ее связь с Ильей Пашиковым? Она сблизилась с обаятельным мужчиной, товарищем по работе, с которым у нее было гораздо больше общего, чем с помешавшемся на космосе мужем, — или же самым пошлым образом пыталась найти то, что перестала получать дома? Эта мысль наполняла ее отвращением к себе. И может быть, потому она убеждала себя, что любит Илью. Это позволяло ей по меньшей мере не чувствовать себя хладнокровной стервой. Я не могу жить без Ильи, говорила она самой себе; шантаж Лигацкого просто помог ей последовать естественному влечению...

А потом она вдруг обнаружила, что живет одна-одинешенька, слоняется по пустой квартире, в которой когда-то воспитывала детей. С Джерри последние годы было несладко, но, по крайней мере, в доме ее кто-то ждал...

Ее отношения с Ильей, которые долгое время сводились к случайным и как бы нечаянным встречам после работы, превратились — во всяком случае, так она считала — в нечто более серьезное. Илья, особенно поначалу, был идеальным другом. Три-четыре раза в неделю они ужинали вместе, на выходные уезжали в Лондон, в Рим, на юг Франции. В постели Илья был куда искусней, чем Джерри в лучшие его времена. И от разговоров с ним она никогда не уставала.

Но Илья оставался... Ильей.

Он был красавчиком, одевался с иголочки, к тому же моложе ее. Женщины так и висли на нем, а он не собирался отталкивать их. Он был карьерист и мечтал стать директором "Красной Звезды". Это значило, что рано или поздно он укатит в Москву, в башню "Красной Звезды". По этим причинам — впрочем, и по многим другим — Илья Пашиков не спешил жениться.

Оглядываясь назад, Соня удивлялась не тому, что ей не удалось превратить красавца-леопарда в домашнюю кошку, а тому, что шесть месяцев Илья сохранял ей верность — или хотя бы удачно притворялся. И только ее неумная настойчивость заставила его расставить точки над "и".

Как-то они отправились на выходные в Амстердам, где сняли двухкомнатный номер под самой крышей маленького отеля. Номер напоминал скорее квартирку: старинная, потемневшая от времени ореховая кровать, покрытая пестрым стеганым одеялом, ночные столики и массивный платяной шкаф, масса безделушек, на стене — картина, писанная маслом, — пейзаж с ветряной мельницей. В гостиной стояли кушетка и кресло, возле камина — стулья и стол, словно взятые из чьей-то бабушкиной кухни, за стеклянными створками буфета виднелся китайский фаянсовый сервиз, а на книжных полках теснились обтрепанные старинные тома.

Все выглядело так уютно, так по-домашнему, когда они сидели за кухонным столиком, потягивали можжевеловку и рассеянно глядели на канал и на тесный ряд домиков за ним — ни дать ни взять супружеская пара. Соне это напомнило первые дни их жизни с Джерри в квартире на острове Святого Людовика — вспомнилось не место, не муж, а тогдашнее чувство: у тебя есть свое гнездо, и ты в нем не одна — она так долго не испытавала этого чувства, что решила, будто оно навсегда исчезло из ее мира.

— Ты никогда не думал о том, чтобы связать свою жизнь с кем-нибудь? — обронила она, словно не отдавая себе отчета в собственных словах. — Ради спокойствия, ради уюта... Взять и жениться...

Илья застыл на середине глотка — с таким выражением, словно вдруг обнаружил, что ему налили в рюмку мочу. Он посмотрел на Соню, медленно покачал головой и выдавил из себя улыбку.

— Нет уж, бросьте, — сказал он подчеркнуто несерьезно. — Я же не муж, а катастрофа.

— Смотря кого выберешь, — возразила Соня. — Ты добрый, нежный, ты...

— Неисправимый бабник, что знаем мы оба, — перебил ее Илья. — Сверх того, я образцовый коммунист. От меня по способности, которая пока меня не подводит, и женщинам мира по потребностям, каковые неистощимы!

— Ах, Илья, ты совсем не такой легкомысленный, каким хочешь выглядеть!

— Именно такой, — возразил он. — Поверь мне, Соня, я только внешне такой хороший.

— Со мной ты был добр, понятлив, терпелив, всегда поддерживал в трудную минуту, как настоящий друг. Как принц из сказки.

Илья закатил глаза, пытаясь, как обычно, отшутиться.

— Сперва ты приписала мне разные супружеские добродетели, теперь я реакционер и царист! — проговорил он с деланной веселостью. — Теперь упадешь на одно колено, протянешь мне розу и предложишь руку и сердце.

— Это плохо? — мягко спросила Соня.

Илья вдруг переменился, лицо его стало озабоченным, даже угрюмым.

— Оказывается, ты серьезно...

— Могу и серьезно, если позволишь, — со всей искренностью сказала Соня.

— Тогда слушай внимательно. Ты мой добрый товарищ, коллега, настоящий друг. У нас с тобой больше общего, чем тебе кажется. Ты — женщина, с которой я мог бы связать свою судьбу, но от которой мне надо бы бежать как от огня.

— Не понимаю...

— Отлично понимаешь! Ты карьеристка почище меня. Не будь ты одержима карьерой, ты не разошлась бы с Джерри Ридом. Если меня завтра перебросят в Москву и я попрошу тебя ехать со мной, разве ты откажешься от жизни в Париже? Разве плюнешь на карьеру, лишь бы не потерять меня?

Соня отвела глаза.

— Мы одного поля ягоды. — Илья погладил ее руку. — Потому и сошлись. И по той же причине брак между нами, даже не брак, а долгая серьезная связь была бы несчастьем для нас обоих. Рано или поздно пришлось бы расстаться; хорошо еще, если мирно.

— Ох, Илья... — горестно протянула Соня.

— Ох, Сонечка!.. — вскричал Илья, видимым усилием воли обретая душевное равновесие. — Глупо печалиться! Мы прекрасные друзья и прекрасные любовники. Нет ничего грустного в том, чтобы делить постель с близким другом. Многие люди и этого лишены. Не унывай, дорогая, мы просто двое пьяных славян, и надо забыть этот идиотский разговор, пусть все будет по-старому.

Он сгреб ее в охапку, отнес в спальню и постарался делом подтвердить свои слова, но после этого вечера их отношения изменились. Илья по-прежнему приглашал ее ужинать, но не чаще двух раз в неделю. Они оставались любовниками, но Илья стал появляться на людях с другими женщинами. И исчезать на выходные.

Мало-помалу их отношения стали такими же, какими были в те времена, когда она еще жила с Джерри. В конце концов она научилась приходить с ним на приемы и сухими глазами провожать его, когда он уходил с другой женщиной.

Остались одни черепки, но внешне жизнь казалась устойчивой. Пусть я и не счастлива, уговаривала она себя, зато вполне довольна жизнью. Есть желанная работа, есть под рукой друг и любовник; время от времени ее навещала Франя, в которой Соня узнавала себя в юные годы.

Закончив летную школу, Франя поступила работать в Аэрофлот пилотом "Конкордски" и летала на международных линиях. У нее был друг в Москве, с которым они вместе снимали квартиру на Арбате, тоже аэрофлотовский пилот по имени Иван Ерцин.

"Конкордски" попадает в любую точку планеты за полтора часа. Его пилоты четыре дня в неделю совершали по два-три рейса в сутки, а остальные дни отдыхали в Москве — или где-нибудь на другом конце планеты. Поскольку и Франя и Иван мотались с континента на континент, в Москве они оказывались одновременно крайне редко, и предполагать у них нечто вроде супружеской верности было бы наивно.

В общем, верность друг другу они хранили только в Москве, а в других точках планеты жили каждый сам по себе. Дочка вела такой же беззаботный образ жизни, как ее мать, когда много лет назад она была частью "Красной Угрозы", в свободные дни кутила по всей Европе и в то же время имела надежную работу и твердо стояла на ногах.

Когда Франя ненадолго наезжала в Париж, они болтали скорее как подружки, чем как мать и дочь. Франя рассказывала о своих приключениях, а Соня, в свою очередь, — о любовных подвигах в добрые старые времена. Франя время от времени говорила об Иване, а Соня сочинила приукрашенную версию своих отношений с Ильей Пашиковым.

Они не говорили о грустных семейных делах, но после каждой встречи с Франей Соню неизменно мучили мысли о Джерри; его призрак появлялся в квартире на авеню Трюден.

В то время Соня и начала следить за карьерой Джерри. Его отказ от американского гражданства в пользу общеевропейского был для нее сюрпризом. Тот Джерри, которого она знала, не был способен на такие шаги. Двадцать лет он упорно не желал связываться с политикой и оставался лояльным по отношению к стране, которая предала его. А когда Корно назначил Джерри своим заместителем, она была и вовсе огорошена. Джерри в административном кресле? Нелепость... Неужели развод изменил его характер?

