вернёмся в библиотеку?

Если Вы не видите дореволюционных „ятей", установите шрифт Palatino Linotype или читайте на современном

Путешествiе на Марсъ

Фантастическая повѣсть Л. Б. Афанасьева.

I

Николай Александровичъ Красновъ вскочилъ ночью съ постели, какъ ужаленный и немедленно зажегъ лампу: онъ рѣшилъ наконецъ свою задачу. Цѣлыхъ три года мучилъ его этотъ проклятый интегралъ, не поддаваясь никакимъ его усилiямъ; но что это достижимо, въ томъ Николай Александровичъ былъ убѣжденъ. Студенты-математики, которымъ онъ предлагалъ решить задачу, послѣ безплодныхъ попытокъ, всѣ категорически ему заявляли, что интегралъ въ конечномъ видѣ не берется; лучшiй профессоръ математики мѣстнаго университета подтвердилъ то же самое, чтобы поддержать свое достоинство, такъ какъ всѣ его попытки рѣшить задачу ни къ чему не повели. Но Красновъ имъ не вѣрилъ: ни студенты, ни профессоръ не знали, какое великое примѣненiе получитъ этотъ интегралъ, если его удастся взять; всѣ думали, что это лишь искусственно подобранная функцiя для упражненiй въ интегральномъ исчисленiи, и, когда задача показалась имъ не въ мѣру трудной, спокойно ее оставили. Какъ они ошибались! Да, Красновъ строго хранилъ свою тайну и до поры до времени не довѣрялъ ее даже своему другу, студенту Шведову. Интегралъ Краснова былъ продуктомъ его долголѣтняго труда по механикѣ: только онъ одинъ тормозилъ его открытiе, — великое, мiровое открытiе, — не поддаваясь никакимъ комбинацiямъ и вычисленiямъ, и тѣмъ закрывалъ таинственную, поразительную по своему значение, истину.

Со страхомъ Красновъ взялъ листъ бумаги и принялся за провѣрку рѣшенiя, осѣнившаго его въ постели. Неужели-же это опять окажется самообманомъ, и интегралъ снова ускользнетъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и его замечательное изобрѣтенiе не осуществится? Но, нѣтъ, вычисленiя вполнѣ согласуются съ его мыслями: интегралъ, какъ и думал Красновъ, распадается на три части, и каждая изъ нихъ борется самымъ естественнымъ образомъ. Разъ, два, три раза провѣряетъ онъ свои вычисленiя, — ошибки не находится. Восторгу его нѣтъ конца: онъ осуществитъ свою идею, надъ которою трудится цѣлыхъ семь лѣтъ. Задача рѣшена окончательно и онъ — властелинъ мiра. Да, властѣлинъ, такой же могучiй, какъ сказочные герои Жюля Верна, совершающiе съ помощью своихъ изобрѣтенiй чудеса! Но теперь передъ нимъ не фантастический герой; онъ самъ, никто другой, какъ Николай Александровичъ Красновъ, — виновникъ открытiя, которое станетъ выше открытiя Стефенсона и Эдисона. Теоретически вопросъ рѣшенъ окончательно, а практически осуществить его идею — сущая безделица. Правительство не пожалѣетъ средствъ, сознавъ, какiя выгоды оно само здѣсь выручитъ. Да, онъ непремѣнно предоставить свою работу правительству; онъ — не сухой эгоистъ, чтобы подобно капитану Немо, погрузить свой Наутилусъ въ морскихъ волнахъ, а отдастъ свой трудъ на благо человѣчеству, оставивъ себѣ только честь изобрѣтенiя!..

Но если онъ снова ошибся, и интегралъ все-таки не берется? Сомнѣнiе охватываетъ его, и онъ снова провѣряетъ съ начала до конца всѣ вычисленiя. Нѣтъ, все вѣрно, а тревога все-таки растетъ да растетъ. Наконецъ, безпокойство овладѣло Красновымъ до того, что онъ поспѣшно одѣлся и, взявъ шляпу, вышелъ изъ комнаты. Часы пробили три пополуночи.

— Куда ты, Коля? — спросила старушка-мать.

— Мама! Я взялъ свой интегралъ! — крикнулъ Красновъ, хлопнувъ дверью и чуть не бѣгомъ выходя на улицу.

— Бѣдный! Онъ совсѣмъ скоро сойдетъ съ ума, — проговорила старушка и скоро опять заснула.

Краснов, былъ математикомъ недюжиннымъ, хотя не только не получилъ высшаго образованiя, но даже не окончилъ курса гимназiи. Онъ служилъ маленькимъ чиновникомъ въ одномъ учрежденiи и тѣмъ поддерживалъ существование свое и матери. Но всѣ свободные часы онъ нераздѣльно отдавалъ наукѣ. Знакомствъ у него не было. Сослуживцы считали его тронутымъ, студенты-математики, съ которыми Красновъ былъ бы не прочь сойтись, — педантомъ.

Одинъ только человѣкъ любилъ и понималъ Краснова, это — студентъ Шведовъ; но это тоже былъ человѣкъ, не совсѣмъ нормальный по отзывамъ его знакомыхъ. Шведовъ былъ очень способный юноша, которому факультетъ единогласно предсказывалъ скорую профессуру. Онъ, какъ и всѣ ученые, настолько зарылся въ свои занятiя, что совершенно забылъ объ остальныхъ людяхъ. Красновъ благоговѣл передъ Шведовымъ.

Черезъ полчаса быстрой ходьбы Красновъ повернулъ во дворъ одного дома и по черной лестницѣ поднялся въ четвертый этажъ. Длинный коридоръ тускло освѣщался фонаремъ. Красновъ подошелъ къ одной изъ дверей, на которой была прибита визитная карточка съ надписью: «Петръ Петровичъ Шведовъ, студентъ-математикъ», и постучалъ. Встревоженный стукомъ, Шведовъ въ одномъ бѣльѣ подбѣжалъ къ двери.

— Кто тамъ?

— Это я, Петръ Петровичъ, я, — Красновъ. Отворите.

— Съ чѣмъ васъ чортъ принесъ ночью? — сказалъ студентъ, отворяя дверь.

— Замѣчательная вещь! Зажгите-ка поскорѣй лампу.

Пока Шведовъ добывалъ огонь, Красновъ раздѣлся и разложилъ свои бумаги.

— Смотрите сюда. Берется этотъ интегралъ въ конечномъ видѣ?

— Да, вѣдь, мы съ вами сто разъ пробовали его взять, и ничего не выходило!

— А, ну-ка, слѣдите за мной повнимательнѣй, не дѣлаю ли я гдѣ ошибки.

И Красновъ сталъ быстро дѣлать вычисленiя. Шведовъ внимательно слѣдилъ за ними.

— А, ведь, въ самомъ дѣлѣ, выходитъ! Дайте-ка, я попробую.

Онъ взялъ бумагу и началъ самъ вычислять. Ошибки не было.

— А знаете ли, Петръ Петровичъ, почему я такъ интересовался этимъ интеграломъ?

— Почему?

— Дайте мнѣ слово никому не выдавать тайны, которую я вамъ сейчасъ открою.

— Даю честное слово. Вы можете мнѣ вѣрить.

— Вѣрю, вѣрю. Ну, слушайте.

Красновъ сталъ излагать свое открытiе. Съ каждымъ его словомъ Шведовъ заинтересовывался все больше и больше. Онъ вскакивалъ со стула, садился на столъ и не зналъ, чѣмъ выразить свой восторгъ и удивленiе. Наконецъ Красновъ кончилъ.

— Да вы — Георгъ Стефенсонъ, Николай Александровичъ! Больше, вы — Ньютонъ, настоящiй Ньютонъ!..

Красновъ самодовольно улыбался.

— Какъ же вы теперь поступите съ вашимъ открытiемъ?

Красновъ сталъ излагать Шведову свой планъ предоставленiя открытiя правительству. Шведовъ мрачно слушалъ, не отрывая глазъ отъ бумаги съ вычисленiями. Красновъ спросилъ:

— Что же, одобряете вы мои намѣренiя?

Шведовъ отвѣчалъ не сразу. Наконецъ онъ проговорилъ, какъ бы про себя:

— Я на вашемъ мѣстѣ такъ не поступилъ бы ни въ какомъ случаѣ.

— А что же дѣлать?

— Что дѣлать? Досадно, право! Взрослый человѣкъ, великiй геометръ, механикъ и астрономъ, спрашиваетъ, какъ ребенокъ, чтó ему дѣлать съ своимъ генiальнымъ открытiемъ! Неужели вы не понимаете, что вы губите собственное дѣло, которое можетъ или совсѣмъ заглохнуть въ чиновничьiхъ рукахъ или, что еще досаднѣе, попасть въ руки какихъ-нибудь спекулянтовъ! Нѣтъ, вы не имѣете нравственнаго права этого дѣлать! Вы должны довести дѣло до конца. Владѣя вашимъ могущественнымъ средствомъ, вы должны дѣлать открытiя за открытиями, и, только умирая, сдѣлать наслѣдницей своихъ ученыхъ сокровищъ Россiю. Если вамъ нуженъ помощникъ, то я готовъ бросить все и слѣдовать за вами на край свѣта.

— Въ самомъ дѣлѣ? А ваша будущая профессура?

— Къ чорту профессуру! Съ вами я больше принесу пользы, чѣмъ на университетской каѳедрѣ!

— Отлично! — воскликнулъ Красновъ. — Но все-таки, Петръ Петровичъ, мы съ вами не осуществимъ моего изобрѣтенiя.

— Почему?

— У насъ нѣтъ денегъ.

— Ахъ, чортъ возьми! А, вѣдь, дѣйствительно, правда. Безъ денегъ ничего не сдѣлаешь! Деньги необходимы, а денегъ-то у насъ нѣтъ...

Шведовъ задумался.

— Чепуха! — сказалъ онъ черезъ минуту. — Денегъ намъ дадутъ.

— Кто?

— Есть одинъ богатый человѣкъ, который отдастъ на наше дѣло свое состоянiе.

— Да кто же?

— Викторъ Павловичъ.

— Викторъ Павловичъ? Русаковъ?

— Ну, да! Онъ очень богатъ, я знаю навѣрное. Необходимо лишь пригласить его въ нашу компанiю — и онъ пойдетъ съ нами непремѣнно.

— Профессоръ? Чтобы онъ бросилъ свои лекцiи для нашего предпрiятiя? Этому я не повѣрю.

— Я же въ этомъ убѣжденъ. Онъ все отдастъ для того, чтобы сдѣлать что-нибудь замѣчательное и превзойти Лессинга, а здѣсь представляется бесконечное поле для его дѣятельности. Идемъ сейчасъ къ нему!

— Ночью? Неловко...

— Пустяки! Одѣвайтесь.

Математики одѣлись и вышли.

Викторъ Павловичъ Гусаковъ былъ извѣстнымъ математикомъ. Онъ ужъ больше двадцати лѣтъ читалъ лекцiи по высшей математикѣ въ университетѣ, напечаталъ нѣсколько выдающихся сочиненiй и сдѣлалъ не мало научныхъ открытий. По внѣшнему же виду онъ, какъ и всѣ замѣчательные математики, казался человѣкомъ необыкновенно страннымъ. Если Краснова и Шведова считали за людей не совсемъ нормальныхъ, то профессора Русакова всякiй съ перваго взгляда призналъ бы помѣшаннымъ. Трудно было встрѣтить болѣе неряшливого или болѣе разсѣяннаго человѣка. Онъ читал своимъ слушателямъ прекрасныя по содержанiю, но безобразныя по внѣшней отдѣлкѣ лекцiи: говорилъ неправильно, часто даже обрывалъ рѣчь, не окончивъ слова. Однако, студенты высоко цѣнили его лекцiи, привыкнувъ Русакова не слушать, а смотреть на то, чтó онъ писалъ на доскѣ; изложенiе всевозможныхъ частей высшей математики Русаковымъ было оригинальное, необыкновенно точное и увлекательное. Студенты гордились имъ и охотно извиняли ему его странности. Математика поглотила всѣ мысли профессора, и онъ, кромѣ нея, ничего не видѣлъ, ничего не зналъ и ничѣмъ не интересовался.

