| Заслуженный летчик-испытатель СССР Э. В. Елян |
Амет-хан, его однополчане, добравшиеся живыми до Берлина, понимали, что это конец войне. Разумом понимали, а поверить в это было трудно. Неужели все, что за четыре года войны стало смыслом их жизни, уже позади? Бои, раны, кровь, смерть боевых друзей... Неужели только во сне они будут теперь метаться, вновь повторяя все перипетии воздушных схваток, спросонья вскакивать с кроватей, чтобы уже полуодетым опомниться — не надо бежать на стоянку самолета, не надо ждать ракету, чтобы уйти ввысь...
Нет, далеко не простым, нелегким делом оказался в те дни для многих военных переход из войны в мирную жизнь.
8 мая. Глубокая ночь. Начинающий привыкать к мирной тишине Амет-хан полуодетый вылетел на улицу — со всех сторон раздавалась стрельба. Сотни ракет освещали темное небо. В их свете командир эскадрильи увидел, что по летному полю аэродрома «Шенефельд» к стоянкам истребителей бегут и другие летчики полка.
И только спустя несколько минут летчики стали оборачиваться назад, останавливаться, — стрельба слышалась только со стороны штаба полка. Оттуда же неслись нарастающие ликующие возгласы: «Победа! Мир! Победа!» Амет-хан понял, что настал долгожданный час. Весь остаток ночи летчики полка ликовали возле штаба — гитлеровская Германия капитулировала! Было все: и слезы радости, что дожили до Победы, и объятия боевых друзей, и самозабвения пляска на пыльном плацу под немецкий аккордеон, появившийся неизвестно откуда...
А утром 9 мая — торжественное построение на аэродроме «Шенефельд». Алое знамя 9-го гвардейского истребительного полка ослепительно переливалось под ярким солнцем. На правом фланге — гордость 8-й воздушной армии: Герои Советского Союза Алексей Алелюхин, Амет-хан Султан, Павел Головачев, Иван Борисов, Иван Королев, Михаил Твеленев. Возглавлял строй командир полка дважды Герой Советского Союза Владимир Лавриненков.
В напряженной тишине начальник штаба полка подполковник Виктор Никитин зачитывает акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Над летным полем — громкое «Ура!». Безмерна радость летчиков, доживших до этого незабываемого дня. Каждый из них сделал все, что было в его силах, чтобы приблизить его, мог честно гордиться своим вкладом в Победу. Об этом свидетельствовали десятки боевых орденов и медалей, украшавших грудь Амет-хана и его однополчан.
9 мая 1945 года для летчиков 9-го гвардейского полка остался в памяти не только торжественным построением. В этот день в части состоялись четыре свадьбы. Амет-хан сердечно поздравил своих боевых друзей — командира звена Бориса Михайлова и других с новым, счастливым этапом в их судьбе, началом семейной жизни в День Победы...
Прошла неделя. Неожиданно уехал в Москву командир полка Владимир Лавриненков, оставив вместо себя Алексея Алелюхина. Ни новый командир полка, ни его заместитель Амет-хан Султан тогда не знали, что скоро и они вслед за Лавриненковым последуют в Москву: по приказу Верховнoгo Главнокомандующего все летчики-асы 8-й воздушной армии направлялись на учебу в военные академии.
Аэродром Кобрин вблизи Бреста. Для многих летчиков 9-го гвардейского истребительного полка он стал последним в их военной биографии. Здесь им пришлось прощаться с боевыми друзьями, на его стоянках остались их верные и безотказные «лавочкины».
Наступил этот день и для майора Амет-Хана Султана. Двойственное чувство испытывал он в те дни. С одной стороны — безмерная радость: окончена война, можно ехать в Москву, где его ждали молодая жена, недавно родившийся сын. С другой — столь желанная мирная жизнь вызывала и тревогу после расставания с полком, со всем тем укладом фронтовой жизни, в которую врос и в которой вырос за эти четыре года войны. Как сложится теперь жизнь там, «на гражданке»?
Приказано сдать летную книжку, а расставаться с ней жалко. В ней отмечены все села и города, ставшие метками на его боевом пути, записаны результаты каждого его вылета — когда, где и сколько сбил вражеских машин, когда горел сам, когда вынуждено садился...
— Направляем вас учиться в военно-воздушную академию, — сказали Амет-хану в штабе армии. — Пока поезжайте домой, отдыхайте. Занятия начнутся осенью...
В Москву Амет-хан Султан ехал уже как домой. Однако здесь сразу же столкнулся с проблемами, которые не привык решать. Например, вопрос с жильем. Фаина Максимовна с грудным Стасиком жила в маленькой сырой комнате в Карачарово. Атмосфера коммунальной квартиры, напряженные отношения соседей — все это было слишком для боевого летчика. Амет-хан забирает жену с сыном и едет в Алупку — родители уже давно вернулись в Крым, в родной дом.
Однако отдыхать в Алупке пришлось недолго. Амет-хан видел, как тяжело страдает мать, как озабоченно молчит отец — их тревожила судьба младшего сына, Имрана, который находился под следствием в Киеве по обвинению в сотрудничестве с оккупантами. Амет-хан решил отправиться в столицу Украины, повидаться с братом.
Отец с надеждой дал ему письмо от родственника-канатоходца, который гастролировал в Киеве:
— Вот адрес Яраги Гаджикурбанова... Обязательно навести его...
Киев встретил Амет-хана многолюдными улицами, салютующими кронами каштанов. Конечно, следы войны напоминали еще о себе развалинами, изрытыми мостовыми. Однако чувствовалось, что киевляне уже многое сделали, чтобы привести город в порядок.
Прежде чем получить разрешение на свидание с Имраном, Амет-хан решил отыскать Яраги Гаджикурбанова. Непоседливый канатоходец жил в цирковой гостинице. Неожиданное появление Амет-хана он встретил с большой радостью.
Маленького роста, бойкий на язык Яраги очень нравился Амет-хану. Может быть, поэтому, что молчаливый, сдержанный, в какой-то мере стеснявшийся своих наград и Золотых Звезд, он сам был полной противоположностью знаменитого циркового артиста.
В тот же день Амет-хан убедился, что Гаджикурбанов незаменимый человек, когда нужно говорить со всяким начальством. Так получилось, например, при посещении тюрьмы. Яраги буквально тащил за собой совсем онемевшего Амет-хана, в разных кабинетах решал все вопросы от его имени. «Получается, что Яраги при мне вроде переводчика при немом», — усмехнулся Амет-хан про себя, когда все формальности были утрясены и он получил разрешение на свидание с Имраном.
Но радости оно не принесло. Встреча с братом получилась тягостной, трудной. Оба больше молчали, вглядываясь друг в друга. Амет-хан до боли жалел брата; осунувшееся лицо, синие круги под глазами говорили без слов о том, как нелегко приходится Имрану. В который раз в душе Амет-хана вспыхнул гнев против тех, кто во время оккупации своими бредовыми националистическими идеями, а порой и прямым принуждением сбивали с пути вот таких, как Имран, юношей, почти детей, использовали их в своих эгоистических целях. Где они сейчас? Почти все сбежали на запад, в обозе отступавших гитлеровцев.
Чем мог помочь Амет-хан брату? Он, член партии, дважды Герой Советского Союза, от звонка до звонка прошедший все тяготы войны? Он не знал этого ни тогда, ни два десятка лет спустя...
— Послушай, у меня замечательная идея! Только не отказывайся! — горячо заговорил Яраги, видя, как подавлен Амет-хан. — Я собираюсь в Цовкру, чтобы набрать учеников в новую группу. Поехали со мной в Дагестан? Ты ведь дальше Махачкалы там не был. Увидишь аул, где жили предки твоего отца, саклю, в которой родился и вырост Султан...
Чем больше говорил Яраги Гаджикурбанов об этой поездке, тем больше Амет-хан склонялся к его предложению. Действительно, до начала занятий в академии еще почти два месяца. Почему бы не побывать в лакских горах, на родине отца? Конечно, прошлогодняя поездка в Махачкалу оставила горький осадок в душе. Однако он помнил и слова отца: обиду на одного или двух людей нельзя переносить на весь народ.
— Ладно, уговорил, — остановил красноречие Яраги Амет-хан. — Один бы не решился, а с тобой, пожалуй, поеду. Кстати, в Цовкре тебе придется быть моим переводчиком: ведь я по-лакски ничего не понимаю.
2
Дорога из Киева в Махачкалу даже поездом — не близкая. Поэтому времени на разговоры о пережитом у Амет-хана и Яраги Гаджикурбанова било достаточно. Вспомнил Амет-хан и свое прошлогоднее неудачное пребывание в Дагестане.