Но потом до нее дошли слухи о том, как Корно использует Джерри, и все оказалось просто до омерзения. Борис Вельников подкапывался под руководителя Проекта, и тот прикрылся Джерри как щитом. Это был умный бюрократический ход и в то же время отвратительный акт личной мести. Как бы Соня ни расценивала этот шаг, она невольно восхищалась ловкостью, с которой он был проделан. Однако ей было противно, что ее старого друга используют как пешку. А что будет, когда Вельников переместится выше в табели о рангах? Он пробьется — если Москва сможет нажать.

На сорок процентов ГТН субсидировала Москва, но на Союз приходилось только двадцать семь процентов от суммы заказов. И "медведи" и националисты использовали это обстоятельство как дубинку против президента Горченко. Люди Горченко тоже на него нажимали, но контракты были уже подписаны, а после драки кулаками не машут. Горченко нужно было хоть как-то уходить от скандалов, но сейчас он мог только одно — проводить чисто символические перемещения кадров.

Соня знала, что Эмиль Лурад скоро перейдет наверх, и тогда перемещения и наступят. Но пропихнуть Вельникова в директора ЕКА не удастся: место уготовано для Патриса Корно. Зато освободится пост руководителя проекта ГТН, по логике вещей подходящий для Вельникова. Москва будет настаивать, упирая на то, что дискриминируют русских. Если это не пройдет, "медведи" потребуют, чтобы Советы прекратили финансирование Проекта. Общественное мнение окажется на их стороне, и еврорусским, и позиции СССР в Европе будет нанесен ощутимый удар.

Следовательно, Москва горой станет за Вельникова. Начнется грязная свалка, и в ней Джерри очередной раз затопчут. Если Москва проиграет, может лопнуть весь Проект. Если Москва победит и Вельников возглавит Проект, то первым делом он сведет счеты с Джерри.

Соня наблюдала за событиями с ужасным чувством безнадежности. Казалось, ничего нельзя поделать, — но вдруг Илья сообщил, что в московских кругах поговаривают, будто Эмиля Лурада назначают министром технического развития Объединенной Европы. Началось... Если она намерена что-то предпринять, ей следует поторопиться.

— Мы должны оградить Джерри, — сказала она Илье. — Вся его жизнь теперь в работе, другого не осталось.

Илья передернул плечами.

— Я понимаю твои чувства, но, поверь мне, у нас хватит нервотрепки с назначением Вельникова. Французы будут драться насмерть.

— Они сумеют заблокировать Вельникова?

— Так они думают, во всяком случае. Однако они не понимают, что творится в Союзе, не принимают этого всерьез. В политическом смысле Горченко ставит на кон больше, чем Западная Европа. Обратной дороги ему нет, даже если драка развалит Проект. Европейцы могут отступить, они это поймут, но, боюсь, уже будет поздно.

— А нам что — сидеть сложа руки?

Илья сморщился.

— Есть выход. Уговори Джерри помириться с Вельниковым.

— Джерри не захочет разговаривать со мной. Кроме того, он ненавидит Вельникова, а тот отвечает ему взаимностью.

Илья пробормотал нечто невнятное. Вдруг в его глазах блеснул огонь, и на губах заиграла его хорошо поставленная улыбочка:

— А может быть, наоборот — убедить Вельникова в том, что в его интересах помириться с Джерри Ридом?

— Что?

— Корно прислушивается к советам Джерри. Более того, Джерри — что-то вроде ходячего символа интернационализма — европеизированный американец... Я могу переговорить с Вельниковым. Скажу, что ты сохранила влияние на Джерри. И что благодаря этому "Красная Звезда" может гарантировать благонадежность Рида. И еще намекну, что поддержка такого человека может весьма поспособствовать нашим целям. Пожалуй, дам понять, что это мнение сверху.

— Но Джерри палец о палец не ударит, чтобы помочь Вельникову!

— Ударит, если Вельников предложит ему сделку на хороших условиях... Например, место главного инженера Проекта, если Вельников станет руководителем.

— И ты сделаешь это ради меня, Илья? — спросила растроганная Соня. — Или ради Джерри?

— Разве я в какой-то степени не ответствен за его злоключения? — Бюрократическая улыбочка вернулась на его лицо. — А когда в Москве узнают, что я расшибался в лепешку, продвигая Вельникова, в мою характеристику впишется еще одна строка.

Илья переговорил с Борисом Вельниковым, и тот согласился на беседу с Джерри. Встреча в ресторане с глазу на глаз завершилась успешно, о чем он и доложил Илье. У Сони впервые за долгие годы отлегло от сердца.

Она наконец избавилась от долга чести. Более счастливую развязку трудно было придумать. Теперь она могла умыть руки и считать, что бывший муж вычеркнут из ее жизни навсегда.

Так она думала, пока Джерри ей не позвонил. Господи, ну и вид был у него: постаревший, замотанный, какой-то прибитый. После стольких месяцев разлуки он не спросил, как она себя чувствует.

Она улыбалась про себя, когда он говорил о встрече с Вельниковым. Но когда он сказал, что Корно собирается именно его — его! — предложить в руководители Проекте, у нее перехватило дыхание. Она была потрясена — как низко можно пасть; вот что готовил Джерри его так называемый друг...

Вправе ли она рассказать Джерри все? Видимо, нет. Он не должен знать о действиях Ильи. Надо как-то втолковать ему, что Корно нельзя верить.

И вдруг ее осенило; тогда она и сказала: "Пусть Корно предложит тебя в руководители Проекта".

Дело выгорело. Когда Джерри назначили главным инженером по тяговым и маневровым установкам, Соня сочла, что сделала для него все возможное. Ведь это он подточил фундамент их семейной жизни своей детской одержимостью — полететь в космос. Она дважды помогла ему, и теперь они квиты, ей не в чем себя винить. Все кончено. На прошлом поставлен крест...

...Соня вздохнула, допила кофе. Половина одиннадцатого — пора начинать планерку.

...Но она-то сама получила то, о чем мечтала? Получила или нет? Когда Илью перевели с повышением в Москву и он стал помощником вице-президента "Красной Звезды" — отчасти в награду за его роль в деле Вельникова, — Соня заняла его кресло в парижском филиале. В последнее время от их романтических отношений не осталось и следа, хотя они по-прежнему понимали друг друга с полуслова.

И вот, полюбуйтесь, — глава парижского филиала "Красной Звезды", чиновница средних лет в зените карьеры. Вся в работе. Ее навещает дочь. Денег куры не клюют. Вкушает прелести западной жизни — и ни облачка на горизонте. Она добилась всего, о чем могла мечтать девчушка из Ленино, — и даже более того.

Ну и что?

После того как Илья уехал, она, не выдержав искушения, разведала кое-что об успехах Джерри. Маленькая слабость, любопытство, чем-то надо занять свободное время — так оправдывалась она перед собой.

...Довольно, директору парижского филиала "Красной Звезды" нельзя тратить время попусту. Встать, сосредоточиться — и за дело.

Но с самого утра она не могла выбросить из головы, что сегодня у Джерри Рида особенный день. Сегодня последние испытания ракетных двигателей и, стало быть, начало отсчета времени. Через две недели "Конкордски" унесет его в космос, которому всегда и безраздельно принадлежала его душа.

Соня еще раз вздохнула. Ей-же-ей, пора приступать к работе!

Но со дна сознания поднималось: не будет, никогда не будет у тебя в жизни такого дня, как у Джерри сегодня. Никогда не испытает она того упоения, которое он почувствует на борту "Конкордски". Никогда ей не пережить мечту наяву.

Если глядеть со стороны, у нее и у Джерри жизнь сложилась похоже: оба остались в одиночестве, оба с головой ушли в работу. Но сегодня она понимала, что Джерри богаче ее. Казалось бы, она — администратор по призванию, добилась чертовски многого, и, на объективный взгляд, вся ее жизнь — успех. А он — конструктор, которому никогда не давали работать в полную силу и раз от разу умыкали плоды тяжких трудов; с тех же позиций глядя, его жизнь — трагическое поражение.

Но с иных, менее практичных, более возвышенных позиций жизнь Джерри представлялась наполненной высоким смыслом. Человек идеи, преодолевший после многолетнего хождения по мукам все мыслимые и немыслимые преграды — с помощью бросившей его женщины, с помощью мужчины, наставившего ему рога, с помощью страны, которую он на дух не выносил, — он так сумел выразить себя, так реализовал свои возможности, как чиновнику и присниться не может.

Наконец-то Соня призналась себе: она завидует Джерри, его идиотской мечте.

Должно быть, завидовала всегда.

Украинский Рейган

Как ни парадоксально, именно вице-президент Натан Вольфовиц, своего рода "американский Горбачев" уничижительно назвал Вадима Кронько "украинским Рональдом Рейганом". Хотя Рейган был заурядным актером, а Кронько — бывшая звезда советского телеэкрана, обоих продвигали профессиональные политики — по той причине, что они умеют подать себя с экрана: на Рейгана поставила компания "Дженерал электрик", на Кронько — украинские националисты.