Единственный человѣкъ останавливалъ на себѣ его вниманiе и даже нѣсколько его безпокоилъ, это — профессоръ физики того же университета, Лессингъ. Профессоръ Лессингъ тоже былъ небезызвѣстнымъ ученымъ, но въ противоположность Русакову былъ необыкновенно приличенъ, аккуратенъ, внимателенъ и точенъ, порой даже изященъ. Онъ постоянно трунилъ надъ Викторомъ Павловичемъ и его разсѣянностью, а равно и надъ его односторонней ученостью. За это Русаковъ терпѣть не могъ Лессiнга и считалъ его своимъ заклятымъ врагомъ. Когда на засѣданiяхъ физико-математическаго общества его предсѣдателю, Лессингу, случалось въ докладѣ сдѣлать какую-либо ошибку, восторгу Русакова не было конца. Но это происходило рѣдко; по большей же части такiя ошибки встрѣчались въ докладѣ самого Русакова, и онъ задыхался отъ гнѣва, замѣчая ироническiя улыбки предсѣдателя. Онъ готовъ быль отдать все свое состоянiе, чтобы придавить, оскандалить ненавистнаго профессора. Злоба его росла, а Лессингъ приобрѣталъ все больше и больше извѣстности въ ученомъ мiрѣ.

Свѣтало, когда наши друзья подошли къ квартирѣ Русакова и позвонили. Долго пришлось имъ ждать, пока заспанная горничная отворила дверь.

— Что вамъ нужно?

— Викторъ Павловичъ спитъ? — спросилъ Шведовъ.

— Ну, да, конечно.

— Разбудите его. Скажите, что есть важное и неотложное дѣло къ нему.

Горничная стала было возражать, но Шведовъ настоялъ на своемъ и черезъ четверть часа къ нимъ вышелъ профессоръ.

— Какое важное дѣло? Какое дѣло?..

— Викторъ Павловичъ, — началъ Шведовъ: — извините; слишкомъ ужъ важныя обстоятельства заставили насъ безпокоить васъ въ это время. Прежде всего позвольте вамъ представить моего друга, Николая Александровича Краснова, генiальнаго математика, какъ вы сейчасъ убѣдитесь. Видите, въ чемъ дѣло. Какъ взять этотъ интегралъ?

— Да, вѣдь, я вамъ доказывалъ въ университетѣ, что онъ въ конечномъ видѣ не берется.

— Да, но ваши доказательства оказались софизмами.

— Какъ софизмами? Какъ софизмами? Такъ не годится говорить.

— А вотъ посмотрите.

И Шведовъ рѣшилъ ему задачу. Недоумѣнiю профессора не было границъ.

— Но это еще не все, Викторъ Павловичъ? Разскажите-ка вы сами, Николай Александровичъ, о вашемъ открытiи.

Красновъ еще разъ изложилъ то, о чемъ только что говорилъ въ квартиръ Шведова. Русаковъ былъ пораженъ.

— Это, это... удивительно!

— Теперь вотъ въ чемъ дѣло, Викторъ Павловичъ, — началъ опять Шведовъ: — сообщать о сдѣланномъ открытiи правительству, правда, не стóить?

— Не стóитъ, конечно, не стóить.

— Значить, нужно работать самостоятельно?

— Самостоятельно, непремѣнно самостоятельно.

— Но, у насъ нѣтъ денегъ.

— Нѣтъ денегъ? Это не годится. Деньги необходимы, необходимы.

— Вотъ мы и хотимъ предложить вамъ... У васъ есть деньги...

— Въ банкѣ лежатъ.

— Такъ возьмите ихъ и примите участiе въ нашей компанiи.

— То-есть дать вамъ ихъ взаймы? Какъ же это?.. Нѣтъ, это не того... Не годится... деньги того...

— Нѣтъ, мы предлагаемъ вамъ принять непосредственное участiе въ нашемъ предприятiи,

— Какъ, а лекцiи бросить?

— Такъ что же? Да вы съ нами гораздо больше сдѣлаете для науки, чѣмъ въ университетѣ. А какъ удивится профессоръ Лессингъ, когда узнаетъ о нашѣмъ открытiи!..

Глаза Русакова загорѣлись отъ радости.

— Это вѣрно! Лессингъ повѣсится съ досады. Но все-таки, какъ же деньги... Я не знаю...

— Какъ вамъ угодно, Викторъ Павловичъ! Мы сочли своимъ долгомъ предложить вамъ. Въ случаѣ же вашего отказа мы имѣли въ виду обратиться къ профессору Лессингу. Онъ навѣрное согласится. Какъ вы думаете, когда его можно застать дома?

— Нѣтъ, нѣтъ, этого не нужно, этого не нужно. Я согласенъ, согласенъ. Сегодня же подамъ въ отставку.

— Ну, вотъ и отлично! Теперь нужно рѣшить, куда намъ слѣдуетъ отправиться, чтобы заняться предварительными приготовлениями.

— На необитаемый островъ нужно, — поспѣшно проговорилъ Русаковъ.

— Но, господинъ профессор, — замѣтилъ Красновъ: — теперь, вѣдь, нѣтъ необитаемыхъ острововъ.

— Какъ нѣтъ? Должны быть, должны быть!...

Черезъ нѣсколько дней весь физико-математическiй факультетъ, какъ громомъ, поразило извѣстiе, что профессоръ Русаковъ вышелъ въ отставку, а извѣстный студентъ Шведовъ уволился изъ университета. Профессоръ Лессинг, не зналъ, чтó и подумать, и даже немного тревожился, замѣчая, съ какимъ многозначительнымъ и торжествующимъ видомъ поглядывалъ на него бывшiй профессоръ Русаковъ, коварно улыбавшийся при всякой съ нимъ встрѣчѣ. Страдающимъ же лицомъ въ этой исторiи явилась жена профессора Русакова. Она убедилась въ томъ, что ея ученый супругъ окончательно спятилъ съ ума. Кромѣ непонятной отставки, лишившей ихъ постояннаго дохода, въ повѣденiи профессора стало проявляться еще болѣе странностей, чѣмъ прежде. Онъ по цѣлымъ днямъ вырѣзывалъ изъ картона какiя-то фигурки, клеилъ ихъ, кричалъ: «нѣтъ, не годится» и разрывалъ на части; затѣмъ снова клеилъ и такъ далѣе. Наконецъ, профессоръ взялъ изъ банка почти всѣ свои деньги и сказалъ женѣ, что завтра ѣдетъ, но куда, зачѣмъ, объ этомъ упорно молчалъ. Русаковъ, обѣщалъ писать женѣ, но добавилъ, чтобы она ему не отвѣчала, такъ какъ онъ ни подъ какимъ видомъ не можетъ дать своего адреса.

На другой день профессоръ, дѣйствительно, уѣхалъ. Профессорша выпросила себѣ право хоть проводить его до вокзала желѣзной дороги. Тамъ она увидѣла, что ея мужъ сѣлъ въ вагонъ не одинъ, а съ двумя какими-то субъектами, показавшимися разгневанной и опечаленной женщинѣ крайне подозрительными. Въ одномъ изъ нихъ она признала студента, нерѣдко навѣщавшаго ея мужа и написавшего какое-то сочиненiе о наибольшихъ и наименьшихъ величинахъ функцiй, съ которымъ профессоръ долго носился. Другой же съ рѣденькой бородкой, въ пенснэ, былъ ей положительно неизвѣстенъ. Наконецъ пробилъ третiй звонокъ. Профессоръ окончательно попрощался съ женой, посоветовавъ ей въ заключенiе, остерегаться Лессинга, и поѣздъ тронулся, увозя профессора и его товарищей неизвѣстно куда.

Съ тѣхъ поръ прошло нѣсколько лѣтъ, а о профессорѣ Русаковѣ, студентѣ Шведовѣ и чиновникѣ, Красновѣ не было ни слуху, ни духу. Они словно провалились сквозь землю.

II.

Въ вагонѣ желѣзной дорогѣ между Лондономъ и Ливерпулемъ сидѣло четыре господина и одна дама. Двое, повидимому, были иностранцами. Одному изъ нихъ было на видь лѣтъ тридцать съ небольшимъ, другой былъ еще юноша; одѣты они были оба хотя прилично, но довольно небрежно. Они держались все время отдѣльно, не желая завязывать дорожныхъ разговоровъ и дорожныхъ знакомствъ. Двое другихъ были чистокровными англичанами, безукоризненно одѣтыми. Старшему изъ нихъ можно было дать лѣтъ пятьдесятъ, младшему — лѣтъ тридцать пять. Они вели между собою оживленный разговоръ по поводу вышедшаго недавно астрономическаго сочиненiя одного изъ французскихъ ученыхъ. Что касается дамы, то это была еще совсѣмъ молодая особа, лѣтъ двадцати, очень красивая, вся въ траурѣ. Она сидѣла въ углу и безучастно смотрѣла въ окно. Младшiй иностранецъ часто на нее посматривалъ и, видимо, сочувствовалъ горю своей случайной спутницы; по крайней мѣрѣ его лицо часто также принимало грустное выражение.

— Я лично безусловно согласенъ съ авторомъ, — говорилъ младшiй англичанинъ: — что смѣна свѣтлыхъ точекъ на Марсѣ — явленiе не случайное, а есть ничто иное, какъ сигналы, которые жители планеты даютъ намъ. Очевидно, они вызываютъ насъ на разговоръ. Замѣтьте, что расположенiе, этихъ свѣтлыхъ пятенъ всегда, имѣло строго правильную геометрическую форму: сначала три пятна въ видѣ правильнаго треугольника, затѣмъ три пятна по вертикальной прямой и наконецъ одно пятно въ центрѣ диска. Вотъ, если бы на землѣ обратили на это должное вниманiе, то могли бы съ успѣхомъ разговаривать съ Марсомъ.

— Но какимъ же образомъ?

— Очень просто. Стоитъ лишь повторить тѣ же самые сигналы и въ томъ же порядкѣ — и жители Марса увидятъ, что ихъ сигналы поняты. Съ помощью же электричества вполнѣ возможно устроить соотвѣтствующую группу пятенъ въ различныхъ пунктахъ земной поверхности, и это будетъ стоить даже не особенно дорого. Для того, чтобы образовать, напримѣръ, треугольникъ, слѣдуетъ устроить одновременно свѣченiе въ Сахарѣ, Гималайскихъ горахъ и на Балканскомъ полуостровѣ; для вертикальной прямой можно избрать ту же Сахару, мысъ Доброй Надежды и Аппенинскiй полуостровъ и такъ далѣе.

— Хорошо. Предположимъ, что нашлись на землѣ предпрiимчивые люди, которые повторили по порядку все сигналы Марса: допустимъ даже, что на Марсе поняли насъ и наши работы по устройству свѣтовыхъ эффектовъ не пропали даромъ: скажите же, сэръ, какой практическiй смыслъ въ этихъ дѣйствiяхъ? Чтобы убедиться въ томъ, что на Марсѣ есть жизнь и жители, нѣтъ нужды мѣняться сигналами: это можно рѣшить чисто-теоретическимъ путемъ. Кто же изъ образованныхъ людей нашего времени сомнѣвается въ томъ, что на Марсѣ есть люди и цивилизацiя? Всѣ научныя данныя доказываютъ это ясно, какъ день. Къ чему же нужна такая трудная провѣрка?

— Въ томъ-то и дѣло, сэръ, — отвѣчалъ младшiй англичанинъ: — что значенiе этихъ свѣтовыхъ сигналовъ болѣе серьезно, чѣмъ вы думаете. Начало — половина дела. Если бы успѣшно завязались переговоры, то они скоро бы развились, и у насъ возникли бы болѣе близкiя- сношенiя. Важно заключить только, такъ сказать, союзъ между двумя планетами.

— Не думаете ли вы, что между Землей и Марсомъ установится телеграфъ?

— Весьма возможно.

— Вы договоритесь, пожалуй, до того, что со врѣменемъ найденъ будетъ способъ пересылать на Марсъ не только предметы, но и живыхъ людей.

— Это очень возможно.

— Нѣтъ, невозможно. Уже потому невозможно, что не найдется такого сумасброда, который согласился бы полетѣть въ ядрѣ на неизвѣстную планету.

— Вы думаете?

— Я въ этомъ увѣренъ.

— А я, въ свою очередь, увѣренъ въ томъ, что, если доказать вполнѣ точнымъ, логически-научнымъ образомъ возможность долетѣть до Марса, то охотниковъ совершить полетъ найдется такое множество, что придется отказать за недостаткомъ мѣста девяносто девяти изъ ста.