— Как-то не верится, что Даниялов мог так поступить, — усомнился канатоходец. — Убежден, что тогда произошло какое-то недоразумение...
Махачкала встретила их жарой. Вот знакомая гостиница «Дагестан».
— Пошли вместе в обком партии, — заторопился Яраги Гаджикурбанов, как только они устроились. — До конца рабочего дня времени достаточно. Нам обоим надо повидать Даниялова. Мне обговорить некоторые вопросы организации новой труппы дагестанских канатоходцев, тебе — узнать, по чьей вине произошел прошлогодний случай.
Абдурахман Даниялович Даниялов, который тогда работал первым секретарем Дагестанского обкома партии, встретил их как старых знакомых и сразу же спросил Амет-хана:
— Почему вы тогда так неожиданно уехали из Махачкалы? На другой день мы вас по всему городу искали. И только потом узнали, что уже улетели в Краснодар.
Оказалось, что комната для родителей Амет-хана была подготовлена, но помощник Даниялова в тот день заболел и ушел домой. Он просто не знал, что Амет-хану было дано только три дня на поездку в Дагестан...
Слушая Даниялова, Амет-хан чувствовал себя очень неловко. Жалел, что согласился зайти в обком вместе с Яраги. Конечно, тогда, в прошлом году, он пережил один из очень тяжелых дней своей жизни. Однако сейчас получалось, будто приехал он в Дагестан получить компенсацию за свою обиду... Но вместе с тем встреча принесла облегчение: тысячу раз прав оказался отец, нет больше саднящей душу раны.
А потом была поездка в Цовкру, в родной отцовский край.
Делегация представителей Кубинского района, в состав которого входит аул Цовкра, встретила обкомовскую «Победу» на склоне холма Ятул-Як. Пятьдесят всадников подъехали к машинам во главе с Магомедом Бакриевым, ветераном гражданской войны. На Амет-хана накинули черную бурку, на голову надели мохнатую горскую папаху.
— Да я в жизни никогда на коня не садился! — испугался Амет-хан, когда к нему подвели белого скакуна под богато отделанным старинным седлом. — Может ты, Яраги, на нем поедешь?
— Земляки твоего отца чествуют тебя по обычаю дагестанцев, — улыбнулся Яраги Гаджикурбанов. — Ты не беспокойся. Я буду рядом на коне. Держи поводок крепко.
За годы войны Амет-хану приходилось садиться в кабину самых различных советских и иностранных истребителей. Однако никогда не чувствовал он себя так неуверенно, как в седле, верхом на красавце скакуне. Первая же попытка пустить коня вскачь, чтобы не отстать от других всадников, чуть не кончилась печально — хорошо, Яраги вовремя сбоку подхватил. Это не осталось незамеченным. Седоусый Магомед Закриев дал знак своим товарищам, чтобы укоротили поводья и пустили коней шагом...
После долгого подъема впереди показались вросшие в склон горы каменные сакли аула Кули. Открытые веранды вокруг домов мерцали розоватыми переливами.
У здания сельского совета всадников встретила группа седобородых стариков. Председатель Кулинского сельсовета Магомед Ругуев вышел вперед с деревянным подносом в руках. На подносе лежала горская лепешка и кувшин с ячменным горским пивом — знаменитой кулинской дукра ган.
— Добро пожаловать в отчий край! — торжественно провозгласил по-русски Ругуев, предупрежденный, что Амет-хан не знает лакского языка. — Мы гордимся твоими боевыми подвигами, отмеченными высшими наградами Родины. И особенно гордимся, что этих наград удостоен сын лакского лудильщика Султана!
Встреча на площади закончилась митингом, на котором присутствовали не только кулинцы, но и жители соседних аулов — Цовкры, Вачи, Кая и других. Председатель Кулинского райисполкома Исрапилов приветствовал Амет-хана Султана и от имени трудящихся района преподнес Амет-хану на память о посещении отчего края старинную шашку в серебряных ножнах.
— Я с детства много слышал от отца о высоте лакских гор, о гостеприимстве дагестандев, — волнуясь, сказал Амет-хан. — Однако все мы знаем пословицу: лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать. И я действительно теперь убедился, что отец говорил правду. Спасибо за встречу, за то, что признали меня своим земляком...
В Цовкру Амет-хан попал только на другой день. Опять ехали на конях. Узкая дорога шла по взгорью, то поднимаясь к уже заснеженным перевалам, то опускаясь в глубокие ущелья, по дну которых шумными каскадами скатывались бурные речки. Вглядываясь в голые, скалистые горы, лишь кое-где покрытые жухлой осенней травой, Амет-хан с удивлением думал, как могут лакцы жить в этих суровых условиях. Вокруг одни каменистые горные склоны — ни лесов, ни пашни, ни даже пригодных пастбищ. Стало понятно, почему издавна лакцы стали ездить на заработки в другие края, а то и оставались жить в новых местах, как его отец Султан.
На окраине аула в толпе цовкринцев Амет-хан еще издали разглядел дядю Касима, старшего брата отца. Касим до войны работал часовым мастером в Севастополе и часто приезжал в Алупку. Седобородый, одетый в овчинный тулуп-бартук, Касим показался Амет-хану совсем стариком.
— Наконец-то ты посетил отчий дом, — прослезился Касим, обнимая племянника. Здесь же Амет-хан увидел впервые его дочь Забидат — свою двоюродную сестру, других родственников. — Жаль, что в такой день не смог приехать в аул твой отец.
До позднего вечера не утихал шум застолья в доме Касима. 3вучали тосты, оживленно лилась беседа в горной сакле. Немногие тогда в ауле владели русским языком. Поэтому Ярагн Гаджикурбанову пришлось основательно поработят чтобы успевать переводить Амет-хану разговоры своих земляков...
В Москву Амет-хан Султан отдохнувшим, переполненным впечатлениями от поездки в Дагестан. Скоро должны были начаться занятия в военно-воздушиов академии и надо было решить вопрос о жилье, пока жена с сыном находились в Алупке. В сырую, темную комнату в Карачарово Амет-хан решил не возвращаться.
В Монино его ждали тихие аудитории военно-воздушной академии, наклеенные на полотно учебные карты, игрушечные самолетики, миниатюрные военные объекты и полигоны... Здесь молодому майору предстояло осмыслить боевой опыт своих летчиков и опыт бывшего врага, изучать воздушную тактику и стратегию.
Его боевые друзья Владимир Лавриненков и Алексей Алелюхин, а также другие, не менее прославленные советские летчики, о которых Амет-хан не раз слышал на фронте, учились в Военной академии имени М.В. Фрунзе.
Каждый день пребывания в академии убеждал Амет-хана Султана, что он, как говорится, сел не на тот поезд. Программа занятий была рассчитана на слушателей, имеющих соответствующую подготовку. Во всяком случае, требовались знания по основным школьным предметам в объеме десятилетки.
— А какие были у меня знания? — не без горечи вспоминал Амет-хан. — Довоенная семилетка да ФЗО. Мучился на занятиях, не понимал многое из того, что изучали. Да еще война напрочь вытеснила из головы все, кроме того, что требовалось для победы в воздушном бою...
После долгих раздумий в январе 1946 года Амет-хан Султан подал рапорт начальнику академии. «Трезво взвешивая уровень своих знаний, — писал он в рапорте, — не вижу возможности дальнейшей учебы. Поэтому прошу отчислить, так как не уверен, что выдержу пять лет учебы в академии».
Уход из военно-воздушной академии автоматически означал демобилизацию из армии. Что делать дальше, Амет-хан не знал. Поскольку жена и сын еще находились у родителей, он поехал в Алупку. Решил пока отдохнуть в Крыму, а там видно будет.
И действительно, первое время в родительском доме Амет-хан не ломал голову о будущем, отдыхал, как говорится, душой и телом. Каждый день ходил к морю, много гулял с женой и сыном по Алупке, знакомил Фаину с родным городом, окрестностями. Однако деятельной его натуре этого хватило не надолго. Мысли «Что же дальше? Где мое место в мирной жизни?» — с каждым днем тревожили все более. Знал, конечно, что в принципе выбора у него почти нет. Одно он понял твердо: может остаться только летчиком. Но летчиком — где? Проще всего, конечно, в гражданской авиации.
Однако это для него, аса-истребителя, было все равно, что пересесть со стремительной легковой машины за руль гусеничного трактора. Оптимальный вариант — стать летчиком-испытателем. Уже в конце войны стало понятно, что на смену винтовым самолетам грядут другие, принципиально новые, скоростные машины. А скорость его стихия, высота — его высшее желание.