Справедливости ради надо сказать, что Кронько никогда не опускался до того, чтобы появляться на экране рядом с ученым шимпанзе, однако в его работе "Сегодня на Украине" так блистательно перемешались националистические рассуждения, заклинания лжецелителей, фольклор и проповеди украинских католических священников, что во многих отношениях он мог бы переобезьянничать и самого г-на Рейгана.

Можно не сомневаться в том, что американские сценаристы, ведущие предвыборную кампанию Кронько, применяют ту же ложь, которая в свое время сработала в предвыборном марафоне "американского Кронько".

"Сумасшедшая Москва"



До сих пор все шло без сучка без задоринки — впрочем, Джерри и не ожидал никаких подвохов. Все системы проверены и перепроверены, все неполадки устранены, так что заключительное стендовое испытание было, в сущности, формальностью. А потом — с Богом, в космос, где предстоит собрать весь аппарат.

Вспомогательные реактивные двигатели, которые надлежало испытать в последний раз, размещались на стендах вблизи ангаров Европейского космического агентства.

Крупнее прочих были четыре векторных двигателя; они могли менять траекторию "Гранд Тур Наветт" даже при работающих основных двигателях. В космосе их закрепят крестом между корпусом и основными двигателями и подсоединят к главному топливному баку. Работая синхронно, они способны выполнять самые разные задачи: от ювелирной корректировки курса до молниеносного разворота аппарата. Их испытывали на той же площадке, что и основные, — это был первый и самый волнующий прогон. Джерри и его бригада спустились в бункер; испытательный стенд с двигателями был вынесен наружу, на безопасное расстояние.

На ГТН двигатели будут управляться компьютером, оперативные команды поступят с клавиатуры. Но Джерри позаботился и о рукоятке управления, воздействующей, разумеется, тоже на компьютер. Это вызвало яростные возражения, но будущие пилоты ГТН и опытные летчики на тысячу процентов были "за". Пилоты привыкли работать рукоятью, "джойстиком".

И вот Джерри не отказал себе в удовольствии поработать рукояткой. Она двигалась в четырех направлениях и на каждом приводила в действие один из двигателей; поворачивалась рукоять — поворачивалось и сопло.

Какой-то шутник притащил в бункер магнитофон и врубил увертюру к "Вильгельму Теллю". Джерри стал работать под музыку — играть на "ракетном органе". Он старался держать ритм, регулировал громкость, добавляя и убирая тягу, имитировал удары барабана — шел ракетный китч, ребята, космическая; пляска, и технари орали и аплодировали. Потом управление передали компьютеру. Джерри опасался, что в какой-то момент фальшивой ноты не избежать, но установки работали безукоризненно, ни на йоту не отклонившись от программы.

Затем начались менее интересные работы. Проверялись движки-стабилизаторы, ориентирующие ГТН при отключенных маневровых двигателях. Дюжины этих малюток закрепят поясами вокруг космического аппарата; теперь же их гоняли группами по шесть штук, что заняло остаток утра.

После ленча на скорую руку — всем не терпелось продолжить работу — Джерри отправился в ангар, где на испытательной платформе были смонтированы четыре дюжины корректирующих двигателей. Это была система для маневра в непосредственной близости от космоградов, космических станций, "Конкордски", лунных челноков и марсианских экскурсионных аппаратов. На "Гранд Тур Наветт" движки закрепят на шарнирах вокруг корпуса — по бокам в хвостовой части и вблизи кабины пилотов.

Чтобы испытывать эти слабосильные ракеты, особые меры безопасности не требовались, достаточно было стальной стенки с иллюминаторами. Когда Джерри, сидя за контрольным пультом, начал прогонку, языки пламени были едва заметны, а шум не мешал разговаривать. Первые семнадцать проверок показали полную норму.

Но восемнадцатый двигатель не сработал.

Альбрехт, бригадир испытателей, выругался.

Джерри вернул выключатель в нулевую позицию. Нажал еще раз. Никакого эффекта.

Альбрехт без особой уверенности предположил:

— Потеряна коммутация между панелью и стендом.

От пульта к испытательному стенду тянулись сотни спутанных проводов. С досадой Джерри воскликнул:

— На это весь день угрохаем!

— Может быть, выключатель? — с надеждой предположил Альбрехт.

— Замените, — фыркнул Джерри и двадцать минут, покуда техники заменяли заподозренный в неисправности выключатель, слонялся без дела.

Но двигатель опять не сработал.

— Ну и дерьмо! — негодовал Джерри.

— Надеюсь, это не движок... — уныло произнес Альбрехт. — Что будем делать?

Джерри об этом уже подумал. Если они начнут возиться с проводкой, испытания возобновятся в лучшем случае через несколько часов, а может быть, и завтра. Если двигатель бракованный, то... нет, об этом лучше не думать.

— Сперва проверим остальные движки, а потом будем паниковать, — объявил он.

— Правильно, — согласился Альбрехт, и они проверили остальные шесть двигателей. Как в аптеке.

— А теперь? — спросил Альбрехт.

— Глянем на движок, — вздохнул Джерри. — Если дело в нем, мы обосрались, но обрыв проводки искать намного дольше. Поэтому убедимся, что не случилось худшее.

— По-моему, вы правы, — с убитым видом сказал Альбрехт и приказал персоналу: — Отключите панель управления. Нам не нужны случайности, когда мы будем возле двигателя.

Он и Джерри вышли из-за защитной перегородки и двинулись к стенду. Около злосчастного номера восемнадцать оба остановились.

— С чего начнем?

— Снимем обтекатель, проверим подачу топлива и окислителя, — сказал Джерри.

Альбрехт кивнул, вытащил из кармана гаечный ключ и аккуратно отвинтил крышку обтекателя, обнажив внутренности маленького изящного двигателя. Он передал овальную металлическую крышку Джерри, а сам склонился над утробой мотора.

— Что там? — Джерри наклонился над двигателем, держа крышку на вытянутой руке.

— Говно дело! — вскрикнул Альбрехт и шарахнулся в сторону, оттолкнув Джерри. — Утечка водорода! Сматываемся!

Джерри взмахнул руками, пытаясь поймать равновесие, крышка выскочила у него из руки и, крутясь, стала падать...

...со стуком упала внутрь движка...

...свистящий взрыв...

...удар по голове...

Пропаганда атакует

Мы имели возможность посмотреть через американский спутник часовое выступление Вадима Кронько. Он разразился очередной демагогической речью, которую, похоже, несколько раз переписывали в Вашингтоне и Голливуде. Он доказывал, что русские — некультурные варвары и извращенцы, которые регулярно едят на завтрак украинских детей, и много иного в том же роде — от сталинского геноцида против украинских кулаков до намеков на то, что Екатерина Великая предпочитала в постели украинцев.

Украинский Распутин разыграл великолепное шоу. Опрос общественного мнения, проведенный на следующее утро, показал, что Кронько значительно укрепил свое лидерство — его популярность поднялась до 65%. Через американский спутник передача транслировалась на Москву и Ленинград, где, естественно, украинскому освободительному фронту нет надобности бороться за голоса, но нужно спровоцировать русских на беспорядки. Они действительно последовали. Застрельщиками стали хулиганы-сталинисты и многие русские националисты. Разумеется, американские пролазы-репортеры оказались тут как тут, и теперь по украинскому телевидению крутят минутные ролики, запечатлевшие, как сталинисты бьют окна ресторанов и колошматят тех, кто показался им украинцами.

Следующий шаг абсолютно ясен. Очередное выступление Кронько будет еще более взвинченным, американцы, без сомнения, покажут его всей России, будут новые беспорядки, которые снова используют для агитации за Кронько.

Американские специалисты по манипулированию общественным сознанием используют московских "медведей" как Голливуд — актеров. Не надо строить иллюзии. Эти типы могут продать украинцам такой жалкий товар, как Вадим Кронько.

Сумели же они навязать американцам Гарри Бертона Карсона!

"Сумасшедшая Москва"



Когда в "Красную Звезду" позвонили из ЕКА, Соня была на встрече с представителями "Рено", и ее не рискнули беспокоить. Лишь после звонка самого Вельникова секретарь нарушил ход встречи. Из ЕКА сообщили, что машина с полицейским эскортом уже послана за ней, но наступил час пик, и даже в сопровождении мотоциклистов им потребуется час, чтобы добраться до нее.

Вельников подробностей не знал, сказал только, что произошел несчастный случай, то ли водород взорвался, то ли еще что-то. Джерри жив, но тяжело ранен, поврежден мозг. На вертолете его доставили в больницу аэропорта, где, как заверил Вельников, работают самые опытные нейрохирурги.

Вельников ждал ее в больничном вестибюле. Рядом с ним стояла седовласая женщина в зеленом халате. Он представил ее как Элен Кордрей, заведующую отделением нейрохирургии.

— Как он? Что случилось? — спрашивала Соня, пока они поднимались по лестнице.