— Я съ вами согласна, сэръ, — вмешалась вдругъ въ разговоръ дама въ трауре. — На земле слишкомъ много горя и страданiй, и не мало найдется обездоленныхъ судьбой, которые готовы даже на смерть, а не только на жизнь въ другомъ мiре, лишь бы оставить ненавистную землю, Да вотъ я, напримѣръ. Я бы отдала все свое немалое состоянiе, если бы могла покинуть землю. Я съ радостью улетѣла бы и на луну, и на Марсъ, если бы только было можно вырваться изъ этого мiра. Но, къ несчастiю, о такомъ путешествiи можно только мечтать.

— Мало завиднаго представляетъ неизвѣстный мiръ, гдѣ, можетъ-быть, васъ ожидаетъ немедленная смерть,—сказалъ старшiй англичанинъ.

— А здѣсь развѣ нѣтъ смерти? — съ горечью возразила дама. — Я убеждена, что въ другомъ мiрѣ смерть не такъ зла и несправедлива, какъ на землѣ.

— Осмѣлюсь спросить, миссъ, — сказалъ второй иностранецъ, — юноша, до сихъ поръ не принимавшiй никакого участiя въ разговорѣ: — вы, вероятно, перенесли тяжелое горе?

— Да, сэръ: я могу вамъ его повѣдать. Я потеряла любимаго человека за нѣсколько дней до нашей свадьбы. Онъ утонулъ въ море, и съ нимъ погибло все дорогое для меня на земле, Я говорю серьезно, что готова была бы улететь хоть на Марсъ, куда бы то ни было, чтобы только уйти отъ моего горя, которое всюду меня преследуетъ. Я уже давно покинула домъ и, какъ Агасѳеръ, ѣду, ѣду, сама не зная куда и зачѣмъ, ѣду безъ цѣли, безъ интереса.

— Но разве на землѣ у васъ нѣтъ другихъ привязанностей, миссъ?

— Нѣтъ. Я круглая сирота: ни отца, ни матери, ни близкихъ родныхъ у меня нѣтъ. Мой Эдуардъ составлялъ для меня все, и это все потеряно навѣки. Я ни въ чемъ не вижу отрады для себя въ будущемъ, хотя мнѣ всѣ сулятъ счастье, такъ какъ я — очень богатая дѣвушка. Вы, вероятно, слышали имя моего покойнаго отца, Томаса Эдвардса въ Ливерпулѣ?

— Томаса Эдвардса? — спросили въ одинъ голосъ англичане. — Кто же не зналъ Томаса Эдвардса? Значить, мы имѣемъ честь видѣть его дочь, миссъ Мэри Эдвардсъ, наслѣдницу его миллiоновъ?

— Да, господа, я — Мэри Эдвардсъ, несчастная миллiонерша. О, съ какой радостью я отдала бы свои миллiоны, лишь бы мнѣ возвратить мое счастье или по крайней мѣрѣ скрыться на другую планету отъ моего горя! Что можетъ быть ужаснѣе, какъ чувствовать себя одинокой во всемъ мiрѣ! Да, только на Марсѣ я бы возвратила себѣ свой душевный покой.

Черезъ нѣсколько минутъ поездъ примчался къ лондонскому дебаркадеру и остановился. Оба англичанина немедленно вышли на платформу, а мисс Эдвардсъ стала приводить въ порядокъ свои картонки. Юный иностранецъ подошелъ къ ней и проговорилъ въ полголоса:

— Миссъ! Вы, дѣйствительно, согласились бы отправиться на Марсъ?

— Да, сэръ, но это невозможно.

— Нѣтъ, возможно. Если вы хотите провѣрить мои слова, будьте завтра въ Лондоне на Риджентъ-Стритѣ въ доме доктора Гаукинса: тамъ вамъ докажутъ, что это возможно, самымъ строгимъ научнымъ образомъ.

Глаза миссъ Мэри заблестели отъ радости.

— Я вамъ верю, сэръ. Такъ если это возможно, я съ охотой полечу. Какъ я вамъ благодарна, если бы вы знали! Надеюсь, что вы сами будете моимъ попутчикомъ?

— Да, и не я одинъ, а еще несколько моихъ друзей. Но только, миссъ, моя законная къ вамъ просьба: храните эту тайну.

— Конечно. Даю вамъ честное слово.

Благодарю. Такъ пока до свиданiя. Не забудьте адреса.

— О, нѣтъ, какъ можно! Завтра въ двѣнадцать часовъ я буду на Риджентъ- Стритѣ въ доме доктора Гаукинса. Я вамъ очень, очень благодарна, сэръ. До свиданiя.

Она вышла изъ вагона. Старший иностранецъ безмолвно слушалъ этотъ короткiй разговоръ съ широко раскрытыми отъ удивленiя и ужаса глазами и, лишь только миссъ Мэри скрылась, набросился на своего товарища съ бранью и упреками.

III.

Докторъ Гаукинсъ, поселившiйся незадолго передъ этимъ въ Лондоне, былъ иностранецъ. Онъ прибыль въ Англiю изъ Нью-Iорка и окружилъ свою жизнь непонятной таинственностью. Гаукинсъ купилъ себѣ на Риджентъ-Стритѣ огромное пустое пространство земли, занимавшее почти целый кварталъ города, построилъ здесь маленькiй домикъ и поселился въ немъ совершенно одиноко, даже безъ прислуги, за исключенiемъ необходимаго привратника, которому была отведена отдѣльная будка у воротъ. На видъ Гаукинсу было лѣтъ пятьдесятъ. Въ два часа ежедневно онъ ходилъ обедать въ одну изъ ближайшихъ гостиницъ. Остальное время онъ сидѣлъ дома, за редкими исключенiями. Онъ самъ покупалъ все необходимое и не принималъ у себя никакого человека. Никто изъ посѣтителей гостиницы, гдѣ обѣдалъ Гаукинсъ не могъ никогда добиться отъ него ни одного слова; лишь только кто-нибудь пробовалъ съ нимъ заговорить, Гаукинсъ бормоталъ себѣ подъ носъ что-то безсвязное. Такая подозрительная таинственность сначала было обратила на себя вниманiе полицiи, но такъ какъ Гаукинсъ ничего предосудительная не совершалъ, то власти скоро успокоились и рѣшили, что это ни больше, ни меньше, какъ полупомѣшанный чудакъ, совершенно безвредный. Соседи говорили, что это какой-то извѣстный ученый, помѣшавшийся на одной идеѣ. Всѣ знали, что Гаукинсъ былъ очень образованный человѣкъ докторъ какихъ-то наукъ, кажется, математики, и даже, какъ утверждали нѣкоторые, бывший профессоръ. По вечерамъ сосѣди видѣли въ домѣ доктора огонь до поздней ночи, но что онъ дѣлалъ, объ этомъ никто не имѣлъ никакого понятия.

Вскорѣ докторъ Гаукинсъ сталъ ходатайствовать о томъ. чтобы ему было дано разрѣшенiе устроить въ собственной усадьбѣ электрический заводь для приготовленiя искусственныхъ дождевыхъ облаковъ изъ морскихъ волнъ и направлять ихъ въ тѣ мѣстности Европы, которыя въ данное время страдаютъ отъ засухи. Какъ ни нелѣпо было такое предпрiятiе, формальныхъ препятствiй къ нему не было, и докторъ Гаукинсъ получилъ требуемое разрѣшенiе на устройство дождевого оавода. Затѣмъ къ нему стали доставлять изъ Шеффильда и Бирмингама разныя непонятныя машины, которыми скоро уставилась огромная площадь въ усадьбѣ чудака. Каждый день онъ откуда-то получалъ письма и телеграммы, и въ усадьбѣ молчаливаго иностранца закипѣла жизнь, а вмѣсто прежней тишины началась шумная работа. Въ домѣ посѣлилось еще нѣсколько лицъ. Цѣлый день сновали взадъ и впередъ по Риджен-Стриту къ дому Гаукинса разные люди, и самъ Гаукинсъ совершенно измѣнился. Теперь его можно было встрѣтить во всевозможныхъ публичныхъ мѣстахъ, въ театрахъ, на гуляньяхъ, въ обществѣ молодыхъ джентельмэновъ. Онъ весь сiялъ, и по всему было видно, что въ его жизни произошла какая-то счастливая перемѣна.

Постройка знаменитаго дождевого завода, надъ которымъ смѣялись лондонскiе электротехники, подвигалась тѣмъ временемъ быстро впередъ. Никто изъ рабочихъ не понималъ для чего будетъ служить та или иная часть гигантскихъ сооруженiй, и всѣ только слѣпо исполняли данныя приказанiя. Работами непосредственно завѣдывалъ инженеръ, еще довольно молодой человѣкъ, тоже иностранецъ, полѣзовавшiйся, замѣтно, полнымъ довѣрiемъ Гаукiнса.

Мало-по-малу всѣ привыкли къ работамъ доктора и перестали ими интересоваться, работы между тѣмъ продолжались и продолжались, и скоро дѣлу было суждено разъясниться самымъ неожиданнымъ образомъ.

Вѣчеромъ того же дня, въ который произошелъ описанный въ предыдущей главѣ разговоръ въ вагонѣ о планетѣ Марсъ, оба иностранца имѣли продолжительную бесѣду съ докторомъ Гаукинсомъ.

— Ну, вотъ, Викторъ Павловичъ, — говорилъ инженеръ, — наши работы и кончены. Теперь дѣло осталось только за мелочами. Черезъ мѣсяцъ Марсъ будетъ въ положенiи, когда намъ какъ разъ и нужно будетъ махнуть на него.

— Все это хорошо, хорошо, а только не годится такъ делать, какъ Шведовъ. За какимъ чортомъ ему понадобилась эта женщина? Чтобы разболтала всѣмъ?

— Во-первыхъ, Викторъ Павловичъ, — отвѣчалъ помощникъ инженера, это — не женщина, а молодая, девушка, во-вторыхъ, она никому ничего не скажетъ уже потому, что сама полетитъ съ нами.

— Да на что она намъ нужна? Куда, лучше-бы было полетѣть втроемъ! А то подниметъ визгъ, поразвѣситъ по всему судну свои юбки, а тамъ еще окажется въ интересномъ положенiи... Возись тогда съ нею!

— Викторъ Павловичъ! Побойтесь Бога! Она еще барышня.

— Барышня, барышня! Всѣ онѣ такiя! Въ гимназiи до квадратныхъ уравненiй еще не дойдетъ, а ужъ заведетъ альбомъ съ любовными стихами!..

— Ну, перестаньте ворчать, Викторъ Павловичъ — сказалъ инженеръ: — что сдѣлано, того не воротишь. Я думаю, что намъ опасаться не слѣдуетъ: лицо этой англичанки такое симпатичное, что невольно внушаетъ довѣрiе.

— Да пусть летитъ, мнѣ все равно! Я боюсь только одного, какъ-бы она не разболтала по всему Лондону прежде, чѣмъ мы тронемся съ мѣста. А Лессингъ и явится тутъ какъ тутъ, и все дѣло погубитъ.

— Викторъ Павловичъ! Когда вы перестанете наконецъ бояться Лессинга? — спросилъ помощникъ инженера. — Вѣдь, цѣлыхъ четыре года прошло съ тѣхъ поръ, какъ вы оставили университетъ. Лессингъ о васъ и думать забылъ.

— Какъ-же, забылъ! Это животное все сдѣлаетъ, лишь-бы мнѣ повредить... Онъ у меня ни на минуту не выходитъ изъ головы. Еще-бы мнѣ не бояться! Съ тѣхъ поръ какъ мы прочитали въ газетахъ, что Лессингъ командированъ съ научною цѣлью въ Англию, я и спать спокойно не могу. Боюсь, что мы не улетимъ благополучно.

— Да откуда-же онъ можетъ знать, что докторъ Гаукинсъ изъ Нью-Iорка и Викторъ Павловичъ Русаковъ — одно и тоже лицо? Вы такъ хорошо скрыли свое имя, что этого никто никогда не узнает!

— Лессингъ можетъ узнать. Это — хитрая бестiя, а все черезъ вашу дѣвченку, — она разболтаетъ.

— Да не разболтаетъ, я въ томъ порукой. Не понимаю, почему вы такъ предубѣждены противъ нея. Какимъ вы сдѣлались ненавистникомъ женщинъ!

— Ну, да что тамъ толковать! — сказалъ профессоръ — пусть ѣдетъ! Теперь ничего не подѣлаешь. Дорогой научимъ ее въ винтъ играть; все лучше, чѣмъ съ болваномъ.

— Вотъ видите, — сказалъ Шведовъ: — вамъ же будетъ лучше. Да, теперь все готово... А, право, какъ подумаешь, что чѣрезъ нѣсколько дней предстоитъ такое путешествiе, страшно становится.