В марте 1946-го Амет-хан, вновь один, возвращается в Москву. Теперь он знал, что его место в авиационном испытательном центре. Работа летчика-испытателя — вот где он может реализовать свои способности, знания и опыт. Амет-хан Султан подал заявление в подмосковный Летно-испытательный институт — ЛИИ.
Вскоре приехала в Москву и Фаина, оставив сына на попечении любящих Насибы и Султана. Фаина Максимовна устроилась работать на Главпочтамте, а Амет-хан слонялся по Москве в ожидании ответа из ЛИИ. Снимали они тогда скромный номер в гостинице...
В тот летний вечер Амет-хан сидел на скамейке в парке, безучастно разглядывая гуляющую публику. На душе было тоскливо. ЛИИ молчал уже который месяц, жить приходилось на скромную зарплату жены. Состояние неустроенности сильно угнетало Амет-хана.
Вдруг Амет-хан увидел, как в начале аллеи появился Владимир Лавриненков с молодой женщиной. Они шли в его сторону. Амет-хан развернул газету, чтобы укрыться, остаться неузнанным. Он знал, что его боевой друг и командир полка учится в академии, знал также, что его бывший командующий 8-й воздушной армией генерал Т.Т. Хрюкин служит в Москве в Управлении ВВС. Но не в характере Амет-хана Султана было обращаться к кому-либо за помощью. Сам ушел из академии и сам должен теперь найти свое место в жизни.
Однако раскрытая газета не спасла. Поравнявшись со скамейкой, на которой сидел Амет-хан, Владимир удивленно остановился. Лавриненков узнал Амет-хана, хотя давно не видел его. Но, боже, в каком виде? Изношенный китель, мятые брюки, стоптанные, одетые на босую ногу ботинки...
— Амет! Ты ли это? — окликнул Лавриненков боевого друга, скрывая свое состояние, вызванное его видом. — Как твоя учеба в Монино?
— Ушел я, Володя, из академии, — грустно улыбнулся Амет-хан, стараясь подальше засунуть ноги под скамейку. Рядом с подтянутым, в ладно сидящей военной форме Лавриненковым он, стыдясь, почувствовал, как выглядит сам. — Подал рапорт и ушел.
— А чем сейчас занимаешься? — поинтересовался Лавриненков, который по виду Амет-хана уже понял, что дела однополчанина, похоже, совсем плохи. — Давно бросил академию?
— Да уж более полугода живу на иждивении жены, — горько усмехнулся Амет-хан. — Когда понял, что ничего, кроме как летать, не умею, подал заявление в ЛИИ, решил стать летчиком-испытателем. И уже который месяц — ни ответа, ни привета. Похоже, мои боевые заслуги уже не в счет...
— Ну, это ты брось, дорогой. — оборвал Лавриненков. — Почему ко мне не пришел, к Хрюкину, наконец? Ты же знаешь, как командующий армией относятся к тебе!
— Нет, Володя. Неудобно мне генерала теребить из-за своих личных дел. Просто, видимо, я в жизни невезучий. — устало ответил Амет-хан. — Чего стоила только история с родителями в сорок четвертом, помнишь? И если бы не Тимофей Тимофеевич — К тому же, как я теперь появлюсь в таком виде перед генералом? Здрасьте, товарищ командующий армией, ваш бывший летчик-истребитель — безработный, окажите содействие ...
Лавриненков понял, как больно другу говорить об этом, и перевел разговор на семейные дела однополчанина. За годы войны он хорошо узнал его характер: бороться за себя этот бесстрашный в небе летчик не умел. Его необычайная скромность часто оборачивалась для него, как говорится, боком.
На другой день Владимир Лавриненков рассказал о встрече в парке А.И. Покрышкину, с которым вместе учился в академии. Александр Иванович, еще на фронте познакомившись с Амет-ханом Султаном, очень ценил его как боевого летчика. Вдвоем Лавриненков и Покрышкин рассказали генерал-полковнику Т.Т. Хрюкину о том, в каком положении находится сейчас его бывший питомец.
— Да, сложно складывается жизнь у парня, — в раздумье проговорил Тимофей Тимофеевич.
Генерал-полковник вспомнил, как в 1944 году, после падения Кенигсберга, у него состоялся разговор с Амет-ханом Султаном. Тогда он приезжал в 9-й гвардейский полк, чтобы вручить его летчикам новые боевые награды. Амет-хан поблагодарил командующего армией за помощь в устройстве своих родителей, рассказал о судьбе младшего брата.
— Я выясню, в чем там дело в ЛИИ, — сказал Хрюкин Лавриненкову и Покрышкину. — А вы передайте Амету, пусть через день позвонит мне...
Когда Лавриненков и Покрышкин ушли, Хрюкин вспомнил, как еще в конце войны, когда Амет-хана представили ко второй Золотой Звезде, некоторые высокопоставленные штабные работники говорили ему, чтобы посоветовал молодому летчику изменить запись в пятом пункте личного листка. Крымские татары, как и другие, выселенные в 1944 году народы, тогда были вычеркнуты из истории страны. Более того, делалось все, чтобы вытравить память о них из сознания советских людей. Даже упоминание о крымских татарах было запретным и далеко не безопасным. Амет-хан же в личном листке в графе «национальность» упрямо писал: крымский татарин.
Тимофей Тимофеевич не мог «посоветовать» Амет-хану изменить запись о национальности в личном листке. Он еще раз убедился в благородстве и чувстве долга молодого летчика. В трудный для своего народа час Амет-хан не отказался от него, не скрывал свою кровную связь с крымскими татарами.
«Похоже, дело Амета в ЛИИ застряло из-за этого пятого пункта в летном деле, — вздохнул Хрюкин, набирая телефон института. — Надо объяснить товарищам, что независимо ни от чего Амет-хан Султан остается дважды Героем Советского Союза, честным коммунистом, доказавшим кровью преданность Родине в годы войны».
Вмешательство боевых друзей, генерал-полковника Хрюкина принесло своя результаты. Вскоре Амет-хан Султан был зачислен в ЛИИ, который находился в в подмосковном городе Жуковском. Решился и вопрос с жильем. Амет-хан с женой переехали из гостиницы на Арбат. Здесь, в доме № 5 по Скатерному переулку, они получили просторную комнату.
3
Первые дни в Летно-испытательном институте. Закончены необходимые формальности, получен пропуск. В приподнятом настроении знакомился Амет-хан с новым местом работы. Почувствовал себя в родной стихии: воздух попахивал горючкой, на стоянках ревели моторами самолеты. Возле них знакомо, как глухонемые, объяснялись жестами механики.
Одновременно Амет-хан понял, что в институте присматриваются к нему, не торопятся вовлекать в серьезное дело. Похоже, что его боевой опыт, Золотые Звезды Героя здесь не самое главное. Задания, которые поручали, не «вязались» с понятием Амет-хана о работе летчика-испытателя. Их мог, без особого напряжения, выполнить любой «зеленый» аэроклубовец.
— Садитесь в ПО-2 и отвезите инженера Иванова на соседний аэродром, — говорили Амет-хану.
И он молча поднимал дребезжащий «кукурузник» в воздух, летел. Потом, оказывалось, надо было привезти запчасти с соседнего аэродрома или кого-то перебросить за сто километров...
Смуглолицый, с шевелюрой черных волос, сосредоточенный на каких-то постоянно не покидавших его мыслях, он молча, часами сидел в летной комнате в ожидании очередного поручения. Амет-хан не задавал вопросов руководителям ЛИИ, понимал, что идет проверка его характера, его человеческих качеств. В этом новом мире, в кругу летчиков-испытателей, куда он вступил, были свои понятия об этом, свои традиции. Им важно было знать его надежность как человека, с которым придется не раз делить мгновения между жизнью и смертью. Вот так получилось, что, прежде чем испытывать самолеты, пришлось Амет-хану выдержать испытания своего характера.
Готовясь к новой работе, Амет-хан перечитал много книг о летчиках-испытателях, об их работе. Когда же вблизи увидел свою будущую профессию, понял, что только со стороны она кажется полной неповторимыми и необычными событиями. В действительности труд испытателя оказался заполненным будничной, но необходимой работой.
Шло время. Амет-хан с радостью почувствовал, как постепенно исчезает прежняя к нему настороженность. На какое-то время он стал пилотом самолета известного авиаконструктора Микояна, создателя знаменитых истребителей МИГов. Потом ему довелось летать на разных типах самолетов, заполнявших летное поле ЛИИ. Летчик, который все годы войны сидел в кабине маленького, юркого истребителя, теперь поднимал в воздух и двух— и четырехмоторные тяжелые воздушные корабли. И еще почувствовал, что без помощи и поддержке своих более опытных коллег, которые давно здесь работали, не освоить новую профессию.