— Состояние вашего мужа стабилизировалось, госпожа Рид, — сказала доктор Кордрей. — Его жизнь вне опасности.

— Авария на испытательном стенде, — сказал Вельников. — Утечка водорода, небольшой взрыв.

— Маленький металлический осколок проник в кору головного мозга, но мы сумели его быстро удалить и локализовать поврежденный участок. Однако травма серьезна, и грозит потеря функций...

Они подошли к лифту, створки раздвинулись, доктор Кордрей пригласила их в кабину и нажала кнопку третьего этажа.

— В своем кабинете я объясню вам подробнее...

— Я хочу его видеть, — сказала Соня. — Немедленно.

Врач посмотрела на Вельникова и покачала головой.

— Это мой муж, — вспылила Соня, — и спрашивать надо у меня!

— Хорошо, мадам Рид, если вы настаиваете, — без раздражения сказала Элен Кордрей и нажала кнопку пятого этажа.

Они быстрым шагом прошли по зеленому коридору, пахнущему дезинфекцией и синтетической сиренью, миновали несколько широких застекленных дверей, через которые Соня видела больных — они лежали под капельницами, от них тянулись провода к приборам, компьютерам и прочим спасающим жизнь устройствам.

— Ваш муж находится в стерильной камере, внутрь заходить нельзя, — пояснила доктор Кордрей, когда они остановились у одной из дверей.

— Ужасно! — прошептала Соня, взглянув сквозь стекло. Комната была заставлена множеством аппаратов. В изножье кровати сидела медсестра; она следила за экранами мониторов. Джерри лежал на постели с забинтованной головой. Обе его руки были под капельницами, к бинтам на темени тянулась трубка, к затылку — кабели от большого компьютера. Вся грудь была обклеена электродами, от которых к громоздким устройствам бежали провода. Прозрачная кислородная маска прикрывала рот и нос.

— Участки мозга, отвечающие за дыхание и сокращения сердца, разрушены, — тихо сказала врач. — Компьютеры воспроизводят утраченные функции. Центры высшей нервной деятельности не повреждены, и мы смеем надеяться, что моторика, экскреторные и сексуальные функции не пострадали. Если не случится непредвиденного, он должен полностью поправиться.

— Полностью? — переспросила Соня недоверчиво.

— То, что потеряно, потеряно безвозвратно. Его легкие и сердце нуждаются в помощи компьютера.

— И в таком состоянии он проведет остаток жизни? — Соня плакала. — Это вы называете полным выздоровлением!

— Госпожа Рид, это временно, пожалуйста, возьмите себя в руки, рядом другие больные...

— Оборудование уже отправлено из Звездного городка, — сказал Вельников. — Причем более совершенное, чем это.

— Из Звездного?.. — пробормотала Соня.

— Вы сами захотели это увидеть, — сказала успокоительно доктор Кордрей. — Уверяю вас, положение не столь безнадежно, как может показаться. Прошу в мой кабинет, побеседуем спокойно.

Соня позволила увести себя к лифту. Они прошли в небольшой кабинет на третьем этаже и сели на твердые металлические стулья.

— Русские везут новое оборудование, — начала доктор Кордрей.

— Это экспериментальные аппараты для длительных космических путешествий, — подхватил Вельников. — Суть идеи в том, чтобы замедлить дыхание и сердечный ритм, привести человека в состояние анабиоза, наподобие зимней спячки животных. Программу переделают для поддержания нормальных функций....

— С вашего позволения, мы вживим в мозг вашего мужа постоянные электроды и зашьем надрезы. Советский аппарат не требует прямого контакта с электродами, он посылает электромагнитные импульсы через кожу. Это исключает опасность инфекции.

— И поскольку предназначался для космонавтов, он очень компактен и может работать на батарейках, двенадцать вольт.

— Ваш муж сохранит неплохую подвижность.

— Подвижность? — повторила Соня, тупо глядя куда-то между доктором и Вельниковым. — Компактный аппарат?

— Всего одиннадцать килограммов вместе с батареей, — уточнил Вельников. — Размером с переносной телевизор, для удобства можно поставить на тележку. Если сделать длинный соединительный кабель, Джерри сможет передвигаться по квартире, не возя за собой установку.

— Чудовищно, — сказала Соня. — А нет иного выхода? Нельзя пересадить часть мозга?

Доктор Кордрей покачала головой.

— Американцы пытаются сделать что-то в этом роде, — сказала она, — но им понадобится не меньше пяти лет, а за это время...

Вельников прожег ее взглядом, но было уже поздно.

— Что — за это время? — вскинулась Соня.

Элен Кордрей отвела взгляд.

— Говорите! — настаивала Соня. — Я имею право знать!

— К несчастью, советская установка управляет мозгом не совсем точно. Затем будут нарушения обменных процессов, а медикаментами их можно регулировать лишь отчасти. Неизбежны повреждения сосудов и микроинсульты, возможен паралич, вялотекущая эмфизема...

— Вот оно что... — прошептала Соня. — Как долго?..

— Два, возможно, три года. Будем надеяться, что за это время медицина...

— Два-три года... два-три года медленного мучительного угасания...

— Как ни прискорбно, госпожа Рид, это единственное, что можно предложить. Год назад ничего подобного не было.

Она вынула из стола какие-то бланки и передала их Соне вместе с ручкой.

— Что это?

— Разрешение. То, что мы намерены предпринять, квалифицируется как чрезвычайные усилия по поддержанию жизни. Чтобы вживить электроды, нам нужно разрешение ближайшего родственника. А кроме того, нужно разрешение искусственно поддерживать жизнь пациента более девяноста шести часов.

— Значит, если я откажусь поставить подпись, вы отключите ток и дадите ему умереть?

— Это закон. Вы его жена, то есть ближайшая родственница.

— Бывшая жена...

— Вот как... — Доктор Кордрей покосилась на Вельникова и нахмурилась. — Двусмысленное положение... Кто еще может подписать бумаги без промедления? Сын, дочь?

— Сын в Америке. Дочь работает пилотом Аэрофлота, и я понятия не имею, в какой части света она сейчас.

Элен Кордрей пожала плечами.

— Это создаст трудности с оформлением, — произнесла она задумчиво, постукивая пальцем по столу. Потом выпрямилась и сказала отчаянно: — А, пропади оно пропадом! Ставьте свою подпись, там разберемся. Не могу позволить человеку умереть из-за пустой формальности.

— Да, но захочу ли я подписать... — пробормотала Соня.

— Госпожа Рид, иного выхода нет.

— Есть, доктор...

— Вы хотите сказать...

Да, именно это Соня хотела сказать. Никогда уже Джери не взлетит в космос. Он и работать-то вряд ли сможет. Недолгий остаток жизни он будет привязан к одиннадцатикилограммовой машине. Он будет медленно умирать, а не жить, и некому будет о нем позаботиться. Не милосердней ли не дать ему проснуться?

Волна презрения к себе окатила ее при этой мысли. Вот оно что, Сонечка! Некому, кроме тебя. Это тебе предстоит ходить за ним, наблюдать, как он медленно сползает в могилу, выслушивать его стенания, сносить капризы и горестные сетования — месяц за месяцем... Двадцать долгих лет ты прожила с этим человеком. На твоих глазах он раз за разом отрекался от всего ради одной-единственной цели, и, когда он подошел к ней вплотную, ты его предала. Развелась с ним. Разбила его сердце.

А теперь ты боишься потратить на него два года и хочешь, чтобы он умер?

Нет, Соня, так легко тебе не отделаться. Если ты не подпишешь эти бумажки, если не сделаешь того, что только ты и можешь для него сделать, это будет называться иначе. Не "позволила умереть", а убила. Будто собственной рукой отключила энергию.

Соня взялась за ручку.

— Ничего я не намереваюсь, — сказала она. — Будем делать то немногое, что мы можем.



Заморожен мозг Тессы Тинкер!

Близкий (ближе не бывает) знакомый голливудской секс-звезды Тессы Тинкер, которая на прошлой неделе скончалась от травм, полученных при столкновении ее "мерседеса" с мусоровозом на Беверли Хиллз, только что сообщил — исключительно нашей газете, — что мозг Тессы взят на сохранение странным похоронным бюро в чокнутой Северной Калифорнии. Способ хранения мозга позаимствован у военных, из какой-то их секретной разработки, В один прекрасный день законсервированный мозг можно будет оживить, пересадить в новое тело, выращенное в соответствии с генетическим кодом покойной, и она снимется еще в тридцати трех кинофильмах, приводящих мужчин в трепет.

Если ее фильмы после оживления будут похожи на прежние, то никакие повреждения мозга на них не скажутся. Главное, чтобы ее тело было аккуратно восстановлено — путем клонирования клеток, силиконовых имплантаций, чего угодно.

Ждите: в ближайшие двести лет на экраны возвратится Зомби-Секс-Королева!