— Да, времени у насъ осталось всего лишь одинъ мѣсяцъ, — сказалъ Русаковъ, — надо усиленно готовиться.

— Да, вѣдь, все готово, — замѣтилъ Шведовъ. — А зарядить цилиндры слѣдуетъ не раньше, какъ девятого сентября. Теперь нужно только меблировать корабль.

— Въ этомъ ужъ мы положимся на вкусъ Эдвардсъ. Но вы напрасно думаете, Петръ Петровичъ, что намъ делать больше ужъ нечего, — замѣтилъ Красновъ. — Работы много. А закупить все необходимое по составленному списку, а запаковать и привинтить все? Это потребуете не мало времени. Вы, вѣдь, знаете, что если для насъ безразлично расположенiе предметовъ въ дорогѣ, то въ моментъ толчка много значитъ правильная установка. Если окажется замѣтная фальшь въ равновѣсiи, то мы не попадемъ на Марсъ; а если равновѣсiе и не будетъ нарушено, но вещи будутъ плохо упакованы, то многое можетъ разбиться, поломаться отъ внезапнаго толчка, который нарушитъ общую инерцiю. А нужно, чтобы ни того, ни другого не было. Подождемъ барышню и завтра же примемся за покупки.

— Не забудьте купить карты, — сказалъ профессоръ.

— Хорошо, — отвѣчалъ Красновъ и сдѣлалъ отмѣтку въ своей записной книжечкѣ.

IV.

На другой день, часовъ около двѣнадцати утра, къ дому доктора Гаукинса подъѣхала карета, изъ которой вышла миссъ Эдвардсъ и позвонила. Докторъ самъ отворилъ ей дверь.

— Имѣю удовольствiе видѣть доктора Гаукинса?

— Онъ самый, онъ самый. А вы — миссъ Эдвардсъ? Очень радъ, очень радъ. Ѣдемъ, ѣдемъ на Марсъ. Дорогой будемъ играть въ карты. Вы играете?

— Играю. Но развѣ вы думаете дорогою взяться за карты?

— А что же мы будемъ дѣлать 206 дней, пока не долетимъ до планеты?

— Хорошо, — засмѣялась Мэри — но будетъ ли это удобно?

— Ужъ не думаете ли вы, что мы отправимся на какомъ-нибудь аэростате? Нѣтъ, сударыня, мы лѣтимъ на большомъ кораблѣ, въ которомъ будетъ общая зала и у каждаго пассажира по отдѣльной комнате.

— Гдѣ же мои вчерашнiе знакомые?

— А, мои инженеры! Въ машинномъ отделенiи. Пойдемте туда.

Они направились къ машинному отдѣленiю. Инженеры замѣтили ихъ приближенiе и поспѣшили имъ на встрѣчу.

— Здравствуйте, друзья, — сказала миссъ Мэри: — покажите же мне ваше диковинное изобретенiе.

Всѣ вмѣстѣ вступили подъ навесъ машиннаго отдѣленiя.

— Честь этого изобрѣтенiя, — заговорилъ Русаковъ: — принадлежитъ Краснову. Принципъ его состоитъ въ томъ, что совершенно закупоренное судно, въ которомъ мы всѣ четверо помѣстимся, получитъ настолько сильный толчокъ, что благодаря ему оно приобрѣтетъ огромную скорость, достаточную для того, чтобы въ теченiе 206 дней долетѣть до Марса. Здѣсь вы видите, миссъ, два отдѣленiя. Первое представляетъ тотъ механизмъ, который выбросить насъ въ пространство; а тамъ наверху, видите, находится вторая наша постройка, наше будущее жилище, уже положенное на мѣсто и приспособленное должнымъ образомъ. Начнемъ осмотръ по порядку съ перваго.

— О, нѣтъ, нѣтъ! — возразила Мэри. — Что я тутъ разберу? Понять такой сложный механизмъ свыше моихъ силъ. Здѣсь безъ конца колеса, цилиндры, рычаги, ремни!.. Оставимъ это и пойдемте лучше смотрѣть корабль. Но скажите, господа, по секрету, — кто вы такiе? Вѣдь мы теперь — свои люди.

— Я — бывшiй профессоръ математики въ русскомъ университетѣ, Гаукинсъ, то есть, собственно говоря, моя фамилия не Гаукинсъ, а Русаковъ.

— Ахъ, это вы. Я хорошо помню, какъ три или четыре года тому назадъ газеты много писали о загадочномъ исчезновенiи знаменитаго русскаго математика Русакова. Такъ вотъ чѣмъ объясняется ваше исчезновенiе! Это вы тотъ знаменитый профессоръ?

— Да, это я...

— Что-же мнѣ сомнѣваться въ успѣхѣ поездки, если за него ручается такое свѣтило ученаго мiра! А вы, господа, тоже профессора?

— Нѣтъ, миссъ, — сказалъ Шведовъ: — я всего только бывшiй студентъ-математикъ, ученикъ Виктора Павловича...

— И лучшiй ученикъ, — перебилъ Русаковъ. — А вотъ Красновъ такъ совсѣмъ самоучка-математикъ, но такой ученый, что передъ нимъ самъ Ньютонъ — только мальчишка и щенокъ. Если бы вы знали, какъ онъ остроумно интегрируетъ!..

— Вотъ какъ! Какъ же послѣ этого мнѣ не радоваться поѣздкѣ на Марсъ; которая сводитъ меня съ такими выдающимися людьми! Идемте же посмотрѣть наше будущее помѣщенiе.

Всѣ поднялись по лѣстницамъ вверхъ. Корабль инженера Краснова представлялъ почти правильный конусъ, сдѣланный изъ какого-то неизвѣстнаго металла. По срединѣ было небольшое круглое отверстiе, которое изнутри легко можно было закупорить такъ, что судно закрывалось герметически. Стѣны были очень толстыя и состояли, по словамъ Краснова, изъ нѣсколькихъ перегородокъ, между которыми находилось ничто иное, какъ обыкновенная вода, что требовалось для оказанiя необходимого сопротивленiя первоначальному толчку. Черезъ весь корабль по боковой стѣнѣ проходила витая лѣстница, достигавшая почти самой вершины конуса. Войдя внутрь, Мэри увидѣла, что корабль состоитъ изъ трехъ этажей. Первый этажъ былъ предназначенъ для дорожныхъ запасовъ пищи и воды, продуктовъ для добыванiя искусственнаго воздуха и поглощенiя углекислоты и для склада прочихъ необходiмыхъ въ путешествiи вещей. Почти весь первый этажъ состоялъ изъ многочисленныхъ шкаповъ съ мягкими стѣнками, устроенными для того, чтобы защитить отъ первоначальнаго толчка хранящiеся въ шкапахъ предметы. Весь корабль былъ выложенъ изнутри съ тою же цѣлью эластичной обивкой. Въ этомъ же этажи находились различные приборы и машины, а также резервуаръ для поглощенiя разныхъ нечистотъ. Второй этажъ занимала большая общая зала, а верхнiй былъ раздѣленъ на четыре квадранта, изъ которыхъ каждый представлялъ отдельную комнату для одного изъ пассажировъ корабля.

— Какъ же называется ваше судно? — спросила Мэри.

— Ахъ, объ этомъ мы еще не подумали, — отвѣчалъ профессоръ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ намъ его назвать?

— Нужно подумать, промолвилъ Шведовъ.

— Я предлагаю назвать его «Галилеемъ», — сказалъ Красновъ. — Галилей первый проникъ умственнымъ взоромъ въ небесныя тайны; пусть же и теперь «Галилей» первый посѣтить другую планету!

— Отлично, отлично! — воскликнула Мэри. — Я въ восторгѣ. Такъ вы всѣ согласны, господа, чтобы нашъ корабль назывался «Галилеемъ»?

Профессоръ и Шведовъ не протестовали.

— Ну, какъ вамъ нравится, миссъ, нашъ «Галилей»? — спросилъ Красновъ.

— Судно прелестное! Я уверена, что дорога отнюдь не будетъ намъ тягостна.

— Тягостна! — воскликнулъ Русаковъ. — Не повторяйте больше этого наивнаго выраженiя! Дорога будетъ очень интересная и веселая, а не тягостная. Эти 206 дней промелькнутъ, какъ одна недѣля. У насъ будетъ порядочная библiотека, будутъ различныя игры и развлеченiя... Будемъ играть въ винтъ, я вамъ буду читать лекцiи, будемъ дифференцировать, интегрировать...

— Нѣтъ, merci, я отказываюсь отъ вашей математики, — сказала Мэри.

— Какъ! Вы не хотите слушать лекцiи?

— Да, конечно, не хочу. Я уже забыла алгебру съ геометрiей, а вы навязываетесь съ вашими интегралами!

— Я вамъ сначала прочту повторительный курсъ элементарной математики.

— Не хочу я вовсе вашей математики: я ее терпѣть не могу.

— Какъ же это!... Не знать математики!.. Это, это... Пусть лучше на землѣ остается, чѣмъ ѣдетъ на Марсъ, не зная дифференцiальнаго и интегральнаго исчисленiй. Я не хочу, чтобы жители Марса смѣялись надъ нею...

— Да они даже и ариѳметики, можетъ быть, толкомъ не знаютъ! — заметила Мэри. — Вы мнѣ лучше скажите, почему я не вижу оконъ? Неужели мы весь путь и будемъ сидѣть, какъ въ тюрьмѣ, не видя, что вокругъ насъ дѣлается? Это электрическое освѣщенiе, вѣдь, надоѣстъ до крайности.

— Окна у насъ имѣются со всѣхъ сторонъ корабля, не безпокойтесь, — отвѣчалъ Красновъ. — Только они теперь пока закрыты, чтобы не разбились отъ толчка. А когда мы вылетимъ въ пространство, солнечный свѣтъ замѣнитъ намъ электрическiй, который намъ будетъ свѣтить только сначала. Электричество — это безподобная вещь: оно будетъ насъ и освѣщать, и согрѣвать, и обѣдъ намъ готовить.

— Не нужны ли вамъ, господа, деньги? — спросила Мэри. — Пожалуйста, говорите, пока не поздно. У меня ихъ, кажется, очень много, болѣе миллiона, и онѣ мнѣ теперь, какъ жительницѣ Марса, совсѣмъ не нужны.

— Очень благодарны! — отвѣчалъ Русаковъ.— Глубоко цѣнимъ ваше предложенiе, но должны отъ него отказаться только потому, что намъ также деньги будутъ уже безполезны: все необходимое въ дорогѣ у насъ будетъ, а безъ роскоши мы обойдемся.

— Напрасно отказываетесь; вы этимъ меня сильно огорчаете. Зачѣмъ отказываться отъ роскоши и комфорта, если они намъ доступны!

— Ну, хорошо. Мы поручаемъ вамъ меблировать корабль и прiобрѣсти необходимый дорожный инвентарь.

— Охотно принимаю это почетное порученiе и постараюсь не ударить лицомъ въ грязь. Земля не должна вызвать порицанiя на Марсѣ.

— Но предупреждаю, что вамъ будетъ очень много работы. Видите, корабль совершенно пустой. А нужно все закупить и покончить всѣ дѣла къ десятому сентября.

— Тѣмъ лучше, что много дѣла: я, слѣдовательно, не буду скучать. Чтобы не тратить напрасно времени, я отправляюсь сейчасъ по дѣламъ. Вечеромъ я буду снова у васъ. Вы же приготовьте мнѣ списокъ нужныхъ вещей, и завтра я начну ѣздить по магазинамъ. До свиданiя!

— Не смѣемъ удерживать, — сказалъ профессоръ. Смотрите же, вечеромъ приѣзжайте снова, мы такъ рады будемъ вамъ.

Мэри уѣхала.

— Какая симпатичная дѣвушка! — заметилъ Русаковъ. Я очень радъ, очень радъ, что она ѣдетъ съ нами.