— Испытатель в совершенстве должен летать на всем, что имеет крылья и мотор, — не раз слышал Амет-хан от известных уже в те годы в ЛИИ летчиков-испытателея Сергея Анохина, Игоря Эйлиса, Леонида Тарощина и других. — И даже уметь летать на том, что в общем-то не должно бы подниматься в воздух...
Случалось, что более молодые его коллеги пытались расспрашивать Амет-хана о его воздушных боях на фронте. Разговоры эти обычно возникали в ненастные дни, когда испытатели коротали время на аэродроме ЛИИ в ожидании погоды. В такие часы Амет-хан садился в летной комнате у широкого, почти во всю стену, окна и часами глядел на пустые, уходящие к горизонту взлетные полосы.
— Да что рассказывать? — отмахивался каждый раз Амет-хан от расспросов. — Воевал как все. Ничего интересного. Небо в тучах, дождь идет — валялись на нарах в землянках. Очистился горизонт — кружились над линией фронта...
Таким немногословным был Амет-хан Султан до конца своих дней. Услышать от него самого что-нибудь из его богатой военной биографии или испытательной работы было почти безнадежным делом. А если и случалось что-то узнать о нем от тех, кто воевал вместе с ним, он смущенно отворачивался.
— Ну, было такое, — неохотно соглашался Амет-хан. — Только вот Володя Лавриненков тогда и не такое выделывал...
На новой работе о характере и человеческих качествах Амет-хана больше узнавали из его отношения к своей работе. Многим, например, запомнился показательный воздушный бой, который состоялся еще в первый год работы Амет-хана в институте. Как-то начлет Данила Зосим вызвал его и летчика-испытателя Петра Казьмина и сказал:
— Надо испытать маневровые качества двух новых истребителей. Вы оба — боевые летчики. Вам и карты в руки. Постарайтесь драться так, чтобы мы действительно увидели преимущества и недостатки каждой опытной машины.
Полетный лист в планшет, привычно надет парашют и — в кабину истребителя. Особого энтузиазма это задание у Амет-хана не вызвало. Фотопулеметы — не боевое оружие, а Петя Казьмин — не враг, а один из лучших его приятелей в ЛИИ.
Разбег, взлет, и вот оба самолета в зоне. Закружились в карусели. Летнее небо ясное, солнце жарит вовсю, в голове Амет-хана лениво текут мысли; хорошо бы после работы поехать поваляться на пляже подмосковного озера...
Словом, Амет-хан в начале полета не утруждал себя особо, считая задание пустяшным, не требующим больших усилий. И тут неожиданно заметил, что юркий, не непоседливый Казьмин жмет его не на шутку, стараясь подобраться сзади со своим фотопулеметом. Амет-хан даже вспотел от мысли: ведь внизу за боем наблюдают его новые коллеги! Пристройся Казьмии к хвосту его самолета, что они подумают? Дважды Герой, ас, а шустрый Петя накостылял в воздухе!..
Реакция на это была стремительной. Истребитель Амет-хана как будто очнулся от дремоты, круто ушел в вираж, избежал прицела фотопулемета Казьмина.
Но «противник» тоже оказался цепким. И Амет-хану пришлось вспомнить многое из своего боевого опыта, чтобы поймать самого Казьмина. Уже в самый последний момент, казалось бы из невозможного положения, он подобрался к его истребителю, добился «чистой» победы...
В 1947 году Амет-хан уже получил звание летчика-испытателя первого класса. В ЛИИ он вошел в число тех, кому конструкторы новых самолетов вверяли свои первые детища, ждали от испытателя решающего слова, Ведь именно он, летчик-испытатель, дает новым машинам «путевку в жизнь».
Наладилась в те годы и жизнь семьи молодого испытателя. В 1950 году Амет-хан получил квартиру в городе Жуковском, поближе к работе. А год спустя родился второй сын — Арслан.
А наша авиация вступала в новый, реактивный век. Многое еще в поведении этих самолетов было тогда непонятным. И с появлением первых советских боевых реактивных машин Амет-хан Султан вместе со своими товарищами неизменно участвовал в совершенствовании летно-технических качеств прославленных истребителей МИГов. Он был в числе тех летчиков-испытателей, которые впервые превысили скорость звука на новых боевых самолетах послевоенного поколения. Вместе с известным летчиком-испытателем Игорем Шелестом отрабатывал и первую отечественную автоматическую систему дозаправки горючим в воздухе на самолетах Ту-2, Ту-4, Як-15.
О некоторых подробностях работы с Амет-ханом в ЛИИ писатель И. И. Шелест рассказал в своих книгах. Приведу отрывок из его книги «Лечу за мечтой»
«Мне лично памятна совместная с Султаном работа по исследованию и совершенствованию первой отечественной автоматической системы заправки самолетов горючим в воздухе. Мы тогда летали в паре с Аметом на самолетах Ту-2, Ту-4 и Як-15.
В 1952 году за участие в сложнейших испытаниях самолетов-снарядов, за проявленную при этом исключительную выдержку и находчивость Султан был удостоен звания лауреата Сталинской премии.
Что же случилось у него при этих испытаниях?
Он находился в крошечном, почти без крыльев, летательном аппарате, и вместе с авиамалюткой они набирали высоту. Как в лапах коршуна, малютка выглядела желтеньким цыпленком под крылом огромного четырехмоторного самолета-носителя.
В силу каких-то уж там обстоятельств — теперь уж не разберешь — Султана отцепили раньше времени, когда он еще не успел запустить свой двигатель. Естественно, началось самое элементарное падение, во время которого Амет продолжал пытаться запустить свой движок. И запустил... у самой земли. Это и позволило ему приземлиться вполне удачно, правда, на отчаянной скорости после резкого снижения. Очевидно, наблюдавшие уже приготовились к худшему, потому что с минуту не могли ни «включить в движение ноги», ни проронить ни слова.
В середине 50-х годов, мне помнится, Амет блестяще провел испытание совершенно нового экспериментального самолета необычной схемы. Этот самолет вместо шасси имел сбрасываемую тележку и посадочною лыжу. Два его двигателя были установлены весьма непривычно на концах очень тонкого ромбовидного крыла. И профиль этого крыла был необычный заостренный в равной мере и с передней и с задней кромки, как клинок кинжала.
В исследованиях невесомости, в испытаниях многих опытных двигателей остался след огромного труда нашего незабвенного Амета».
4
Высокое профессиональное мастерство, самообладание и необычайно быстрая реакция на любые внезапные ситуации — качества, без которых нет летчика вообще, а испытателя тем более. В работе летчика-испытателя невозможно заранее предусмотреть все. Новые самолеты и различные летательные аппараты задавали своим первым пилотам самые неожиданные вопросы. Причем ответа они часто требовали мгновенного, на месте. Замешкаешься, растеряешься — и твой ответ больше не будет нужен ни тебе, ни испытуемой машине.
Поэтому в своей новой работе Амет-хан всегда помнил основную заповедь летчика-истребителя: «В кабине опытной машины вначале посиди, подумай, а потом постарайся взлететь».
Получив задание, он вначале долгие часы проводил с инженером-испытателем возле нового самолета, досконально изучал летно-технические данные, пытался представить, как машина поведет себя в воздухе.
Испытания опытного самолета Амет-хан начинал с пробежки на разных скоростях, совершал недолгие подлеты. И если удавалось пролететь первые десятки метров без происшествий, задание на испытательный полет в этот день Амет-хан считал выполненным. Поведение новой машины в воздухе он записывал подробнейшим образом в специальный формуляр и передавал его инженерам-испытателям.
— Как я понимаю, работа летчика-испытателя, — не раз говорил Амет-хан в кругу друзей, — это сочетание разумной смелости и умения быть дерзким. При необходимости же приходится укрощать самолет, как джигит укрощает необъезженного дикого скакуна...
Этими необычными требованиями к профессии летчика-испытателя Амет-хан Сутан неизменно руководствовался и в своей работе. Особенно остро проявились эти качества, когда он начал испытание «летающей лаборатории». Это был ярко-красный планер, насыщенный большим количеством сложнейших приборов. Летательный аппарат предназначался для исследования подступов к звуковому барьеру. Взлетал планер с бетонированной полосы, разбегаясь на специальной колесной тележке, которая не имела тормозов и сбрасывалась после взлета на аэродром. На заданной высоте планер отцепляли от самолета-буксировщика. Потом Амет-хан в крутом пике должен был достичь околозвуковой скорости. После этого шел на посадку, приземлялся на грунт специально амортизированной посадочной лыжней.