"Нэшнл инкуайрер"



Кронько зарывается, — говорит президент Горченко. Президент Константин Семенович Горченко еще раз подтвердил, что считает отделение Украины от Советского Союза неконституционным. Он сказал это после того, как кандидат на пост президента Украинской ССР от Украинского освободительного фронта Вадим Кронько объявил, что его избрание равносильно референдуму о независимости Украины.

"Нет советского закона, который запрещал бы американским агентам навязывать украинскому народу Кронько, — сказал президент. — Но не существует и такого закона, по которому избрание можно приравнять к референдуму. У нас есть достаточно законных путей помешать открытому неповиновению — вплоть до передачи украинской национальной милиции под командование Красной Армии", — предупредил президент украинских реваншистов.

"Правда"



XXIII

Тупая пульсирующая боль, зуд, ощущение, будто на него навалилась огромная тяжесть — вот первое, что он почувствовал, вынырнув из небытия. Мало-помалу боль сосредоточилась в затылке. Зудело в пересохшем горле. И к нему вернулось наконец ощущение веса собственного тела, распростертого на кровати. Перед сознанием поплыли картинки: ваза с мороженым, политым шоколадным сиропом; гостиная в квартире на авеню Трюден; некто в старинном массивном скафандре очень медленно шагает по серой поверхности Луны; белый-пребелый след инверсии уходящего ввысь "Конкордски"; ракетные двигатели скачут в такт музыке; час пик в вагоне электрички; его собственные пальцы на рукоятке управления, Альбрехт, протягивающий ему крышку обтекателя, стремительное приближение пола, свист взрыва, темнота, темнота...

С трудом он поднял веки и зажмурился от нестерпимого света. Поморгал, каждый раз пропуская под веки узенькую полосу света, открыл глаза.

Он лежал в небольшой комнате с белыми стенами. От света на глазах выступили слезы, он хотел смахнуть их, но что-то мешало шевельнуть руками. Он скосил глаза и увидел, что кисти привязаны к раме кровати, у локтевых сгибов торчат иглы капельниц, а на заголенной груди укреплены электроды.

Стало быть, больница. Чертова уйма электроники вокруг кровати. Он пошевелил ступнями. В порядке. Усиленно замигал, чтобы избавиться от пелены, которая мешала ему осмотреться.

В изножье кровати сидели двое. В зеленых халатах. Женщины. Одна смотрела на что-то, чего он не видел за электронными ящиками. Другая читала газету.

Та, что с газетой, была, несомненно...

— Соня? — не то спросил, не то позвал он чуть слышно. Голос не желал ему подчиняться.

Женщина вздрогнула, уронила газету и шагнула к изголовью.

— Джерри! Очнулся! — вскрикнула она.

Конечно, Соня. Бледная, осунувшаяся — улыбается...

— Похоже, что так, — с трудом выговорил Джерри. Слова словно застревали в горле; он словно боролся с собственным дыханием.

— Я позову доктора Кордрей, — сказала вторая женщина. — Вам надо побыть наедине... хоть немного.

— Соня... Со мной что-то странное...

— Произошла авария, и тебе здорово досталось, — сказала она. Глаза ее были полны слез. Она молчала, не зная, как продолжать, потом наклонилась и чмокнула Джерри в щеку. — Но я здесь, я позабочусь о тебе. Все будет хорошо.

— Позаботишься обо мне?

— Тебя выпишут через несколько дней, и я заберу тебя домой.

— Куда?

— Домой, на авеню Трюден. Ты помнишь, Джерри?

— Но мы... но мы...

Соня тыльной стороной ладони вытерла слезы.

— Кто-то должен заботиться о тебе, пока... пока ты не выздоровеешь, — сказала она. — А кто это сделает лучше меня? Или ты хочешь лежать в больничной палате?

— Но мы с тобой... столько лет...

Соня приложила палец к его губам.

— Не сейчас, ладно? — сказала она ласково. — У нас будет полным-полно времени.

Сознание Джерри прояснилось еще не до конца, но и без того он понял, что произошло нечто страшное, иначе Соня не стояла бы у его кровати, заплаканная, не целовала бы его, не обещала забрать домой и ухаживать за ним — после всего, что произошло.

— Что со мной случилось, Соня? — спросил он. — Что именно?

— Осколок ударил тебя в голову, при взрыве, — сказала Соня. — И... и...

Она не могла договорить до конца. Он догадался сам.

— Поврежден мозг?

Соня встретилась с ним глазами и кивнула.

Джерри судорожно сжал пальцы правой руки, потом левой. Подвигал ступнями. Попробовал, действуют ли руки, хотя кисти были привязаны. Согнул ноги под одеялом. Ни зрение, ни слух не подсказывали ему, в чем несчастье. В голове окончательно прояснилось. Он обонял острый больничный запах, и слабый запах озона, плывущий от аппаратов, окружавших его постель, и жасминовые духи Сони.

— Похоже, у меня все цело... — пробормотал он.

— Да, Джерри, все цело.

— Но в таком случае...

На пороге появилась сиделка вместе с седовласой женщиной в зеленом халате.

— Джерри, это доктор Кордрей, — сказала Соня. — Она объяснит тебе лучше, чем я.

Соня искоса посмотрела на Элен Кордрей, словно напоминая об их уговоре: не говорить Джерри всей правды. Было бы слишком жестоко сказать ему, что у него впереди два-три года медленного угасания и смерть. Нельзя лишить его надежды — на этом настаивала Соня после операции.

— Я не привыкла лгать своим пациентам, — возражала доктор Кордрей.

— И не надо лгать, доктор. Расскажите ему о травме со всеми подробностями. Опишите устройство, которое поддерживает его жизнь, — поверьте, он этим заинтересуется, он в таких вещах разбирается хорошо. Вы не говорите только о том, что его ожидает. И это не будет ложью, потому что ничего нельзя сказать наверняка. За два года многое может произойти в науке. Вы сами говорили, что еще год назад не смогли бы его спасти.

— Но при его технических знаниях...

— Ах, доктор, он же мечтатель. Он напичкан научной фантастикой. Он только что построил космический аппарат, который спроектировал пятнадцать лет назад. Настоящее и будущее в его сознании сцеплены невероятным образом — до сих пор не понимаю как. Вам достаточно сказать, что он может выздороветь, а остальное Джерри Рид дофантазирует самостоятельно.

Доктор Кордрей колебалась.

— Хорошо, мадам Рид, я попытаюсь, — сказала она наконец. Потом заглянула Соне в глаза. — Разведены вы или нет, но вы любите этого человека. Я не ошибаюсь?

Соня промолчала.

-... Добрый день, господин Рид, как самочувствие? — спросила Элен Кордрей.

— Все нормально, по-моему, — ответил Джерри. — Сколько я был в отключке?

— Около семидесяти часов. В основном из-за повторной операции.

— Что вы имеете в виду?

— Кусок металла повредил мозг, и нам пришлось держать вас под наркозом до тех пор, пока вам не вживили электроды.

— Какие электроды? Что со мной сделали? — с ужасом спросил Джерри.

— Ваша... э-э... супруга, — с профессиональной улыбкой сказала доктор Кордрей, — сообщила мне, что вы хорошо разбираетесь в технике. Если у вас хватит терпения выслушать, я введу вас в курс дела — со всеми подробностями.

И, памятуя о договоренности с Соней, она начала рассказ. Когда Джерри узнал, что участки его мозга, ответственные за сокращение сердечной мышцы и за дыхание, разрушены навсегда, у него внутри все оборвалось. Потом доктор Кордрей объяснила, что это за установка, провода от которой тянутся к его затылку, и Джерри совершенно растерялся — он ощутил отвращение к самому себе. Но по мере того как она излагала устройство этого монстра на колесиках, в нем пробуждалось любопытство.

В свое время он читал об этом, и его знаний хватило, чтобы понять новизну замысла — при том, что установка еще далека от совершенства. Когда аппарат будет доработан, он сможет контролировать все функции мозга и вводить человеческий организм в состояние, подобное зимней спячке животных. И это — пока теоретически — открывает возможность долгих межзвездных путешествий на околосветовых скоростях.

Он не подозревал, что русские продвинулись в этой области так далеко. Компактность установки производила впечатление, и было что-то умиротворяющее в том, что его жизнь поддерживается благодаря космической технологии, пусть и далекой еще от идеала. Ну а то, что аппарат сделан в Советском Союзе, — с такими вещами он успел свыкнуться, это не вызывало у него протеста.

— Что еще может делать установка? — спросил он у доктора.

— Не понимаю вашего вопроса.

Джерри внимательно рассматривал полированный алюминиевый ящик размером с небольшой телевизор. Две кнопки, две мигающие шкалы на жидких кристаллах — и никакой клавиатуры.

— То, о чем вы рассказали, — сказал Джерри, — лишь небольшая часть возможностей этого прибора. После отработки он будет способен на большее. Контроль над альфа-ритмом. Замедление жизнедеятельности. Избирательная стимуляция мускулатуры. Могу я настроить его на эти программы?