Но если кто былъ этому особенно радъ, такъ это Петръ Петровичъ Шведовъ. Юный математикъ сразу влюбился по уши въ хорошенькую англичанку. Она цѣлый день не выходила у него изъ головы, какъ онъ ни старался увлечься работой; онъ съ нетерпѣнiемъ ждалъ вечера. Наконецъ онъ не выдержалъ, оставилъ работу и пошелъ погулять по городу, чтобы немного освѣжиться. Но въ городѣ его ожидалъ сюрпризъ, который совершенно испортилъ его настроенiе духа. На одной изъ большихъ улицъ Шведовъ чуть не столкнулся съ господиномъ среднихъ лѣтъ. Поднявъ голову, онъ съ ужасомъ увидѣлъ, что это былъ никто иной, какъ профессоръ физики Лессингъ. Подъ влiянiемъ постоянныхъ рѣчей Русакова о зловредности Лессинга Шведовъ и самъ привыкъ считать Лессинга самымъ опаснымъ для нихъ человѣкомъ. Профессоръ, конечно, не узналъ Шведова, такъ какъ послѣднiй значительно измѣнился за четыре года; но зато Шведовъ узналъ Лессинга съ перваго взгляда. Это событiе такъ взволновало юношу, что онъ немедленно возвратился домой. Онъ рѣшилъ никому не говорить о своей встрѣчѣ, чтобы не тревожить друзей, особенно Русакова.

Вечеромъ онъ успокоился, такъ какъ къ нимъ снова прiѣхала миссъ Эдвардсъ, которая провела съ ними весь вечеръ. Они долго разговаривали о предстоящемъ путешествiи, пили чай, играли въ карты. Мэри уѣхала только въ два часа ночи, успѣвъ очаровать всѣхъ троихъ математиковъ.

Наступило 11-е сентября. Мэри въ теченiе мѣсяца проводила цѣлые дни на Риджентъ-Стритѣ, занимаясь меблировкой «Галилея». Корабль былъ отдѣланъ на славу. Мэри съ честью выполнила возложенное на нее порученiе. «Галилей» блисталъ цѣнными и дорогими предметами, установленными необыкновенно уютно и прочно. Въ своей маленькой каютѣ на верху каждый изъ четырехъ пассажировъ «Галилея» могъ найти все, что только пришло бы въ голову самому прихотливому человѣку. Въ каждой комнаткѣ были койка, письменный столъ со всѣми необходимыми принадлежностями, туалетный столикъ, шкапъ для платья и бѣлья, кресло и по два стула, Здѣсь же были электрическая лампа для освѣщенiя и электрическая печь на случай холода. Каждая комнатка имѣла по одному окну, которыя пока были наглухо закрыты. Въ общей залѣ около стѣны стояли два шкапа съ дорожной библiотекой. Здѣсь же была и столовая «Галилея». Среди комнаты находился круглый столъ; у стѣнъ стояли двѣ кушетки, рядъ креселъ, пiанино, изящные столики и прочая мебель. Окна и здѣсь пока были закрыты. Кладовыя были переполнены съѣстными припасами. Посуды, а также бѣлья и платья былъ взятъ достаточный запасъ. Путешественники взяли съ собою для свѣдѣнiя жителей Марса много предметовъ, наглядно свидѣтельствующихъ о земной цивилизацiи, напримеръ, фотографический аппаратъ, фонографъ, стереоскопъ и проч. Все это также находилось въ общей залѣ. 10-го сентября все было окончательно установлено, провѣрено по списку и накрѣпко упаковано.

Красновъ раньше всѣхъ проснулся 11-го сентября и тотчасъ же отправился въ машинное отдѣленiе. Онъ внимательно осмотрѣлъ всѣ части механизма. Было бы очень досадно, если бы въ критическiй моментъ оказалась какая-нибудь неисправность. Но Красновъ могъ быть спокоенъ: всѣ работы велись подъ его личнымъ наблюденiемъ, и неисправности нигдѣ не оказалось. Часамъ къ двѣнадцати прiѣхала Мэри, которая въ этотъ день была уже въ свѣтломъ платьѣ, такъ какъ рѣшила вмѣстѣ съ своимъ траурнымъ костюмомъ оставить на землѣ свое горе и начать на Марсѣ новую жизнь. Друзья позавтракали на землѣ въ послѣднiй разъ и стали готовиться къ отъезду. Подъ руководствомъ Краснова внимательно обошли еще разъ все машинное отдѣленiе, а также проверили дорожный инвентарь. Все было въ порядкѣ, только Русаковъ не нашелъ въ карманѣ своей записной книжечки съ вычисленiями. Сначала-было это обстоятельство его взволновало; онъ не могъ вспомнить, гдѣ могъ онъ ее выронить; если бы она попала въ чужiя руки, то планы ихъ были бы отчасти обнаружены. Однако Шведову и Краснову удалось его скоро успокоить: врядъ ли кто могъ понять, что въ сущности означаютъ его вычисленiя; а если бы это и случилось, то теперь ихъ дѣйствiямъ уже никто не помѣшаетъ: черезъ нѣсколько часовъ они оставятъ землю.

Въ семь часовъ наши путешественники распрощались съ землею и вошли внутрь «Галилея». Красновъ герметически закрылъ отверстiе, и наши друзья оказались на-глухо запертыми въ своемъ кораблѣ. Они сѣли въ общей залѣ, которая имѣла красивый и нѣсколько фантастический видъ. Совершенно круглая, съ закрытыми окнами, залитая электрическимъ свѣтомъ, она поражала своей роскошью и оригинальностью. Бархатная мебель, богатыя картины на стѣнахъ и лѣпныя изображенiя на потолке были расположены съ большимъ вкусомъ, и въ цѣломъ зала имела видъ необыкновенно роскошный и въ то же время уютный. Лестница, соединявшая залу съ нiжнимъ этажемъ и верхними комнатами, скрывалась красивой драпировкой. Красновъ сѣлъ въ кресло подлѣ электрическаго аппарата, который долженъ былъ привести въ движенiе механизмъ, и положилъ передъ собой хронометръ, тщательно вывѣренный. Профессоръ въ замѣтномъ волненiи расхаживалъ по комнате, а Мэри и Шведовъ сидѣли вдали отъ Краснова на кушеткѣ.

— Итакъ, прощай, земля! — сказала Мэри,

— Что день грядущiй намъ готовитъ? — продекламировалъ Шведовъ. — А что если мы не выдержимъ толчка и разобьемъ себѣ головы?

Красновъ возмутился.

— Вѣчно у васъ всякiя нелѣпыя сомнѣнiя! Это о мягкiя-то стѣны или мебель вы боитесь разбить свою драгоцѣнную голову?

— Если вы, Петръ Петровичъ, боитесь толчка, — сказала Мэри, — я совѣтовала бы вамъ уйти въ свою комнату и лечь въ постель.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, послѣднiя минуты на землѣ мы должны провѣсти вмѣстѣ, — рѣшительно сказалъ профессоръ.

— А чтó, если на Марсѣ нѣтъ атмосферы? — не унимался Шведовъ.

— А чтó, если нѣтъ и самого Марса? — въ тонъ ему проговорилъ Красновъ. — А чтó, если земля стоить на трехъ китахъ?..

— Чего вы злитесь? Я, вѣдь, только шучу. Если бы я въ самомъ дѣлѣ сомнѣвался хоть немного, я бы не поѣхалъ съ вами. Развѣ, можно математику сомнѣваться въ томъ, что такъ строго-научно доказано!

— А какъ однако непрiятно это выжидательное бездѣйствiе! — сказалъ Русаковъ, шагая по комнатѣ.

— Не хотите ли въ винтъ? — пошутила Мэри.

— Нѣтъ, теперь не до винта.

— А сколько времени, Николай Александровичъ? — спросила Мэри.

— Двадцать минутъ восьмого.

— Уже? Однако ждать-то недолго. Не замѣтимъ, какъ и пролетятъ послѣднiя мiнуты нашей земной жизни и настанетъ новое бытiе.

— Будемъ надѣяться, что не загробное, — замѣтилъ Русаковъ.

— О, нетъ! — воскликнула Мэри. — Тогда лишь и начнется у насъ настоящая жизнь, какъ пробьетъ третий звонокъ, и Николай Александровичъ двинетъ свой поѣздъ.

Въ такихъ разговорахъ незамѣтно прошло время, пока Красновъ, не спуская глазъ съ хронометра, не объявилъ:

— Восемь часовъ шесть минутъ!

— Да? Только шесть минутъ осталось?

— Ну, господа, принимайте позы поудобнѣй, — сказалъ Красновъ.

— Уходите, Петръ Петровичъ, — сказала Мэри, я помещусь одна на этой кушеткѣ.

Шведовъ пересѣлъ на сосѣднее кресло. Профессоръ занялъ другую кушетку, а Красновъ не измѣнялъ своей позы надъ аппаратомъ.

— Сколько времени остается? — снова спросила Мэри, когда всѣ расположились на своихъ мѣстахъ.

— Восемь минутъ, двадцать двѣ секунды.

— Еще цѣлыхъ четыре мiнуты! За это время Петръ Петровичъ успѣетъ еще разъ поссориться съ Николаемъ Александровичемъ.

— Нѣтъ, я лучше уже буду молчать, — сказалъ Шведовъ.

— И хорошо сделаете, — замѣтилъ Красновъ.

— Одиннадцать минутъ! — сказалъ Красновъ.

— Ай! — вскрикнула Мэри. — Одна минута! Нужно теперь крѣпко держаться, не то подброситъ меня съ этой кушетки прямо на голову уважаемому профессору! Ну, скоро? А? Скоро?

Красновъ молчалъ и не спускалъ глазъ съ хронометра.

— Прощай, земля! — повторила Мэри.

Въ это мгновенiе Красновъ сильно нажалъ кнопку. «Галилей» весь какъ-то дрогнулъ и подбросилъ вверхъ своихъ пассажировъ. Однако все обошлось благополучно, и мягкiя стѣны спасли всѣхъ отъ ушибовъ. Все свершилось настолько тихо и незамѣтно, что не вѣрiлось, въ самомъ ли дѣлѣ снарядъ далъ нужный толчекъ. Красновъ бросился къ одному окну и порывисто сталъ отвинчивать гайки, закрывавшiя его. Черезъ минуту внутренняя закладка отпала. Красновъ надавилъ электрическую пружинку, — отпала внешняя закладка и обнаружилось эллиптическое окно, сделанное изъ толстаго хрусталя. Всѣ бросились къ окну. Земля тянулась внизу темной тучей, причемъ море рѣзко отличалось отъ суши серебристымъ свѣтомъ. Гдѣ находился Лондонъ, о томъ можно было только догадываться. Черезъ нѣсколько секундъ земля заволоклась какой-то дымкой, и уже трудно было отличить море отъ суши.

— Какъ просто это произошло, однако! — сказала Мэри.

— А вы развѣ ждали грома и молнiй? — спросилъ Красновъ.

— Нѣтъ, но все-таки думала, что произойдетъ не мало пертурбацiй.

— Ну, господа, — торжественно проговорилъ профессоръ: — наши работы кончены, и намъ остается ждать только результатовъ. Будемъ коротать время до тѣхъ поръ, пока Марсъ не приметъ въ число своихъ жителей четырехъ новыхъ членовъ. Изъ земныхъ обитателей всѣхъ временъ до сихъ поръ никто не былъ на Марсѣ. Эта честь выпадаетъ на нашу долю.

— Да, на нашу долю, Викторъ Павловичъ! — раздался вдругъ позади него голосъ.

Всѣ оглянулись.

Передъ ними стоялъ профессоръ Лессингъ.

V.

В первую минуту всѣ остолбенѣли и не могли выговорить слова отъ изумленiя. Лессiнгъ молча стоялъ подлѣ лѣстницы, слегка улыбаясь, и ожидалъ, что ему скажутъ. Наконецъ Русаковъ первый опомнился и сдѣлалъ шагъ впередъ:

— Какъ вы смѣли, милостивый государь, забраться сюда воровскимъ образомъ?

— Не волнуйтесь, Викторъ Павловичъ, — отвѣчалъ Лессингъ, не измѣняя своей позы; вы, вѣдь, сами жаждали, чтобы Лессингъ поскорѣе узналъ о вашихъ работахъ и путешествiи на Марсъ. Вотъ онъ и узналъ, и вамъ не зачѣмъ отправлять съ Марса депеши.

— Какъ! У васъ еще хватаетъ наглости трунить надо мной! — горячился Русаковъ. — Вы забываете, что насъ четверо противъ васъ одного, что мы можемъ сiю же минуту выбросить васъ вонъ изъ корабля, и вы шлепнетесь на землю!..

— Охота вамъ, Викторъ Павловичъ, чепуху говорить! Вѣдь, вы не можете этого сделать.

— А почему, почему?