Испытания планера проводились при различных положениях крыльев. В один день Амет-хан взлетал на планере с прямыми крыльями, на другой — со стреловидными, а в следующий раз — еще под другим углом. Для получения сравнительных данных режимы полетов требовалось выдерживать с высокой точностью.
И вот однажды, в один из таких полетов на экспериментальном планере, Амет-хану пришлось решать задачу, совсем не предусмотренную программой испытаний...
Случилось это, как всегда, неожиданно, в обычный день. Казалось, что техника полетов на «летающей лаборатории» уже отработана и никаких «сюрпризов» вроде бы не должно быть.
Разбег по взлетной полосе. Отяжеленный стартовой тележкой планер нехотя поднялся за буксировщиком. Амет-хан засек высоту — пора отцеплять тележку. Потянул рычаг сбрасывателя — тележка на месте. Еще несколько попыток. Безрезультатно. Тележка как будто приклеилась к днищу планера. Амет-хану вспомнился случай, когда на войне пришлось лететь в бой на истребителе с неубранными шасси — механик забыл включить тумблер. Тогда его могли легко сбить враги. Но не подожгли. Он смог сесть на своем аэродроме. А здесь? Садиться на тележке, колеса которой невозможно тормозить? По инструкции не предусмотрено. Конечно, можно оставить планер и прыгнуть на парашюте. Тогда наверняка «летающая лаборатория» разобьется. А ведь эта «штучка» экспериментальная, стоит немалых денег.
С большой тревогой и напряжением наблюдали инженеры-испытатели и коллеги Амет-хана с земли за планером, тащившимся за самолетом-буксировщиком. Все они считали положение безнадежным и ожидали, когда пилот оставит кабину, начнет спуск на парашюте. И вдруг по радио раздался голос Амет-хана:
— Дайте полосу. Буду садиться на тележке!
— Что он делает?! — ахнули на командном пункте. — При его скорости посадки никакой полосы не хватит. По указанию Амет-хана самолет-буксировщик завел планер к дальней границе аэродрома. Молодой испытатель посматривал вниз: надо отцепится только тогда, когда колеса тележки коснуться бетона в самом начале посадочной полосы. Острый взгляд Амет-хана, не раз выручавший на войне в схватках с фашистами, не подвел его и в этот раз. Стремительно, со свистом приближалась земля. Теперь согнуть ноги, приготовиться к встрече тележки с бетонной полосой. Удар, грохот мчавшихся колес. На мгновение потемнело в глазах.
«Спокойно! — жестко скомандовал Амет-хан вслух. — Теперь быстрей выравнивай планер, иначе врежешься носом в бетон!»
Однако этот маневр не помог. Планер мчался с бешеной скоростью, а конец бетонной полосы уже виден. Что делать? Рвануть еще раз рычаг сбрасывателя тележки?
И здесь произошло чудо, если можно так назвать то, что случилось лишь благодаря выдержке и хладнокровным действиям Амет-хана Султана. Почти в самом конце посадочной полосы тележка вдруг вылетела из-под планера, умчалась в дальний овраг за аэродромом. Сам планер проехал еще немного по грунту и, чиркнув лыжей, остановился.
Когда к тому месту подбежали все, кто с аэродрома наблюдал борьбу испытателя с неуправляемым планером, Амет-хан сидел на траве, рядом с машиной и жадно затягивался сигаретой.
— Да, всякого навидался в ЛИИ за двадцать лет, — удивленно покачал головой инженер-испытатель, разглядывая целехонький планер. — Но такое даже во сне представить не мог!
Вскоре произошло еще одно событие, позволившее летчикам-испытателям ЛИИ увидеть своего нового коллегу с иной стороны. В очередном полете Амет-хан Султан доказал, что первая солдатская заповедь на войне «Сам погибай, а товарища выручай» осталась для него священной и в мирное время. Не за эту ли товарищескую верность, готовность на самопожертвование ради другого человека, любили Амет-хана все, кто соприкасался с ним в жизни?
Случилось так, что Амет-хану выпало одному из первых в стране испытывать катапультное сиденье для спасения летчика при аварийных ситуациях в воздухе. Сверхзвуковые, реактивные самолеты не позволяли пилоту вываливаться из кабины, как это делалось при необходимости во времена войны на винтовых машинах. Поэтому было разработано специальное кресло, которое «выстреливало» летчика из кабины в экстремальных ситуациях.
Вначале Амет-хан возил на заднем сидении самолета манекен. На заданной высоте он приводил в действие механизм катапультирования, «выстреливал» манекен, который благополучно приземлялся на парашюте. Наконец, настал день, когда катапультироваться должен был парашютист-испытатель В.И. Головин — опытный, знающий свое дело специалист.
С первых минут полета Амет-хан беспокойно оглядывался назад. Как себя покажет сегодня катапультное кресло? Одно дело, когда сбрасываешь манекен, а другое — человека. Сегодня он, по существу, в роли «извозчика», так как Валерий Головин должен сам привести в действие катапультное устройство.
На определенной высоте Амет-хан перевел самолет в горизонтальный полет. Осмотрелся. Как будто все для эксперимента готово. По обеим сторонам, чуть выше него, летели две другие машины. Они были оборудованы специальными кинофотоаппаратами, чтобы зафиксировать весь процесс катапультирования Головина.
Амет-хан бросил взгляд на приборную доску. Скорость заданная — 850 километров в час.
«Пора начинать», — решил он и передал Валерию Головину, чтобы тот приготовился к выполнению задания.
В этот момент сзади неожиданно раздался сильный взрыв. Корпус самолета содрогнулся.
«Как от попадания зенитного снаряда», — мелькнуло в голове Амет-хана. В следующий момент из пробитого бака в кабину хлестнули струи керосина, обдавая Амет-хана с головы до ног. Горючее заливало приборную доску, растекалось по всей кабине. Амет-хан понял, что преждевременно взорвался пороховой патрон стреляющего механизма катапультного устройства. Стараясь уклониться от струй керосина, повернулся назад, крикнул:
— Валера, живой?
Головин что-то ответил, но из-за шума в кабине Амет-хан не разобрал его слов.
— Слушай! В любой момент может вспыхнуть горючее! Сейчас сбавлю скорость, выбрасывайся с парашютом! Я за тобой!
— Не могу! — раздался отчаянный голос Головина. — Сиденье сдвинулось и зажало меня!
Амет-хан сцепил зубы, стараясь разглядеть приборную доску. Доложил на землю о сложившейся чрезвычайной обстановке. С командного пункта поступил приказ немедленно покинуть самолет. А это значило, что вместе с неуправляемой машиной взорвется в воздухе или разобьется и Валерий Головин. На это Амет-хан Султан пойти не мог.
— Прошу освободить полосу, — передал на командный пункт Амет-хан. — Буду сажать машину!
Самолет изнутри продолжало заливать керосином. Достаточно было малейшей искры, чтобы машина вспыхнула горящим факелом. Однако другого выхода не было: надо было спасать товарища. Амет-хан должен почти вслепую посадить на аэродром поврежденную машину...
И когда внизу обозначилась бетонная полоса, летчик увидел, как мчатся к месту посадки пожарные машины, а вслед и «Скорая». «Похоже, для нас, — пронеслось в голове. — А мы все же попробуем не сгореть!»
Наконец — полоса! Колеса коснулись бетона. Неуверенная пробежка самолета. Полуслепой от струй керосина, теряя память от удушливого газа, Амет-хан остановил все-таки машину на полосе. Когда первыми подъехали пожарники, им было чему удивиться: струи керосина вылились из пробитых боков фюзеляжа самолета, стекали с одежды Амет-хана. Он сам выбрался из кабины и помог Валерию отжать катапультное кресло...
Не надо думать, что летная испытательная работа — это сплошное ЧП. Просто, когда спрашиваешь летчиков ЛИИ об их работе, они рассказывают только о событиях, которые запомнились чрезвычайными обстоятельствами, необычностью. Текущие же, будничные дела, которые и являются для них основными, забирают почти все их рабочее время. Однако они просто остаются, как говорится, за чертой памяти, забываются.
5
Прошло уже семь лет, как Амет-хан Султан работал в ЛИИ. Его имя в числе наиболее опытных летчиков-испытателей, которым доверено осваивать сверхзвуковые самолеты. Не сразу родилась безопасная и оптимальная техника полетов на этих новых сложных машинах. Вместе с такими прославленными советскими испытателями, как Анохин, Бурцев, Васин, Мухин, Кочетков, Комаров, Волков, Смирнов, Шелест, Седов, Мосолов, Нефедов, Гарнаев, Ильюшин, Соловьев, Гудков, Елян, Федотов, Щербаков и другими, Амет-хан Султан многое сделал в те годы в этой важнейшей области советской авиации.