— Понятия не имею, господин Рид, — призналась Элен Кордрей. — Однако экспериментировать не советую.

Она перекинулась взглядом с Соней, та отрицательно помотала головой и улыбнулась.

— Моя подвижность будет сильно ограничена?

— Не очень. Нынешний провод временный. Можно поставить длинный кабель, он будет сматываться и разматываться. Внутри установки есть небольшой двигатель, она может сама передвигаться.

— Я смогу путешествовать?

— С определенными предосторожностями, — сказала доктор Кордрей. — С лестницами возникнут проблемы, и метро или автобусами вам пользоваться не удастся, по оживленным улицам ходить нежелательно. Для поездок в автомобиле нет никаких препятствий.

— А что насчет "Конкордски"? Я имею в виду невесомость.

— Вы говорите о самолете?! О космическом путешествии? Вы шутите?

Вот так... На жизни поставлен крест. Какой там "Гранд Тур Наветт"! Ему не позволят взлететь на самом паршивом самолете, не говоря уже о сверхзвуковом "Конкордски". Вероятно, его отстранят и от наземных работ. Конец всему, чем он жил до сих пор. Лучше бы никогда не просыпаться, чем эти похороны заживо!

Он затряс головой и разрыдался громко, откровенно, ни на кого не обращая внимания.

— Я не вынесу этого, Соня, — прохрипел он. — Почему ты не выключишь эту штуку!

...Соня толкнула Элен Кордрей в лодыжку. Та, к ее великой радости, невозмутимо улыбнулась Джерри.

— Ну-ну, не надо так огорчаться, это временно, уверяю вас. Господин Рид, вы лучше моего знаете, что аппарат, который сегодня весит одиннадцать килограммов, очень скоро будет весить граммы. Если так, мы сумеем вживить всю установку...

Джерри повернул голову на подушке и внимательно слушал. Соня видела, каких усилий воли ему стоит взять себя в руки.

— Коммутация на атомном уровне... — пробормотал он. — Это на два порядка уменьшит размеры прибора.

— Изотопный источник энергии, вроде тех, что используются в стимуляторах, сделает вас мобильным... — сказала доктор Кордрей.

Благослови тебя Господь, — подумала Соня...

— Нет, лучше внешний источник питания, — размышлял Джерри. — Подпитывать снаружи, через индукцию...

— Не смею спорить с вами, господин Рид.

— А что вы думаете о биологических методах? О подсадке мозговой ткани?

— Это в принципе возможно, однако соединить нейроны необычайно трудно.

— Но если клонировать мои собственные ткани...

— Неплохая мысль. Я слышала, будто американцы сумели вырастить мозг крысы из одной клетки.

— И конечно, для того, чтобы использовать в системах наведения крылатых ракет, все другое им неинтересно...

Соня давно потеряла нить разговора — это было свыше ее понимания. Она только радовалась, что Джерри сел на своего конька и отошел от края пропасти, в которую успел заглянуть. Он буквально тащил себя из черного отчаяния — к жизни.

— Что ж, господин Рид, мы пришли к ободряющим выводам, — сказала доктор Кордрей и поднялась. — Однако сил у вас еще немного. Отдыхайте.

Она взяла Соню за локоть и кивнула на дверь.

— Я вернусь завтра, — сказала Соня, посылая Джерри воздушный поцелуй.

— Боюсь, до завтра мне не улизнуть, — ответил он с улыбкой и подмигнул. У Сони отлегло от сердца.

— Ненадолго, Джерри, — сказала она. — Скоро поедем домой.

В коридоре Элен Кордрей воскликнула:

— Боже мой, какая умница! И сколько выдержки! Простите старуху за глупые слова, но я в него влюбилась. Завидую вам. Как вы позволили себе упустить такого мужчину?

— Я сама с ним развелась, — призналась Соня.

— Невероятно! Бога ради, почему?

— Сама не понимаю, — призналась Соня.

— Но вы по-прежнему его любите, разве не так?

— Похоже, что так, — нежно сказала Соня. — Именно так.

Бесстрашный украинец посрамляет Москву

Вадим Кронько, кандидат на пост президента Украины, высмеял угрозу советского президента Константина Горченко включить украинскую национальную милицию в состав Красной Армии, чтобы сорвать отделение Украины от Советского Союза, которое Кронько планирует сразу после победы на выборах.

"Хотел бы я поглядеть, как Горченко заставит украинских солдат, патриотов, подчиниться русским, — заявил Кронько на пресс-конференции в Киеве. — Неужели он воображает, что наши мальчики выступят против нас? Оба последних опроса, проведенных институтом Гэллапа, показывают, что в украинской национальной милиции четверо из пяти — сторонники независимости".

"Нью-Йорк пост"



Это было немыслимо — сорок минут они ползли по рулежке в очереди на взлет... Наконец вышли на взлетную полосу и получили "добро" на старт с вышки "Нариты". Франя дала обороты турбинам, бортинженер жестом показал, что все в порядке, она кивнула второму пилоту, отпустила тормоза, и "Конкордски" начал разгон. На скорости в триста километров Франя взяла штурвал на себя, и самолет взмыл в воздух. Аэрофлотовский рейс Токио — Париж начался с опозданием на пятьдесят одну минуту, и это при том, что сам перелет занимал всего девяносто минут.

Она включила микрофон.

— Говорит командир Гагарина. Аэрофлот приносит извинения за задержку вылета, вызванную исключительно перегруженностью аэропорта. Так как мы ходим по баллистической траектории с максимальной суборбитальной скоростью, мы, к сожалению, не нагоним упущенное время. Полет продлится девяносто минут; всего вдвое больше времени, которое мы ожидали разрешения на вылет. Желаем приятного путешествия.

Буланин, второй пилот, рассмеялся:

— Не совсем по инструкции, а?

— В следующий раз скажу это на частотах диспетчеров, — раздраженно ответила Франя. — Пусть балбесы знают, что мы о них думаем!

Когда скорость перевалила за шестьсот километров в час, Франя включила основной двигатель, вырубила разгонные и ощутила приятный удар — перегрузка в два и семь десятых "же" вдавила ее в мягкое кресло. Водородный реактивный двигатель, пожирая атмосферный кислород, стремительно переводил "Конкордски" на сверхзвуковую скорость.

Как ни досадно, весь полет, почти до самого аэропорта де Голль, не надо было и притрагиваться к ручному управлению. Франя включила программу полета до Парижа, и компьютер взялся за дело. Угол подъема заметно снизился, небо за небольшим лобовым стеклом из темно-голубого с розовым быстро превращалось в насыщенно-черное. Поднялись до ста тридцати километров, заблистали звезды, атмосферного кислорода уже не хватало для сгорания топлива, — возникла небольшая вибрация, за ней — рывок: двигатель перешел на собственные запасы окислителя.

Еще через пять минут он отключился. Самолет бесшумно скользил, невесомый, к вершине баллистической параболы. Франя ослабила ремни и позволила себе повисеть над креслом. До входа в атмосферу — целых полчаса — делать было нечего, только держать в поле зрения приборы и любоваться через окно квадратом звездного неба.

У пилота "Конкордски" работа не из самых увлекательных. Сначала короткими пробежками добираешься до взлетной полосы, потом взлетаешь, переходишь на сверхзвуковую, включаешь автопилот, ждешь, перед посадкой принимаешь управление, крутишься над аэродромом, пока не подойдет твоя очередь, приземляешься...

Где, скажите на милость, летная романтика? Даже работа в космограде "Сагдеев" — и та интереснее: какое упоительное чувство охватывало ее в открытом космосе, чувство власти над огромными махинами, которые ты можешь перемещать в невесомости...

Фране становилось грустно, когда она вспомнила, что летать в космоград ей разрешат не раньше чем через два года, и еще столько же, прежде чем появится шанс ходить в Спейсвилль. О полетах на Марс или хотя бы на Луну пока можно только мечтать. Тем не менее Франя редко жалела, что нанялась извозчиком в Аэрофлот. В самих рейсах не было ничего достойного внимания, но после посадки начиналась жизнь. Четыре дня полетов, три — на земле. Полтора часа — и ты на другом континенте. Два-три прыжка в день, причем через диспетчера всегда можно поменяться с кем-нибудь рейсами и три свободных дня провести где захочешь. Париж! Рим! Токио! Сидней! Лондон! Ленинград! Киев! Мюнхен! Амстердам! Вена!

Из всего огромного космоса видишь только клочок звездного неба, зато мир поглядишь вдоволь. Пусть на Марс и Титан летают другие, зато пилот "Конкордски" — гражданин мира. Временные пояса, дни недели — все это как бы не существует.

И еще у нее есть Иван. Их отношения тоже особые — два пилота "Конкордски", этим все сказано.