— Да потому, что вы всѣ — прекрасные люди и отнюдь неспособны на такое злодѣянiе. Развѣ возможно, чтобы люди науки лишили жизни одного изъ своихъ товарищей! Я надѣюсь, что во имя гостепрiимства вы больше не будете мнѣ дѣлать упрековъ за мое самовольное появленiе. Прошу, господа, въ этомъ у васъ всѣхъ прощенiя, но иначе поступить я не могъ. Я готовь пожертвовать жизнью за то, чтобы побывать на Марсѣ, а для этого у меня не было другого средства, кромѣ того, которымъ я воспользовался. Надѣюсь, что вы болѣе любезно примете профессора Лессинга, чѣмъ Викторъ Павловичъ.

— Конечно, конечно! — сказала Мэри, обмѣнявшись взглядами съ Красновымъ и Шведовымъ. — Мы рады вамъ, господинъ профессоръ, а я просто въ восторгѣ оттого, что на «Галилеѣ» стало больше еще однимъ ученымъ. За что собственно вы не любите, Викторъ Павловичъ, господина Лессинга?

— Это мой заклятый врагъ.

Лессингъ расхохотался.

— Неужели вы это серьезно говорите, Викторъ Павловичъ? Этого я, признаться, ужъ не ожидалъ. Какой же я вамъ врагъ, Викторъ Павловичъ? И не грѣхъ вамъ при другихъ такъ называть стараго друга и сослуживца? Могутъ подумать, что у насъ съ вами въ самомъ дѣлѣ есть какiе-то старые счеты. А развѣ я вамъ сдѣлалъ что-нибудь дурное?

— Дурное? Дурное? — горячился Русаковъ. — А кто постоянно издѣвался надо мной и въ профессорской и на засѣданiяхъ физико-математическаго общества? Это вы забыли?

— Ну, а еще?

— Еще, еще? А помните, Иванъ Ивановичъ, какъ однажды мы съ вами были экзаменаторами на полукурсовыхъ испытанiяхъ, и я хотѣлъ уйти съ экзамена, а вы меня не пустили? Я забылъ галстукъ надѣть, а вы говорите, что я не имѣю право уйти, что я на службѣ; а студенты смѣются...

— Ну, господа, теперь судите меня съ Викторомъ Павловичем! — сказалъ Лессингъ, обращаясь къ остальнымъ.

— Какой же вы злюка, Викторъ Павловичъ! — вскрикнула Мэри. — И не стыдно вамъ сердиться изъ-за такихъ пустяковъ?

— Да развѣ Викторъ Павловичъ дѣйствительно сердится! — сказалъ Лессингъ. — Мы съ нимъ большiе прiятели, а онъ только хотѣлъ перещеголять меня научными изслѣдованiями. Ну, что-жъ, я признаю свое пораженiе. По рукамъ, Викторъ Павловичъ! Да какъ бы вы были-то безъ меня? Мы съ вами вдвоемъ, вѣдь, цѣлый факультетъ; на землѣ въ нашемъ университетѣ осталась одна мелочь.

— Это правда, это правда!

— Такъ не будете на меня дуться?

— Какъ, господа, тутъ быть? — обратился Русаковъ къ остальнымъ. — Что мнѣ дѣлать съ Лессингом?

— Поблагодарить за компанiю! — сказалъ Шведовъ.

— И предложить кресло гостю! — прибавилъ Красновъ, придвигая Лессингу кресло.

Лессингъ улыбнулся и сѣлъ.

— Такъ, значить, это электричество шнырнуло насъ на Марсъ? Когда же эта машина насъ доставить къ мѣсту?

— Пятаго апрѣля будущаго года, — отвѣтила Мэри.

— Къ этому времени я обѣщалъ ректору возвратиться изъ командировки, — медиковъ экзаменовать. А тутъ вотъ какая оказiя вышла...

— Но гдѣ же намъ васъ помѣстить, господинъ профессоръ? — спросила Мэри.

— Это гдѣ я спать-то буду?

— Да, у насъ только четыре комнатки.

— Такъ мы съ Викторомъ Павловичемъ въ одной будемъ жить, а заниматься я буду сюда приходить. Онъ пусть у себя занимается, а то здѣсь онъ безпорядку надѣлаетъ; а я вотъ на этомъ столѣ буду работать. Спать будемъ вмѣстѣ. Койки всѣ широкiя. Я лазилъ смотрѣть.

— Это вы, Шведовъ, выдумали этотъ снарядъ?

— Нѣтъ, Николай Александровичъ Красновъ, — отвѣчалъ Шведовъ: — онъ у насъ мастеръ на всѣ руки.

— Николай Александровичъ все знаетъ! — заявила Мэри. — Онъ даже взялъ какой-то интегралъ, котораго и самъ Викторъ Павловичъ не рѣшилъ.

— Вотъ какъ!

— И зачѣмъ это Лессингу разсказывать? — напустился Русаковъ на Мэри. — Болтаетъ безъ толку!.. А Лессингъ станетъ опять смѣяться!

— Нѣтъ, это очень интересно. Какъ такъ профессоръ Русаковъ не могъ взять интеграла! — присталъ Лессингъ.

— Вы его тоже не возьмете.

— А, можетъ-быть, возьму.

— А, ну, дѣлайте!

Русаковъ вынулъ изъ кармана клочокъ бумаги и, написавъ на немъ интегралъ, подалъ Лессенгу. Тотъ посмотрѣлъ и сѣлъ къ столу.

— Не возьметъ, не возьметъ! — суетился Русаковъ. — Онъ плохо знаетъ интегральное исчисленiе, ему нужно еще простую алгебру повторить... Ну, что, что? Решили? А еще предсѣдатель математическаго общества!

— Вы не мѣшайте мнѣ, Викторъ Павловичъ! Я лучше пойду въ вашу комнату. Какая тамъ ваша?

— Тамъ моя шапка лежитъ.

— Ну, гдѣ я буду искать по всѣмъ комнатамъ вашу шапку?

— Пойдемте, господинъ профессоръ, я вамъ покажу, — предложила Мэри.

— Идемте. Вы, барышня, чтó же, вѣроятно, вторая Ковалевская?

— О, нѣтъ! Я совсѣмъ не знаю математики.

Они поднялись вверхъ.

Не прошло и десяти минуть послѣ ухода Лессiнга изъ залы, какъ онъ снова возвратился и, улыбаясь, подалъ Русакову исписанный листокъ бумаги со словами:

— Это вотъ какъ берется, Виктор Павловичъ!

Русаковъ былъ убитъ. Лессингъ взялъ iнтегралъ совершенно тѣмъ же прiемомъ, какъ рѣшилъ его четыре года тому назадъ самъ Красновъ. Русаковъ сконфузился.

— Ну, что-жъ, что-жъ! — бормоталъ онъ. — Хорошо, дѣлаетъ вамъ честь... У меня тогда голова была не свѣжа, я плохо соображалъ... А Иванъ Ивановичъ сразу понялъ суть дѣла.

— Нѣтъ, Викторъ Павловичъ, суть дѣла понялъ только Красновъ, а мы съ вами оба лишь школьники, а не профессора. Я так же, какъ и вы, считалъ интегралъ эллиптическимъ, пока не прочелъ его рѣшенiе въ вашей книжечкѣ.

Съ этими словами Лессiнгъ подалъ Русакову его потерянную записную книжечку съ вычислениями.

— Гдѣ вы ее взяли? — изумился тотъ. — Такъ это вы стащили у меня этотъ важный документъ?

— Я не стащилъ, а только поднялъ на улицѣ. Развѣ я виноватъ, что вы разбрасываете по тротуарамъ такiя замѣтки? Во всякомъ случаѣ, я вамъ очень благодаренъ, Викторъ Павловичъ: благодаря вашей способности терять цѣнныя бумаги, я получилъ возможность отправиться на Марсъ. Когда я разсмотрѣлъ эти замѣтки, я вскрикнулъ отъ изумленiя: такiе тамъ были поразительные выводы по механикѣ! Я тогда цѣлую ночь не спалъ, потому что не могъ оторваться отъ вашихъ вычисленiй. Возможность посѣтить Марсъ, безъ сомненiя, должна поразить каждаго мыслящаго человѣка,

— Какъ же вы могли догадаться, что дѣло идетъ имѣнно о Марсѣ? Въ моей книжечкѣ ни слова объ этомъ не говорится, стоятъ лишь одни голыя вычисленiя.

— Да, вѣдь, я тоже математикъ, Викторъ Павловичъ! Для меня не требовалось никакихъ пояснительныхъ надписей. Все написано въ самыхъ вычисленiяхъ.

— Все-таки не понимаю, не понимаю...

— Да, вѣдь, разстоянiе отъ Марса до Земли во время его оппозицiи было у васъ выставлено? Масса Марса была дана? Въ формулѣ живыхъ силъ данныя Марса и Земли были помѣчены? Въ задачѣ о трехъ тѣлахъ массы и взаимныя разстоянiя Солнца, Земли и Марса были выписаны? Согласитесь, что этого для меня было вполнѣ достаточно, чтобы понять, о чемъ идетъ рѣчь.

— Конечно, подтвердилъ Красновъ. — Ахъ, Викторъ Павловичъ, Викторъ Павловичъ, какъ вы неосторожны!

— Викторъ Павловичъ былъ настолько любезенъ, — продолжалъ Лессингъ: — что даже выписалъ въ своей книжечкѣ адресъ доктора Гаукинса на Риджентъ-Стритѣ. Словомъ, все складывалось такъ, какъ будто самъ Викторъ Павловичъ приглашалъ меня сопутствовать ему въ путешествiи на Марсъ. Замѣтьте, господа, что почеркъ Виктора Павловича я прекрасно знаю, а потому сразу понялъ, кто авторъ найденныхъ мною замѣтокъ.

Русаковъ при этихъ словахъ даже подпрыгнулъ.

— Вотъ скандалъ, вотъ скандалъ! Ну, и влопался же я! — проговорилъ онъ.

— Конечно, въ следующую же ночь я былъ на Риджентъ-Стритѣ, увидѣлъ въ освѣщенное окно Виктора Павловича и потихоньку осмотрѣлъ ваши сооруженiя. Я зналъ, что Викторъ Павловичъ на меня дуется, а потому рѣшилъ добиться возможности посѣтить Марсъ хитростью... Если бы вы знали, господа, сколько за это время я перенесъ страха и волненiй! Каково это ординарному профессору, доктору физики, лазить впотьмахъ, подобно вору, прислушиваясь къ каждому шороху! Прошлую ночь я дежурилъ на улицѣ часовъ пять, пока вы не улеглись спать, и я могъ незамѣтно прокрасться на судно. Нужныя вещи я раньше перенесъ...

— Мы рады вамъ, господинъ профессоръ, — сказала Мэри: — но только я, какъ хозяйка, напередъ вамъ заявляю, чтобы вы не смѣли больше обижать Виктора Павловича, а то вамъ достанется отъ меня... Я ужъ вамъ придумаю какое-нибудь наказанiе. Вообще, господа, я вамъ объявляю, что я заведу на «Галилеѣ» строгiй порядокъ и субординацию. А то, вѣдь, вы всѣ — математики: если васъ не держать въ ежовыхъ рукавицах, то тутъ безпорядковъ не оберешься.

— При чемъ здѣсь слово «математики»? — спросилъ Лессингъ.

— Математики — взрослыя дѣти. Вамъ лишь бы интегрировать, а тамъ вы и спать и ѣсть забудете. Вотъ, напримѣръ, никто не вспомнитъ, что мы еще ничего не ѣли. Пора обѣдать. Кто мнѣ пойдетъ помогать?

Вызвался Шведовъ и вмѣстѣ съ Мэри отправился внизъ. Черезъ полчаса столъ былъ накрытъ на пять приборовъ, и начался первый обѣдъ въ пространствѣ за предѣлами земной атмосферы.

Жизнь путешественниковъ съ первыхъ же дней вошла въ нормальную колею. Русаковъ, конечно, сидѣлъ надъ своими математическими работами. Красновъ большую часть времени проводить съ Лессингомъ, разъясняя профессору подробности своихъ сооруженiй и возбуждая по этому поводу различные научные вопросы. Шведовъ постоянно находился въ комнатѣ Мэри: молодые люди затянули любовную канитель, хотя этого пока еще никто не замѣчалъ, потому что ученые, устремляясь въ мысляхъ къ предѣламъ безконечности, обыкновенно не видятъ ничего у себя подъ носомъ. Русаковъ однажды совершенно, впрочемъ, случайно и безъ всякой задней мысли сконфузилъ нашу парочку и заставилъ Шведова потупить глаза. Какъ-то за обѣдомъ профессоръ выпалилъ вдругъ такую фразу:

— Вотъ что, господа! Я не хочу спать съ Лессингомъ на одной кровати: онъ страшно храпитъ, а я этого не люблю. Женитесь, Шведовъ, скорѣй на миссъ Мэри, и комната освободится,

Красновъ и Лессингъ расхохотались и стали поддерживать Русакова. Шведовъ переконфузился и не нашелся, что отвѣтить. Мэри слегка покраснела, но не потерялась и сказала:

— Вмѣсто того, Викторъ Павловичъ, чтобы заботиться о моемъ бракѣ, подумали бы вы лучше о моемъ образованiи! А то въ самомъ дѣлѣ, — какое ненормальное явленiе: ѣду на Марсъ съ цѣлымъ математическимъ факультетомъ, и остаюсь полнымъ профаномъ въ математикѣ! А еще сами обѣщали мнѣ читать лекцiи.