Не терял Амет-хан Султан и связи со своими старыми боевыми друзьями. Когда в августе 1953 года Владимир Лавриненков предложил организовать встречу летчиков 9-го гвардейского полка, Амет-хан активно включился в эту работу. Надо было найти адреса многих однополчан, вовремя разослать им приглашения...
Встреча летчиков «асовского полка» 8-й воздушной армии была назначена на 18 августа. В этот день на берегу подмосковного озера собрались однополчане. Многие из них не виделись друг с другом с лета 1945-го.
Под раскидистыми березами расстелили брезент, вспомнили быт полевых аэродромов и по-фронтовому расселись вокруг. Помянули погибшего в 1944 году первого командира полка Льва Шестакова, другого командира полка Анатолия Морозова, жизнь которого также неожиданно трагически оборвалась.
Это была последняя совместная встреча лучших из лучших летчиков 9-го гвардейского истребительного полка — дважды Героев Советского Союза Владимира Лавриненкова, Алексея Алелюхина, Павла Головачева и Амет-хана Султана. Никто тогда не мог предположить, что первым из этой богатырской четверки из жизни уйдет Амет-хан Султан, а следом и Павел Головачев...
— Боевая дружба — это самое бесценное наше богатство, — сказал тогда Амет-хан однополчанам, когда дошла его очередь произнести тост. — Но идут годы... Старые боевые друзья без общения остаются где-то сзади, в прошлом. Поэтому предлагаю использовать в дальнейшем любые возможности для того, чтобы мы, однополчане, чаще виделись...
Амет-хан был одним из немногих летчиков прославленного 9-го гвардейского полка, посвятивших себя испытаниям авиационной техники. Однако тогда, на первой встрече однополчан, далеко не все мог он рассказать о своей работе, что позднее рассказал его товарищ И. И. Шелест в своих книгах об участии в сложнейших испытаниях новых самолетов и других летательных аппаратов. За проявленную при этом исключительную смелость и находчивость Амет-хан Султан и был удостоен звания лауреата Государственной премии. Одним из первых поздравил его с почетной наградой бывший командующий армией Тимофей Тимофеевич Хрюкин. В конце того же 1953 года в Крыму, на одной из центральных улиц города Алупки, был установлен бронзовый бюст дважды Героя Советского Союза Амет-хана Султана...
Но вернусь к будням его послевоенной жизни. Всегда трудно рассказывать о работе летчика-испытателя. То, что для него обычное, будничное дело, в действительности ежедневный подвиг, риск. Каждый новый опытный самолет, как бы он ни был отработан и проверен его создателями, в первом полете, да и не только в первом, может повести себя совершенно неожиданно. Талант летчика-испытателя, его профессиональное мастерство — быть готовым в любое мгновение полета к этой неожиданности, а зачастую в предчувствовать ее.
Этой удивительной интуицией при испытает опытных образцов новой авиационной техники обладал Амет-хан Султан. Надолго в памяти его коллег остался, например, и такой случай...
На аэродроме ведущий инженер-конструктор знакомил летчиков с образцом опытного сверхзвукового истребителя-перехватчика. Впервые на нем было установлено необратимое бустерное управление двумя турбореактивными двигателями. Крылья и хвостовое оперение — треугольной формы.
— А теперь, товарищи, прошу в кабину, — предложил он летчикам, закончив свой рассказ об особенностях самолета. — Здесь вас тоже ожидает много интересных новинок...
К самолету подвели стремянку. Первым в кабину забрался Амет-хан Султан. Остальные его коллеги сгрудились с обеих сторон, ожидая его оценки качеств новой машины.
Устроившись поудобнее в кресле, Амет-хан стал пробовать ручку управления, педали.
— Почему они такие тугие? — взглянул он вопросительно на инженера-конструктора.
— И рули не шевелятся! — заметил кто-то из летчиков.
— Я же объяснял, товарищи, — ответил инженер-конструктор, — новый самолет имеет необратимое управление. Его гидросистема начинает действовать только при работающем двигателе. Ручка управления не имеет непосредственной связи с кронштейнами рулей...
— А если, допустим, в полете оба двигателя откажут? — нахмурился Амет-хан. — Как тогда быть с ... необратимым управлением?
Вскоре после этого разговора состоялся первый испытательный полет нового истребителя-перехватчика. Поднял его в воздух опытный летчик Андрей Кочетков. Опасения Амет-хана оправдались. Кочетков чудом остался жив...
Знание и мастерство. Они всегда сопутствовали Амет-хану Султану в работе, именно это и отмечали в его характере многие его товарищи по работе в ЛИИ, в их числе Герой Советского Союза — заслуженный летчик-испытатель СССР Э. В. Елян.
В высоком мастерстве пилотирования летчика Амет-хана Султана вся страна еще раз убедилась в 1961 году на воздушном параде в Тушине. Здесь должен был состояться один из первых открытых показов новейших отечественных реактивных самолетов. Чтобы во всем блеске показать могучие возможности этих машин, требовалось подлинное, высочайшее искусство от их пилотов. Отбор летчиков для парада был самым строгим...
Солнечное, ясное утро. Огромное зеленое поле Тушинского аэродрома заполнено многотысячными нарядными толпами людей. Опережая звук своих двигателей, в небе проносятся реактивные самолеты различных типов.
Вот издалека появились едва заметные точки. Мгновение — и тройка серебристых стрел в полной тишине пронеслась над аэродромом. Безукоризненно четкий строй, слитное, единое движение. Грохот от их полета люди услышали, когда самолеты исчезли за горизонтом. Долгими аплодисментами провожали их участники авиационного праздника. И мало кто знал, что управляли этими серебристыми молниями лучшие летчики-испытатели страны: С. Н. Анохин, Амет-хан Султан и Комаров.
Вскоре после этого воздушного парада Указом Президиума Верховного Совета СССР Амет-хану Султану было присвоено звание «Заслуженный летчик-испытатель СССР».
6
«Волга» шла легко. Лишь иногда машина вздрагивала при наезде на чугунные крышки люков, выпирающих по всему полотну дороги. Приближался перекресток на Колхозной площади. Амет-хан недовольно поглядывал на идущий впереди трайлер, перескакивавший с одной полосы на другую.
Перед самым светофором трайлер взвизгнул тормозами и резко остановился перед «Волгой». Амет-хан едва успел остановить свою машину. «Только врезаться еще сегодня не хватало!» — в сердцах подумал он, разглядывая мощный задний бампер трайлера. Впереди горел красный свет.
«Красный свет, красный свет», — произнес он непроизвольно вслух, вспомнив утренний разговор на Старой площади.
В составе делегации был он в Центральном Комитете партии: от имени всех крымских татар вручили они письменное обращение в ЦК КПСС и Советское правительство с просьбой решить вопрос о возвращении несправедливо обиженного народа в родной край. «А ведь красный свет был сегодня и на Старой площади. Похоже, зря добивались земляки этого приема...»
Не любил Амет-хан обращаться, как говорят, в вышестоящие инстанции. Однако он пошел вместе с делегацией крымских татар на Старую площадь — речь шла о судьбе целого народа, с которым он был связан кровными узами. После XX съезда партии он поверил снова, что принцип справедливости будет восстановлен по отношению ко всем народам.
На Старой площади делегация крымских татар была не впервые. И на этот раз письменное обращение приняли, пообещали передать его в соответствующие инстанции. По вежливо-равнодушному лицу человека, принявшего делегацию, Амет-хан понял, что и на это обращение ответа не последует. Увидев свет надежды в глазах членов делегации, он не проронил ни слова и, сославшись на срочные дела, уехал один — с испорченным настроением, под гнетом своей интуитивной реакции на происшедшее. Он привык доверять своей интуиции...
На светофоре загорелся зеленый свет. Амет-хан обогнал трайлер, взял правее, чтобы под мостом выехать на Цветной бульвар. Вот и стеклянное здание Центрального рынка. Теперь надо поискать место для парковки машины около цирка.
Был будничный день. В цирке было тихо безлюдно. Это вечером его парадный вход осветится разноцветными огнями, и толпы людей заполнят круговое фойе в ожидании представления. Амет-хан через служебный вход направился прямо на манеж. Еще издали услышал он громкий голос Рабадана Абакарова, распекавшего кого-то из молодых канатоходцев за небрежное исполнение трюка. ...И вдруг, как из забытья, всплыл тот же голос:
— Смелей, Амет! Ты ведь сын цовкринца! — подбадривал его в том дальнем далеке Рабадан. — Учти, в нашем ауле дети раньше учатся ходить по канату, чем по земле!