Как только Франя узнала, что ей предстоит обосноваться в Москве, она решила найти квартиру на Арбате. Шумная и беспутная жизнь в этом районе, месте встреч и ночных гульбищ, была теперь введена в рамки приличия. И все же Арбат оставался сердцем веселой Москвы, он обещал с лихвой возместить лишения, которые она перенесла в студенческие годы. Но, увы, слишком многие москвичи хотели того же, и у них хватало средств на чудовищную квартплату — обременительную даже для пилота Аэрофлота.

Через информационную службу клуба "Конкордски" Франя стала подыскивать компаньонку, чтобы снять квартиру на двоих, и, конечно, не ожидала, что объявится мужчина. Иван Федорович Ерцин оказался обаятельным красавцем и практичным человеком. Он сказал, что даже двум пилотам будет по карману только квартира с одной спальней и что приятнее разделить эту спальню с человеком другого пола, — и вскоре доказал, насколько он прав.

Они договорились, что в квартире каждый из них будет полным хозяином; им не часто придется быть здесь вместе. Они сняли квартиру в квартале от Арбата и начали новую жизнь. Бывшей космической обезьяне это не казалось развратом, что бы ни говорили на сей счет в матушке-России.

Когда они отсутствовали, информационная служба предлагала квартиру другим пилотам. Когда Франя или Иван возвращались, квартира принадлежала им. Вне Москвы, по обоюдному согласию, они жили собственной жизнью.

..."Конкордски" миновал высшую точку траектории, компьютер повернул его носом к земле, и над рамкой лобового стекла показалась полоска горизонта. Франя пристегнулась и приготовилась к входу в атмосферу. К земной силе тяжести и к земным тяготам. Обычно она радовалась концу полета, с удовольствием бралась за рукоятку управления, ожидала встречи с новым городом за тридевять земель от Москвы. На этот раз все было иначе. Они прибывали в Париж, и при мысли о предстоящем ей становилось скверно.

...Когда случилось несчастье, она летела из Лиссабона в Мельбурн, а когда мать пыталась дозвониться до нее, она вела самолет во Владивосток. Сообщение настигло ее только в Пекине, из Сингапура она сумела поговорить с матерью по телефону, но ее ждал рейс в Тель-Авив, и было поздно менять его на парижский.

В Тель-Авиве ей стоило немалой нервотрепки подобрать вариант обмена, чтобы попасть в Париж в начале следующей четырехдневки. Вместо Вены она полетела в Киев, оттуда в Лондон, а затем — в Барселону, там устроила себе рейс на Токио, три дня провела на земле и только тогда вылетела в Париж.

Все это время она названивала матери и мало-помалу узнавала о происшедшем. Из первого разговора в Сингапуре она поняла, что на испытательном стенде взорвался двигатель и отцу проломило голову, что у него повреждены мозговые центры и он подключен к специальной аппаратуре, а постоянную установку жизнеобеспечения везут из Москвы. Ко времени звонка из Тель-Авива отцу вживили в мозг электроды и его жизнь была вне опасности. В Лондоне она не без удивления узнала, что мать намерена забрать отца в квартиру на авеню Трюден. До вылета из Токио мать успела сообщить, что отца скоро выписывают из больницы и Франя, прилетев, застанет его дома...

...Компьютер включил вспомогательные двигатели, и они, ворча, развернули самолет хвостом вперед и к Земле. После этого на три минуты включился основной двигатель и сбил скорость полета. Затем самолет принял прежнее положение и пошел вниз как бы с приподнятым носом, подставив брюхо набегающему потоку.

Раз, другой, третий "Конкордски" входил в верхние слои атмосферы и выскакивал в вакуум, сбрасывая скорость, и наконец устремился вниз, планируя на сверхзвуковой скорости. Как самолет спустился настолько, что реактивный двигатель смог работать на атмосферном кислороде, он еще раз включился на торможение. Машина шла к Парижу; скорость — километр в секунду, угол снижения — двадцать градусов. Франя взяла на себя управление и пошла вниз по спирали, пока скорость не упала до пятисот метров в секунду. Тогда она заглушила основной двигатель и пошла по спирали дальше, снижая скорость до предзвуковой. Теперь включились турбореактивные двигатели, и "Конкордски", как обыкновенный самолет, пристроился в очередь лайнеров, ожидающих разрешения на посадку в аэропорту де Голль.

На сей раз Франя не огорчилась, когда диспетчер поставил ее на ожидание — на двадцать минут. Впервые она не спешила на землю.

Во время последнего разговора мать умоляла ее пожить с ними на авеню Трюден. Через правление "Красной Звезды" она уже договорилась с Аэрофлотом, чтобы Фране дали четырехдневный отпуск из-за несчастья в семье.

Отказаться было нельзя. Пусть она годами не говорила с отцом, пусть ярость не утихла, надо идти туда и поддержать мать. На кого ей опереться, если не на Франю? Особенно теперь, когда Илью Пашикова перевели в Москву. Но целых четыре дня в семейном гнездышке на авеню Трюден! При матери, взвалившей на себя заботы о человеке, с которым едва ли не десять лет жила врозь. При отце, забывшем о своем отцовстве.

Но чему быть — того не миновать. Сколько ни болтайся в воздухе, ожидая разрешения на посадку, рано или поздно придется опуститься на землю.

Со вздохом Франя повела самолет на последний круг.

Конгресс народов отложил голосование

На встрече с журналистами секретарь Конгресса народов Ян Мак-Тавиш заявил, что Конгресс не намерен предпринимать никаких действий в ответ на призыв Кронько поддержать независимость Украины. "Хотя мы приняли в нашу организацию Украинский освободительный фронт и его позицию поддерживает большинство народов Европы, пока мы воздержимся, — сказал господин Мак-Тавиш. — Иначе нас обвинят во вмешательстве во внутренние дела нации. Однако по окончании выборов господин Кронько вправе обратиться к нам с той же просьбой в качестве законно избранного президента Украины. И тогда можно не сомневаться, что украинский народ получит нашу полную поддержку", — добавил он.

"Манчестер гардиан"



— Здравствуй, Франя, — произнес Джерри, толком не зная, что можно сказать дочери, с которой не виделся столько лет.

— Здравствуй, отец.

Момент был на редкость неловким, глупее не придумаешь. Джерри восседал на кушетке в гостиной, а Франя скованно стояла возле него. Она выглядела холодно-замкнутой, однако от Джерри не укрылось, что его вид потряс ее, и она под маской отчужденности скрывает волнение.

Ему стало жалко ее. Что она должна чувствовать? Вот она стоит перед лицом отца, который от нее отрекся, и, вместо того чтобы обрушить на него упреки, замешанные на ненависти, которую она, безусловно, ощущает, она глядит на него с состраданием.

Джерри сознавал, что его вид может и камень разжалобить: на затылке липкой лентой закреплены контакты; голова перехвачена резиновой полоской, чтобы они не отошли при резком движении. От головы тянется кабель к установке, стоящей возле кушетки. Какое это производит впечатление, он мог догадываться по Сониным глазам, по тому, как она ухаживала за ним: спешила подать кофе, поправить подушки, говорила только ласковые пустяки, обращалась с ним как с беспомощным стариком. Да и сейчас она стоит рядом с Франей — губы дрожат, глаза застилают слезы — и не может найти слов, чтобы нарушить тягостное молчание.

Джерри вздохнул. С тех пор как он очнулся в больнице, ему пришлось поразмышлять на непривычные темы — особенно в последние два дня, когда он очутился в квартире, которая некогда была его домом. Он мог найти лишь одно объяснение, почему он оказался здесь, лишь одну причину, по которой Coня вернула его в свою жизнь: не было другого выхода. Иначе он бы пропал. Соня не могла его бросить, она истерзалась бы чувством вины...

Любовь, рожденная жалостью; это вставало поперек горла. Принять такую любовь недостойно мужчины.... Но — он во всем виноват. Он дал распасться их браку, отказался от дочери — по мотивам, которые теперь кажутся смехотворными; он умудрился оттолкнуть протянутую Соней руку дружбы. Он отрекся от всего на свете, чтобы пройти по водам, — и все на свете потерял. Но теперь он не может быть марсианином. Отныне он в любом пустяке зависит от другого человеческого существа, от Сони, и он должен хоть что-то давать взамен. Иначе он просто обуза, искупление давней вины, предмет жалости, что угодно — только не мужчина.

Он обязан сказать дочери то, что нужно сказать.

— Слушай, я хочу сказать... Спасибо, что ты приехала, — напрямую начал он. — Я понимаю, каким я был дерьмовым отцом...

— Пожалуйста, отец, не сейчас! Я думаю...

Джерри заставил себя ухмыльнуться.

— Знаю, знаю. Трудно устоять на ногах, когда видишь, что твой отец превратился в киборга. Притом в советского киборга! — добавил он, похлопав полированную поверхность установки. — Кто знает, может, вскорости я стану убежденным марксистом.