Можно себѣ представить радость Русакова.

— Какъ! Вы хотите слушать лекцiи? Хотите слушать лекцiи?

— Непременно. Я со всѣхъ сторонъ только и слышу: «дифференцiалъ, интегралъ», и ничего не понимаю. Пока долетимъ до Марса, я должна узнать не меньше того, что знаютъ студенты-математики двухъ-трехъ первыхъ семестровъ. Все общество горячо отнеслось къ желанiю Мэри слушать математическiя науки. Тутъ же послѣ недолгихъ споровъ были раздѣлены предметы преподаванiя. Викторъ Павловичъ должѣнъ былъ читать повторительный курсъ элементарной математики, а затѣмъ прямолинейную и сферическую тригонометрiю; Лессингъ, конечно, взялъ механику и физику; Красновъ — аналитическую геометрiю и астрономiю, а Шведовъ — высшую алгебру и дифференцiальное исчисленiе. Метеорологiя, какъ наука исключительно земная, въ программу не вошла. Каждая лекцiя должна была продолжаться около получаса, и въ общей сложности занятiя должны были отнимать не больше двухъ часовъ въ сутки. Деканомъ летучаго факультета единогласно былъ избранъ Викторъ Павловичъ.

— Итакъ, слѣдовательно, завтра вы начнете меня просвѣщать? — спросила Мэри.

— Да, завтра, завтра! — отвѣчалъ Русаковъ. — А все-таки, Иванъ Ивановичъ, если вы не перестанете храпѣть, я не хочу съ вами жить въ одной комнатѣ.

— Если вы не можете ужиться вместе, — сказала Мэри: — то можно кому-нибудь помѣститься здѣсь въ залѣ. Легко можно даже отдѣлить цѣлую комнату.

— Да переселяйтесь ко мнѣ, Иванъ Ивановичъ, — предложилъ Красновъ.

— А вотъ и отлично, — согласился Лессингъ: — Только вы, Виктор Павлович, пожалѣете, когда меня не будетъ съ вами: вамъ будетъ скучно безъ меня.

— Нисколько; очень буду радъ, что васъ не будетъ.

На другой день въ десять часовъ утра Викторъ Павловичъ открылъ занятiя въ своемъ маленькомъ университетѣ и началъ первую лекцiю математики. Аудиторiей была избрана комната самой слушательницы, куда поочередно должны были являться лекторы согласно составленному росписанiю. Кромѣ очереднаго лектора въ данное время никто другой сюда не допускался. Это было рѣшено Русаковымъ въ видахъ успѣшности занятiй, такъ какъ присутствiе третьяго лица, хотя бы и ученаго, могло, по его мнѣнiю, способствовать разсѣянности слушательницы.

Удачнѣе всего шли лекцiи высшей алгебры и дифференцiальныхъ исчисленiй, потому что, вмѣсто назначеннаго получаса, Шведовъ оставался въ аудиторiи часа два съ половиною, послѣ чего молодые люди являлись вмѣстѣ въ залу прямо къ завтраку съ сiяющими глазами и раскраснѣвшимися лицами, очевидно, — отъ увлеченiя наукой.

VI

Прошло полгода съ тѣхъ поръ, какъ «Галилей» съ своими пятью пассажирами оставилъ Землю. За это время, конечно, много воды утекло. Что дѣлалось теперь на Землѣ, о томъ наши друзья не знали, да мало этимъ и интересовались. Въ ихъ маленькомъ мiркѣ было много событiй, занимавшихъ ихъ больше, нежели земныя войны и революцiи. За эти полгода, напримѣръ, успѣлъ жениться Шведовъ на Мэри. Викторъ Павловичъ, какъ деканъ профессорской корпорацiи «Галилея», сначала было и слышать не хотѣлъ о томъ, чтобы ихъ единственная студентка выходила замужъ, говоря, что тогда она окончательно пропадетъ для науки; но потомъ смягчился и только категорически ей заявилъ, что до тѣхъ поръ не выдастъ ей свидетельства на бракъ, пока она не выдержитъ семестроваго экзамена изъ выслушанныхъ ею математическихъ наукъ по утвержденной имъ, Викторомъ Павловичемъ, программе. На это Мэри ответила профессору, что онъ забываетъ, где находится, что «Галилей» — не Россiя, что здѣсь никакихъ свидетельствъ не полагается, а потому они можетъ выйти замужъ и безъ разрѣшенiя, но Русаковъ сказалъ, что ни онъ, ни Лессингъ до экзамена не дадутъ благословенiя на бракъ, а Шведова, въ случаѣ непослушанiя, исключатъ изъ своей профессорской корпорацiи.

Нечего было дѣлать. Пришлось готовиться къ экзамену по программамъ, составленнымъ профессорами и утвержденнымъ Русаковымъ. Мэри добросовѣстно просидѣла въ своей комнатѣ надъ учебниками два мѣсяца, отказавшись отъ винта, чтенiя и музыки. Винтъ былъ однимъ изъ любимыхъ развлеченiй на «Галилеѣ», и даже Красновъ, раньше мало игравшiй, къ концу путешествiя сдѣлался завзятымъ картежникомъ. За картами разгорались жестокiе споры, особенно доставалось Лессингу отъ Русакова: профессоръ физики игралъ довольно разсѣянно, кромѣ того, ему страшно не везло, въ силу чего онъ успелъ на «Галилеѣ» проиграть въ карты нѣсколько сотъ тысячъ рублей, которые долженъ былъ уплатить по возвращенiи на Землю, въ чемъ выдалъ своимъ кредиторамъ росписки, которыя Красновъ и Шведовъ сейчасъ же уничтожили, а Русаковъ тщательно спряталъ въ карманъ.

Шведовъ нѣсколько разъ пытался заходить къ Мэри, выводившей свои формулы, чтобы помочь ей заниматься, но Русаковъ, замѣтивъ это, строго-на-строго запретилъ ему входить въ комнату своей нѣвесты до брака, за исключенiемъ часовъ, когда по росписанiю полагалась его лекцiя. Наконецъ, Мэри собралась съ духомъ и однажды заявила Русакову что готова держать экзаменъ. На другой же день приступили къ испытанiю. Шведовъ, какъ лицо заинтересованное, не былъ избранъ экзаменаторомъ, и комиссiя составилась изъ Русакова, Лессинга и Краснова. Лучшiя познанiя студентка обнаружила по аналитической геометрiи и получила круглое 5, за что Викторъ Павловичъ изъявилъ профессору Краснову благодарность отъ факультета за образцовое преподаванiе. По механикѣ, физикѣ, астрономiи, элементарной математикѣ и сферической тригонометрiи, Мэри получила по 4. Что же касается дифференцiальнаго исчисленiя и высшей алгебры, то по нимъ она отвѣтила еле-еле на тройку. Это были имѣнно тѣ предметы, которые ей читалъ женихъ. Поэтому послѣ экзамена Русаковъ сказалъ Шведову:

— Вы, должно-быть, съ ней все цѣловались, а не задачи рѣшали!

Такъ или иначе, но экзамены Мэри выдержала успѣшно. За обѣдомъ выпили за здоровье Мэри и Шведова.

— Ну, вотъ теперь я не буду спорить, — сказалъ Русаковъ. — Теперь и я васъ благословляю — впредь до скрѣпленiя вашихъ узъ на землѣ.

— Теперь и время самое подходящее для женитьбы, — сказалъ Лессингъ: — у насъ въ Россiи теперь весна.

Это было перваго марта. Черезъ мѣсяцъ съ небольшимъ, пятаго апрѣля, они должны были прибыть на Марсъ. «Галилей» уже настолько приблизился къ нему, что планета теперь казалась большимъ дискомъ, дiаметръ котораго превосходилъ видимый съ земной поверхности дiаметръ Луны. Черезъ какой-нибудь мѣсяцъ передъ ними откроется новый мiръ, начнется новая жизнь: что она дастъ имъ? что они увидятъ?

Русаковъ за время путешествiя успѣлъ написать учебникъ по варiацiоному исчисленiю, хотя Лессингъ и совѣтовалъ ему не терять напрасно времени, потому что на Землю врядъ ли они возвратятся, а на Марсѣ математика преподается, конечно, на иныхъ началахъ. Самъ Лессингъ за это время ничего не сдѣлалъ для науки, а по цѣлымъ часамъ просиживалъ надъ латинской грамматикой, неизвѣстно, съ какою цѣлью. Когда его о томъ спрашивали, онъ весьма серьезно отвѣчалъ, что на Марсѣ непремѣнно должны говорить по латыни, на что Русаковъ неизмѣнно повторялъ:

— Лессингъ съ ума спятилъ, съ ума спятилъ!

Съ первыхъ чиселъ марта замедленная скорость «Галилея» стала возрастать и очень замѣтно: теперь оказывалъ на корабль притяженiе Марсъ, и это притяженiе все усиливалось по мѣрѣ уменьшенiя разстоянiя. Мэри, знавшая уже, что по законамъ физики скорость «Галилея» должна возрастать прямо пропорцiонально квадрату разстоянiя до Марса, предложила Краснову вопросъ о томъ, что если скорость движенiя ихъ судна такъ сильно возрастаетъ, то не разобьется ли «Галилей» при паденiи съ своими пассажирами въ дребезги.

— Вотъ такъ вопросъ! — отвѣчал Красновъ, — за кого же вы меня считаете, чтобы я не предвидѣлъ этого обстоятельства! Конечно, въ послѣдний моментъ скорость будетъ такая ужасная, что никакой снарядъ не уцѣлѣлъ бы отъ толчка. А нашъ «Галилей» не долженъ даже и погнуться. Надъ этимъ важнымъ пунктомъ я не мало потрудился. Нашъ «Галилей» не просто домъ для жилья, а очень сложный механизмъ. Мы снабжены такими электрическими приспособленiями, что, приведя ихъ, когда нужно, въ дѣйствiе, мы плавно опустимся на Марсъ съ самой ничтожной скоростью. Съ послѣднихъ чиселъ марта нужно учредить дежурство для наблюденiя за Марсомъ. Вѣдь, дѣло идетъ о нашей жизни.

Шли дни за днями. Марсъ принималъ все бóльшiе и бóльшiе размеры. Ясно можно было различить и материки, и моря, и острова, и каналы. Явилось опасение, что «Галилей» можетъ упасть не на сушу, а въ море, хотя онъ, конечно, не потонетъ, тѣмъ не менѣе въ этомъ плаванiи не было бы ничего хорошаго. — Сходство Марса съ Землей было поразительное, только распредѣленiе суши и воды было болѣе равномѣрно. Чѣмъ больше приближался Марсъ, тѣмъ болѣе волновались пассажиры «Галилея». Русаковъ пересталъ даже задачи рѣшать, а по цѣлымъ часамъ смотрѣлъ въ окно. Лессингъ чаще прежняго бросалъ бесѣду съ классиками, замѣняя ее разговоромъ съ Красновымъ, съ которымъ онъ очень подружился; ихъ связывали научные интересы, и Красновъ для Лессинга являлся болѣе подходящимъ собеседникомъ, нежели Русаковъ и Шведовъ: Русаковъ слишкомъ узко смотрѣлъ на науку, оказывая изъ всѣхъ точныхъ наукъ слишкомъ большое предпочтенiе чистой математикѣ; что же касается Шведова, то онъ, видимо, умеръ для науки и рѣдко показывался съ женой изъ своей кельи; да и понятно: для молодой четы, вѣдь, начался медовый мѣсяцъ. Русаковъ, когда оставался съ Шведовымъ вдвоемъ въ комнатѣ, всякiй разъ укоризненно качалъ головою и повторялъ:

— Промѣнялъ, промѣнялъ науку на дѣвчонку!