А он, Амет, тогда еще курсант Симферопольского аэроклуба, нерешительно подошел к стойке, молча поднялся на нее, взглянул вниз. Очень пригодились ему в тот миг занятия в аэроклубе: он почувствовал, что не боится высоты. Взял переданный Рабаданом деревянный шест, используемый канатоходцами для равновесия при ходьбе по канату — таразу, шагнул на канат. Однако уже третий шаг мог стать последним — не подхвати его сзади Рабадан Абакаров. Амет-хан понял: одной смелости мало, чтобы уверенно ходить по канату.
— Это тебе не самолет, который мотор в воздухе держит, — поддел Рабадан. — По канату ходить надо учиться. Хочешь научим? Через год станешь настоящим канатоходцем!
— Ваш канат слишком близко к земле натянут, — отшутился Амет-хан, осторожно спускаясь со стойки. — На самолете можно гораздо выше подняться.
— Я тебе серьезное дело предлагаю, а ты самолеты, самолеты, — обиделся тогда Рабадан. — Ты видел, как вас встречают зрители! А в каких костюмах мы выступаем, видел?
— Да, костюмы у вас действительно красивые. Но у летчиков форма тоже не хуже...
И тогда Амет-хан решил показаться перед Рабаданом и его партнерами в знаменитой летной куртке. Пусть увидят, какая будет у него форма, когда станет настоящим летчиком!
Но эту куртку надо было еще заполучить...
После трудного полетного дня, во время которого курсанты в поте лица отрабатывали самые сложные элементы — взлет и посадку самолета — Амет-хан направился к зданию аэроклуба, надеясь застать там инструктора Петра Мефодьевича Большакова.
Все курсанты уже разбежались кто куда.
— Что не уезжаешь? — удивился Большаков. — Сегодня ты работал молодцом!
— Разрешите обратиться, товарищ инструктор?
Большаков ободряюще улыбнулся.
— Разрешите мне на вечер взять летную куртку...
— Куртку? — озадаченно переспросил Петр Мефодьевич, удивленно оглядывая курсанта. На всю группу курсантов в Симферопольском аэроклубе имелась одна старая, потертая на сгибах кожаная летная куртка. Надевали ее курсанты поочередно только при полетах.
— Вы не беспокойтесь, Петр Мефодьевич, — попытался развеять сомнения инструктора Амет-хан. — Завтра я ее в целости и сохранности привезу!
— Только, чур, быть в аэроклубе к началу занятий, — предупредил Большаков, передавая заветную куртку. Амет-хан был один из лучших его курсантов и отказать парню в возможности, как ему показалось, покрасоваться в ней перед девчатами не стоило. — Смотри, не проспи утром!
— Не просплю, Петр Мефодьевич! — благодарно улыбнулся Амет-хан. Он был рад, что инструктор не стал выяснять, зачем она понадобилась. Не смог бы он объяснить, что ему обязательно надо покрасоваться в летной куртке в городе — однако не перед девушками, как предполагал Большаков, а в цирке, перед своими родственниками из Дагестана — канатоходцами «4-Цовкра-4».
Двое из этой группы дагестанских канатоходцев — Рабадан Абакаров и Яраги Гаджикурбанов — были его близкими родственниками. Амет-хан знал, как гордился отец их успехами, радовался каждой заметке в местных газетах, в которых сообщалось о выступлениях цовкринцев, хранил красочные рекламные плакаты, с которых горделиво смотрели молодые канатоходцы в экзотической национальной одежде: белые папахи, черные с белым башлыком черкески, мягкие кожаные сапоги, у каждого на поясе на узком кавказском ремне кинжал в нарядных ножнах...
Но Амет-хану несравнимо милее была летная куртка...
В очередной приезд сына домой, в Алупку, отец сразу же сообщил:
— О наших цовкринцах снова в газетах пишут! Вот, почитай статью. Это еще в мае писали...
Амет-хан взглянул на газету — то был «Крымский комсомолец». Отыскал подчеркнутое отцом место в рецензии на программу нового Симферопольского цирка, прочитал: «Особую любовь и восторженные отзывы зрителей вызывают выступления четырех дагестанцев. Молодые комсомольцы — колхозники из Дагестана — Рабадан Абакаров, Яраги Гаджикурбанов, Сабирулла Курбанов и Магомед Загирбеков выделывают самые сложнейшие акробатические упражнения на канате и на ковре и заканчивают свой номер молниеносной лезгинкой».
— Видишь, как хвалят? — искренне радовался Султан. — А на днях и в «Красном Крыме» о них статья была. А ты, кстати, бываешь в цирке?
— Недавно видел Рабадана и Яраги, — ответил Амет-хан. — Они предлагают мне стать канатоходцем.
— А ты что ответил? — спросил Султан. — Они ведь тебе, сынок, дело предлагают!..
— Сказал, что буду учиться на летчика, — твердо ответил Амет-хан.
— Послушай, Амет, — медленно начал Султан. — До сих пор я особенно не лез в твои дела. Захотел ты после семилетки в ФЗУ учиться — я не возражал. Пусть, думаю, поработает. Поехал ты в Симферополь — опять не стал тебя останавливать: каждый мужчина должен иметь профессию. Потом появился этот, как его, ну, твой самолетные клуб. Думал, ходишь туда просто так, выполняя, как ты говорил, комсомольское поручение... Хочу, чтобы у тебя была настоящая профессия. Самое время тебе сделать выбор. Не нравится работа в депо? Почему бы тогда не стать канатоходцем? Рабадан и Яраги рассказывали, какие у них там в цирке заработки. По нашим временам, совсем неплохо...
Амет-хан молча слушал отца. Солнце скрылось за горами, и вечерние сумерки постепенно спускались с вершин Ай-Петри, окутывали дома и улицы Алупки. На потемневшем небе замерцали первые звезды.
— Мне бы твои годы — ни минуты не задумываясь принял бы предложение Рабадана, — продолжал Султан убеждать сына. — Смотри, Амет, как бы не пожалел потом!
— Не будем, папа, больше об этом, — ответил Амет-хан. — Мне тоже нравится, как выступают в цирке цовкринские канатоходцы. Но я хочу стать летчиком!..
— Ассалам алейкум, дорогой! — голос Рабадана раздался рядом. — Как ты узнал, что мы в Москве?
— Имею дурную привычку читать газеты, — улыбнулся в ответ Амет-хан. — Смотрю, в «Вечерке» статья о гастролях артистов советского цирка за рубежом. Из нее и узнал, что вы сейчас в Москве.
— Ну, прямо как у Шерлока Холмса. Все рассчитал, — рассмеялся Рабадан, набрасывая на плечи халат. — Пошли в артистическую. Сколько мы опять не виделись?
— На этот раз — немногим более двух лет, — уточнил Амет-хан.
В небольшой артистической комнате Рабадан усадил Амет-хана за столиком у окна, положил перед ним альбом с зарубежными газетными вырезками. К статьям были заботливо приложены переводы.
— Молодцы цовкринцы! — те удержался Амет-хан от похвалы. — За рубежом о вас как о наших космонавтах пишут.
— Ну, до космонавтов нам далеко — ответил Рабадан, переодеваясь за ширмой. — Слушал сегодня радио? Павел Попович на «Востоке-4» летает в космосе рядом с Андрияном Николаевым! А может, скоро мы услышим, что в космосе Амет-хан Султан?..
— Вот это ты вряд ли услышишь, — улыбнулся Амет-хан, продолжая перелистывать альбом. — С меня другой работы хватит. А вообще учти, дорогой: любой шаг в космосе начинается на земле.
Большего Амет-хан говорить не имел права и поспешил переменить тему разговора. Сказал, что на днях звонил отец из Алупки, где гостят родственники Рабадана, пытаясь скрасить одиночество Султана, который тяжело переживал кончину Насибы.
— Как там дядя Султан? — поинтересовался Рабадан. — Знаю, как ему нелегко, хорошо, хоть сестра смогла к нему вырваться...
— Пока держится. Хотя после смерти матери сдает. Помочь ему там не могу, а отец о переезде сюда и слышать не хочет...
И все-таки хоть и не слишком веселый, но близкий сердцу разговор отвлек Амет-хана от тягостного впечатления прошедшего дня.
7
— Амет, прибыли в зону, — послышался в шлемофоне голос штурмана-испытателя Петра Кондратьева. — Приготовиться к сбросу!