Он принужденно рассмеялся своей дурацкой шутке. Застывшее лицо Франи исказилось нехорошей ухмылкой. Соня почувствовала, что вот-вот расплачется, пробормотала что-то о кофе и быстро вышла, оставив их вдвоем. Джерри молча смотрел на дочь, снова не зная, что сказать. Франя встретилась с ним взглядом, отвела глаза и села на дальний край кушетки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, глядя мимо него.

— Отлично, хотя в это трудно поверить.

Тишина.

— Послушай, Франя, я понимаю, как трудно это для тебя...

— Для тебя тоже, — холодно парировала она.

Джерри поежился. Снова не получилось. Ладно, он обязан это сделать.

— Это прозвучит жалко после стольких лет, — сказал он, — но я прошу у тебя прощения. За все.

Франя не поднимала глаз от ковра.

— Я был не прав, — продолжал Джерри. — Я был уязвлен, русские проныры сломали мою карьеру, и я не мог трезво оценить твой поступок. Ты стала советской подданной ради собственного будущего, а я воспринял это как предательство — и ошибся. Ты просто должна была это сделать.

— Я хотела этого! — отрезала Франя, бросив на него сердитый взгляд. — Я всегда хотела стать гражданкой СССР и горжусь этим сейчас!

— И я горжусь тобой, — примирительно сказал Джерри. — Я полагал, что именно Боб...

Он горестно поморщился, упомянув Боба, который угодил в капкан идиотского Закона о национальной безопасности — закона, приковавшего его к Штатам. Даже теперь, когда с Джерри случилось такое, ему не разрешили побывать дома, в Париже.

— Но вышло так, что ты... — силой заставил он себя продолжать, — ты стала космическим пилотом и, может статься, поднимешься туда, куда я...

Ее лицо смягчилось. Она сказала:

— Не надо об этом, отец. Я понимаю, как тебе больно из-за...

И снова отвела взгляд.

— Я просто хотел сказать, что горжусь тобой.

— Долго же ты таил эту мысль! — взвилась Франя, но тут же одернула себя. — Прости.

— Не извиняйся, — сказал Джерри. — Я причинил тебе боль. Может быть, тебя хоть немного утешит, что сегодня я понял... Что бил сам себя... Замечательная дочка, надо было гордиться, надо было ее любить, а я как последний дурак...

— Будет тебе, — мягко сказала Франя и, как ему показалось, чуть подалась в его сторону. — Теперь... Когда ты стал таким...

— Таким? — Джерри постучал пальцем по электродам на затылке.

Франя кивнула и в который раз отвела глаза.

— Не надо меня жалеть. Попробуем снова стать отцом и дочерью, как в старые добрые времена. Сказать по совести, я не знаю, получится ли. Может быть... попробуем?

— Не знаю, отец. Честное слово, не знаю. Прошло столько времени, и столько всего случилось...

— Только попробовать! — умоляюще сказал Джерри. — Хотя бы ради мамы. Для нее это жестокое испытание. Без твоей поддержки ей не справиться. Попробуем, заключим мир — ради нее. Идет?

Франя пристально всматривалась в его лицо, словно видела его впервые. И Джерри подумалось: может, она и впрямь видит меня впервые в жизни?

— Хорошо, отец, если так... — сказала она тихо.

Джерри не без робости прикоснулся к ее руке. На лице Франи не дрогнул ни один мускул. Но руку она не отдернула.

"Лос-Анджелес таймс": Господин президент, что вы намерены предпринять, если Красная Армия попытается силой воспрепятствовать отделению Украины?

Президент Карсон: Мы поддержим украинских борцов за свободу.

Эн-би-си: Каким образом?

Президент Карсон: Всем сердцем и душой, как подобает свободолюбивым американцам!

Си-би-эс: А как насчет оружия?

Си-эн-эн: И военных советников?

"Нью-Йорк таймс": И военной помощи?

Президент Карсон: Не все сразу. Разве кто-нибудь говорит, что мы вступим в перестрелку с советскими войсками?

"Хьюстон пост": Вы сами и говорите, господин президент. Вы только что заявили, что будете всячески поддерживать украинских борцов за свободу.

Президент Карсон: Я этого не говорил!

Эн-би-си: Вы хотите сказать, что умоете руки и ничего не предпримете, если Красная Армия обрушится на Украину?

Президент Карсон: Билл, кого вы представляете — ТАСС, что ли? Повторяю, я поддерживаю украинских борцов за свободу, но уверен, что они сумеют справиться с русскими без нашего военного вмешательства.

Си-эн-эн: Странно слышать от вас такие заявления, господин президент. Неужели вы думаете, будто украинцы смогут в одиночку противостоять Красной Армии?

Президент Карсон: Горченко не осмелится направить туда войска.

"Сан-Франциско кроникл": По какой причине?

Президент Карсон: По моим сведениям... э-э... Скажем так: по данным секретных служб... то, что нам известно, заставляет меня верить... Короче, украинским борцам есть чем ответить на русскую агрессию.

Пресс-конференция президента США



— Мама, как тебя угораздило согласиться! — говорила Франя матери вечером того же дня, когда они вдвоем пили кофе на кухне. — Неужели ты не понимала, во что это выльется?

Мать сидела, ссутулившись, и молча смотрела в чашку.

Франя сердцем понимала, что сразу после несчастья мать, ошеломленная происшедшим, не могла бросить отца в беде. Но обдуманно связать остаток своей жизни с инвалидом, с человеком, которого она больше не любит, а только жалеет, пойти на поводу у ложного чувства долга...

— А кто еще о нем позаботится? — сказала Соня. — Не сдавать же его в дом призрения?

— Но ты, надеюсь, понимаешь, какой воз тебе предстоит тянуть...

— Ничего особенного. Днем он справляется сам, и с понедельника я могу выйти на работу.

Франя дотронулась до руки матери и проговорила сочувственно:

— Ей-же-ей, у меня не камень вместо сердца. Я понимаю, что ты ощущаешь сейчас. Но через два года? Десять? Двадцать?

Соня внезапно разразилась рыданиями. Франя обняла ее, но она плакала и плакала, бессильно свесив голову.

— Мамочка, что случилось? — повторяла Франя. Соня вытерла глаза и посмотрела на нее.

— Он умирает, Франечка. Его не станет через год или два. Эта машина его не спасет. Он будет медленно и мучительно угасать, в полном сознании, видя свое движение к могиле...

— Боже правый!

— Разве я имею право оставить его? Упечь его в богадельню или в больницу, где он будет один-одинешенек, и день за днем жизнь вытекает, и ни родного лица, ни любящего человека!

— Но он кажется таким беспечным, таким...

— Мужественным? Да, он всегда был храбрецом, это и разбивает мне сердце...

— Но ты не сказала ему правду? — растерянно спросила Франя.

— Конечно нет. Я не так безжалостна. И ты не смей ничего говорить! Он полон надежд, ты его знаешь. Еще в больнице он носился с идеей крошечного вживляемого аппарата, регенерации тканей мозга.

— Это... Это реально?

— Лет через десять, может быть.

— Значит, он не...

Франя поймала страдальческий взгляд матери и осеклась.

— Мы не вправе отнять у него надежду, — сказала Соня.

— Но рано или поздно он поймет.

— Чем позднее, тем лучше!

— Конечно, — пробормотала Франя.

Привычный мир рушился и грозил погрести ее под обломками. Сперва эта нелепая авария, потом мучительная и неловкая встреча с отцом, с которым она за много лет и словом не перемолвилась, потом... Как, скажите на милость, она может любить отца, который отшвырнул ее?

— Я понимаю, Франечка, у тебя своя жизнь, но ты не бросишь меня, нет?

— Конечно нет, — пробормотала Франя. — Но как я могу помочь?

— Помирись с ним, Франя. Почаще бывай у нас. Будь ему дочерью, чтобы он ощутил себя отцом. Прости ему старое — все, чем он жил, у него отнято. Ему так мало осталось в жизни.

Франя подбежала к матери и порывисто обняла ее за плечи.

— Мамочка, я сделаю все. Я не дам тебе пасть духом.

Соня с трудом поднялась на ноги.

— Господи, в том моя надежда, — сказала она сквозь слезы. — Мне не справиться одной, Франя, у меня никого нет, кроме тебя...



Космическая премьера "Гранд Тур Наветт"

Директор Европейского космического агентства Патрис Корно сообщил, что на прошлой неделе успешно завершился пробный полет первого корабля из серии "Гранд Тур Наветт". Трехдневное путешествие к Луне прошло без серьезных неполадок.

"Открывается новая эра в освоении космоса, — заявил Корно. — "Гранд Тур Наветт" дает возможность создать поселения на Луне, построить постоянную базу на Марсе, получить от Спейсвилля коммерческую выгоду, доставить нас к Юпитеру и Сатурну и, возможно, за пределы Солнечной системы. Колумб открыл Америку, Магеллан совершил кругосветное путешествие под парусами, но мировое сообщество возникло только с появлением пароходов. Сейчас мы делаем это в космосе".

Франс Пресс

вперед
в начало
назад