— Есть приготовиться к сбросу! — повторил Амет-хан, косясь на приборный щит самолета. В соответствии с программой теперь в полете нужно было соблюдать строгий режим как по высоте, так и по скорости.
Четырехмоторный Ту-4 тянул мощно, басовито гудел всеми своими многими сотнями лошадиных сил. Вот отошли края люка. Огромный серебристый металлический шар повис над бездной. Еще команда, и шар мягко сорвался вниз... А в одном из других заходов Амет-хан и Петр Андреевич с интересом наблюдали, как на определенной высоте отстрелилась от шара верхняя часть оболочки, и над ним раскрылся огромный желтый парашют...
Испытания проходили в степном районе северного Крыма. Погода стояла солнечная и безветренная. Покидая зону, Амет-хан замечал, как серебристый шар касался земли, накрываясь шелком парашюта.
В последующие дни Амет-хан вместе со штурманом-испытателем сбрасывали этот шар в море, испытывали его и в ветреную погоду. Однако в то время ни он, ни Кондратьев не знали, что они занимались отработкой модели будущего спускаемого аппарата, предназначенного для возвращения космонавтов на землю. У испытателей не принято проявлять излишнее любопытство и задавать вопросы. Они должны точно, пунктуально выполнять полетное задание.
Новым этапом испытании в Крыму стала отработка мягкой посадки металлического шара. Опять, раз за разом, поднимал Амет-хан тяжелый Ту-4 в небо, выводил самолет в заданную точку. Кондратьев определял точку сброса, и серебристый шар летел к земле. У висящего под огромным куполом парашюта шара на небольшой высоте взрывался пороховой заряд. В сторону отлетали стропы парашюта, и он мягко ложился на землю...
Были снова полеты и с давним товарищем Валерием Головиным. После того случая, когда его зажало креслом при испытании катапультного устройства, когда, казалось, в невозможной ситуации Амет-хан посадил самолет, спас его жизнь, между ними установились особые дружеские отношения. Каждый совместный полет доставлял обоим радость. Головин соглашался на любые испытания, когда знал, что самолет будет вести Амет-хан Султан.
Много позже узнал Амет-хан значение тех прыжков Валерия Головина, которого поднимал на самолете на максимально возможную высоту. Конечно, он знал, что такое летный высотный костюм, сам надевал его каждый раз. Но тот, в котором Головин прыгал, больше напоминал тогда водолазный скафандр, только со специальной парашютной системой за спиной.
— Мягкой посадки, Валера! — кричал каждый раз Амет-хан вслед, когда неуклюжий в скафандре-костюме Головин вываливался из самолета.
Наступил незабываемый апрель 1961 года. Полет в космос и возвращение на землю Юрия Гагарина. И только тогда Амет-хан понял значение прыжков Валерия Головина в скафандре. Оказывается, он с Головиным отрабатывал аварийный вариант приземления первого космонавта на парашюте, если бы вдруг ему по каким-то причинам пришлось преждевременно покинуть спускаемый аппарат...
Одним из первых испытывал Амет-хан накануне космических полетов и единственный в ЛИИ в те дни опытный экземпляр самолета, рассчитанный на создание искусственной невесомости. Состояние невесомости в каждом режиме полета длилось не более 25 — 30 секунд. И в этом случае Амет-хан работал со штурманом-испытателем П. А. Кондратьевым. Задача Петра Андреевича заключалась в том, чтобы вывести летающую лабораторию точно в заданную зону. Изнутри самолет был специально оборудован так, чтобы будущие космонавты при искусственной невесомости не получали травм.
Создание самого режима искусственной невесомости зависело от опыта летчика, его мастерства в пилотировании машины. С определенной точки Амет-хан должен был так вести самолет, чтобы находящиеся внутри него будущие космонавты ощутили невесомость. Из-за того что невесомость была кратковременной, он старался в каждом полете «выдать» 5 — 6 испытательных режимов...
Шли годы. Старели ветераны войны. На смену в армию приходило новое поколение, знавшее о битвах с гитлеровскими захватчиками лишь по книгам и кино. Это усиливало тягу молодых воинов к общению с теми, кто защищал страну в грозный час. Амет-хан, в числе многих героев войны, получал много приглашений из воинских частей.
И он выезжал на встречи с молодыми авиаторами, если удавалось найти свободное от испытательной работы время. Выступал с рассказами о своих боевых друзьях, вспоминал о воздушных боях, проведенных дважды Героями Советского Союза Владимиром Лавриненковым, Алексеем Алелюхиным, Павлом Головачевым и другими. Только о себе не любил говорить. Не любил также, когда кто-то пытался рассказывать о его полетах, тем более — о его уже почти легендарном мастерстве. Однако наступил день, когда Амет-хану пришлось терпеливо выслушать немало доброго о себе.
Это было в октябре 1970 года. В тот день в ЛИИ собрался цвет советской авиации: убеленные сединами командиры авиасоединений, прославленные летчики-испытатели, известные всему миру конструкторы авиационной техники, первые космонавты. Чествовали дважды Героя Советского Союза, лауреата Государственной премии СССР, заслуженного летчика-испытателя СССР Амет-хана Султана. 25 октября ему исполнилось 50 лет, 32 года из них были отданы авиации.
В президиуме — Амет-хан Султан в окружении своих старых боевых друзей и соратников по испытательной работе. Смущенный необычной торжественностью вечера, он не поднимает глаз, застыл неподвижно за столом. Один за другим подходят присутствующие к трибуне, зачитывают приветственные адреса и телеграммы, обращаются к нему с торжественными словами...
Понимая душевное состояние Амета, я все-таки пытался догадаться, какой из приветственных адресов особо дорог юбиляру... Звучат слова от имени летного состава испытательного института. Восхищение отвагой и мастерством, сравнение с Чкаловым... Потом военный летчик, один из тех, кто первым получает укрощенную испытателем новейшую авиационную технику, говорит о мужестве испытателя. В телеграмме командования Качинского авиационного училища и такие слова: «Ваши героические подвиги постоянно служат примером воспитания будущих летчиков. Гордимся вами!»
Телеграммы от боевых друзей, товарищей, от заводских коллективов и летных частей...
Два с половиной часа произносились речи, зачитывались адреса и приветственные телеграммы. Фронтовые друзья юбиляра, многие из которых уже стали генералами, вспоминали о воздушных боях, из которых победителем выходил летчик-истребитель Амет-хан Султан. Видные ученые, конструкторы авиационной техники рассказывали, как он блистательно проводит самые сложные, самые рискованные испытания опытных образцов новейших самолетов. Не забыли обнародовать подсчет: около 2 тысяч часов Амет-хан провел в испытательных полетах, дал путевку в жизнь более 100 типам летательных аппаратов...
А юбиляр, смущенно улыбаясь под нацеленными на него объективами теле-, фото— и киноаппаратуры, чувствовал себя в тот вечер довольно неуютно. Поблагодарив, наконец, всех за добрые слова, сказанные о нем, он заключил:
— Я в своей жизни имел немало тяжелых минут. Но эти, которые испытал, пока вас слушал, показались самыми трудными. Из ваших речей понял, каким я должен быть и каким пока не стал...
Закончилась официальная часть вечера. С Амет-ханом остались самые близкие друзья. Сидевший рядом с юбиляром П. Я. Головачев шутливо обратился к боевому другу:
— Амет, в 25 лет ты стал дважды Героем Советского Союза. После войны еще 25 летаешь испытателем. Посмотри на своих однополчан — многие из нас уже отлетались. Нашлась для нас работа и на земле. — Не пора ли и тебе опуститься, так сказать, на грешную землю? Мог бы передавать молодым летчикам свой богатый боевой и испытательный опыт...
Амет-хан задумчиво оглядел всех. Действительно, 50 лет для летчика, тем более испытателя, возраст не маленький. Он почувствовал, что многие из его друзей думают так же, как Павел Головачев.
— Знаешь, Паша, еще в детстве я от отца слышал такую горскую притчу, — медленно начал Амет-хан. — Когда старый орел, говорил отец, предчувствует приближение смерти, он из последних сил рвется ввысь, поднимается как можно выше. А потом складывает крылья и летит камнем на землю. Поэтому. говорил отец, горные орлы умирают в ебе— На землю они падают уже мертвые...
Долго в тот вечер продолжалась неофициальная часть юбилея. О многом поговорили не часто видевшиеся в последние годы боевые друзья Амет-хана. Однако никто из них не придал тогда значения притче, рассказанной юбиляром. Пройдет чуть более трех месяцев, и все они вновь соберутся в Жуковском. И каждый с горечью вспомнит о том, что ответил Амет-хан на пожелание Павла Головачева...