Пятого числа всѣ ждали съ нетерпѣниемъ. Каждому, несмотря на комфортъ и удобства, которыми онъ пользовался на «Галилеѣ», хотѣлось все-таки побольше свободы и простора, а также слишкомъ уже овладѣвало нетерпѣнiе увидѣть другую планету.

А скорость «Галилея» все росла и росла. Движенiе усиливалось, какъ говорится, не по днямъ, а по часамъ. Къ концу марта Марсъ казался огромной тучей странной формы и вида, надвигавшейся на корабль. Предположенiямъ и гипотезамъ относительно образа жизнi на Марсѣ не было конца. Всѣ были согласны съ тѣмъ, что жители Марса — люди цивилизованные, и культура тамъ стоитъ высоко, но чтó это за существа? какой у нихъ внѣшнiй видъ? чѣмъ отличаются мужчины отъ женщiнъ и какой полъ тамъ господствуетъ?

— А мнѣ кажется, — сказалъ, улыбаясь, Красновъ: — что тамъ нѣтъ ни мужчинъ, ни женщинъ.

— Какъ такъ? — удивилась Мэри.

— Да почему вы думаете, что тамъ всего лишь два пола? Это водится только на нашей отсталой Землѣ. А на Марсѣ какъ на планетѣ болѣе развитой, больше простора и развитiю всѣхъ жизненыхъ формъ. Поэтому тамъ должно быть не два пола, а N.

— Чему же равняется N?

— Почемъ я знаю? Пяти, шести!.. Словомъ, цѣлому числу.

— Положительному или отрицательному? — спросилъ Шведовъ.

— И тому, и другому. Можетъ-быть, тамъ нуль половъ, что будетъ означать отсутствiе людей, а, можетъ-быть, тамъ и минусъ четыре, и минусъ пять половъ.

— Но что же значитъ отрицательный полъ? — недоумѣвала Мэри.

— А это будетъ значить, что, вмѣсто людей, тамъ живутъ лишь черти, тѣни, духи и, пожалуй, спириты.

— Все это вздоръ! — возразилъ Лессингъ. — На Марсе живутъ только греки, римляне и покойный Михаилъ Никифоровичъ Катковъ.

— Да, вѣдь, онъ умеръ! Откуда же онъ тамъ возьмется? — возразилъ въ свою очередь Красновъ.

— По вашей же теорiи Марсъ есть жилище тѣней и покойниковъ.

— Такъ я могу тамъ встрѣтить своего Эдуарда? — испугалась Мэри. — Боже!.. А я клялась быть ему вѣрной до смерти...

— Придется, мой другъ, изъ-за тебя еще на дуэли драться на Марсѣ — замѣтилъ Шведовъ.

Русаковъ въ этомъ разговорѣ не участвовалъ, такъ какъ имъ при приближенiи Марса овладѣло поэтическое настроение, и онъ, запершись у себя въ комнатѣ, сочинялъ стихи. Этимъ онъ несказанно изумилъ своихъ спутниковъ; всѣ думали, что Русаковъ по-прежнему занимается математикой, и были сильно поражены, когда Викторъ Павловичъ прочелъ вдругъ цѣлую поэму своего сочиненiя. Поэма была довольно туманнаго содержанiя: въ ней говорилось и про любовь, цвѣты и луну, и про исчисление конечныхъ разностей; упоминался рядъ Тэйлора и его остаточный членъ, говорилось и про терзанiя сердецъ двухъ любящiхъ молодыхъ людей.

— Вотъ такъ фортель! — воскликнулъ Лессингъ. — Если бы это Петръ Петровичъ написалъ, я бы не удивился: мало ли какихъ штукъ не выкидываютъ влюбленые! Но Викторъ Павловичъ, Викторъ Павловичъ...

— Что это вамъ вздумалось, Викторъ Павловичъ? — спросила Мэри. — Такой великiй математикъ и сочиняетъ стихи!

— А вотъ потому-то я и сочинилъ, что я — математикъ. Вы думаете, что математикъ въ поэзiи ничего не понимаетъ? А я вотъ вамъ и хотѣлъ доказать, что хорошiй поэтъ непремѣнно долженъ быть математикомъ, а хорошiй математикъ долженъ умѣть писать стихи... Математика и поэзiя — это синонимы. И чѣмъ поэтъ остроумнѣе, тѣмъ ему легче дается математика. Сама Ковалевская...

— Позвольте, Викторъ Павловичъ, — возразилъ Лессингъ: — развѣ мы мало знаемъ поэтовъ, которые понятiя не имѣютъ о математикѣ!

— То плохiе, плохiе поэты! Хорошiй поэтъ обязательно долженъ быть геомѣтромъ. Вотъ Боккачiо...

— Помилуйте, Викторъ Павловичъ! Боккачiо не зналъ математики.

— Не зналъ, не зналъ! Что-жъ изъ этого? Не зналъ потому, что не учился. А если бы сталъ учиться, изъ него вышелъ бы первоклассный геометръ. Въ поэзiи остроумiе такъ же необходимо, какъ и въ интегральномъ исчисленiи. Стихи сочинять — все равно, что задачи рѣшать.

— Нельзя сказать, Викторъ Павловичъ, что ваша догадка о томъ, будто изъ Боккачiо вышелъ бы ученый, если бы онъ занимался математикой, особенно остроумна, — замѣтилъ Красновъ.

Всѣ засмѣялись. Разговоръ о поэзiи на этомъ прекратился.

Прошло еще нѣсколько дней. Теперь Марсъ казался на разстоянiи какой-нибудь версты, хотя дѣйствительное его разстоянiе было еще очень значительно. Размѣры его казались огромные. Съ 28-го марта учредили полусуточное дежурство для наблюденiя за Марсомъ. Хотя по вычисленiямъ оставалась еще цѣлая недѣля пути, однако, въ виду возможной погрешности въ вычисленiяхъ, необходимо было быть на готовѣ. Дежурному вмѣнялось въ обязанность немедленно привести въ дѣйствiе механизмъ, который долженъ былъ оказать противодѣйствiе скорости паденiя «Галилея» въ послѣднiй моментъ и тѣмъ спасти судно съ его пассажирами отъ гибели, лишь только корабль вступитъ въ область атмосферы Марса. Начало атмосферы опредѣлить легко, такъ какъ здѣсь небесная сфера непремѣнно должна получить какую-нибудь окраску, вѣроятнѣе всего голубую, какъ и на Землѣ. Пространство же отъ начала атмосферы до поверхности планеты «Галилей» долженъ былъ пролѣтать даже съ уменьшенной скоростью отъ противодѣйствiя снаряда, — всего лишь нѣсколько минутъ.

Математическому анализу и тонкости соображенiй нашихъ ученыхъ предстояло полное торжество, Вычисленiя оказались безукоризненно правильными. Прошло 4-е апрѣля, а Марсъ находился, какъ казалось, все въ прежнемъ разстоянiи. Въ 12 часовъ ночи очередное дежурство принялъ Красновъ. Сначала никто было не хотѣлъ ложиться спать въ эту послѣднюю ночь на «Галилеѣ». Всѣ рѣшили провести ее вмѣстѣ и такъ же волновались, какъ семь мѣсяцевъ тому назадъ, когда ожидали на Землѣ полета. Солнце ярко свѣтило въ окно. Ночи наши ученые не видѣли за все время своего путешествiя: Земля не заслоняла солнечныхъ лучей и дни узнавались только по хронометру; когда ложились спать, то дѣлали искусственную темноту, закрывая ставни оконъ. Пока никакихъ признаковъ атмосферы не было замѣтно. Красновъ, какъ и въ роковой день 11-го сентября, былъ серьезенъ и сидѣлъ на прежнемъ мѣстѣ, приблизивъ къ себѣ проволоку отъ аппарата; но только его взоръ былъ устремленъ теперь не на хронометръ, а въ окно. Шведовъ экзаменовалъ Лессинга по латинскому языку, а Мэри и Русаковъ играли за столомъ въ «свои козыри». Однако, компанiя провела такимъ образомъ время только до пяти часовъ утра. Русаковъ первый не выдержалъ и захотѣлъ спать, сказавъ, уходя въ свою комнату, что этого Марса никогда не дождешься. Скоро его примѣру последовали и супруги Шведовы. Лессiнгъ бодрился дольше другихъ, но въ концѣ концовъ долженъ былъ также покинуть Краснова: Лессингъ дежурилъ прошлую ночь, а днемъ ему не далъ спать Викторъ Павловичъ, который завелъ рѣчь о томъ, что экспериментальная физика — вздоръ.

Красновъ остался одинъ на своемъ посту. Ему также хотѣлось спать, но мысль о возможной опасности заставляла его бодро смотрѣть въ окно. Не закрывая ни на минуту глазъ, онъ просиделъ такъ до 11-ти часовъ, какъ вдругъ замѣтилъ, что въ его глазахъ даль какъ бы заволакивается туманомъ. Протеревъ глаза, онъ уже увидѣлъ, что въ окно глядитъ голубая лазурь, по которой плаваютъ легкiя облака. Красновъ довольно улыбнулся, понявъ, въ чемъ дѣло, и моментально замкнулъ токъ отъ аппарата. «Галилей» сильно дрогнулъ и въ то же время раздался легкiй трескъ: одно изъ оконъ въ залѣ не выдержало толчка и разбилось; осколки посыпались на полъ. Испуганный Красновъ бросился закрывать ставни, чтобы воздухъ не вышелъ и не разсѣялся въ пространствѣ, такъ какъ на болѣе или менѣе отдаленномъ разстоянiи отъ Марса атмосфера должна бытъ еще достаточно разрѣженной. Но тревога его была напрасна, — въ окно дулъ легкiй вѣтерокъ: «Галилей», слѣдовательно, уже давно вступилъ въ предѣлы Марса. Выглянувъ въ разбитое окно, Красновъ увидѣлъ, что «Галилей» тихо опускается внизъ: невѣдомый мiръ былъ у него подъ ногами. Взглянувъ на хрономѣтръ, онъ увидѣлъ, что было четверть двѣнадцатаго.

Проснувшись отъ толчка, всѣ остальные пассажиры «Галилея» черезъ нѣсколько минутъ собрались въ залѣ. Красновъ молча и торжественно указалъ имъ на разбитое окно.

— Неужели Марсъ, неужели Марсъ? — обрадовался Русаковъ.

— Смотрите, и лѣсъ вдали виденъ! Совсѣмъ какъ на Землѣ! — закричалъ Лессингъ.

— Нѣтъ, вы взгляните-ка сюда! — сказалъ Шведовъ, стоя у противоположнаго окна. — Видите сооруженiя? Это можетъ насъ совершенно успокоить. Безъ всякаго сомнѣнiя это городъ; значитъ, люди здѣсь есть.

— Гдѣ, гдѣ? — бросился Русаковъ къ Шведову. — Конечно, городъ; конечно, городъ!

— Да, но я боюсь, что въ немъ живутъ только покойники, какъ говоритъ Иванъ Ивановичъ, — жалобно сказала Мэри.

— Садитесь-ка лучше по мѣстамъ да держитесь крѣпче, — сказалъ Красновъ: — сейчасъ будетъ станцiя.

Всѣ повиновались. «Галилей» опускался, опускался и вдругъ какъ-то подпрыгнулъ, подбросилъ вверхъ своихъ пассажировъ, опрокинулся на бокъ и легъ неподвижно.

— Поздравляю, господа, съ благополучнымъ прибытiемъ на воинственную планету, — сказалъ Красновъ, сидя у потолка, куда его отбросило толчкомъ.

— Ну, идемъ скорѣе на Марсъ! — сказала Мэри: — открывайте, Николай Александрович, дверь.

— Зачѣмъ дверь, зачѣмъ дверь? — сказал Русаковъ. — А это зачѣмъ?

И онъ полѣзъ въ разбитое окно. Всѣ послѣдовали его примѣру.

Черезъ минуту всѣ уже стояли на Марсѣ подлѣ опрокинутаго «Галилея» и съ восторженнымъ изумленiемъ озирались кругомъ.

Передъ ними открывался новый мiръ.

VII

Едва только наши математики оглядѣлись кругомъ въ первыя минуты по прибытiи на Марсъ, прежде чѣмъ они успѣли принять какой-нибудь планъ дѣйствiй, какъ къ нимъ приблизилась толпа карликовъ человѣкъ въ тридцать. Эти карлики были приблизительно въ аршинъ росту, съ длинными, нестрижеными волосами и бородами. Одѣты они были крайне своеобразно, причемъ ихъ костюмы отличались большой пестротой. На головѣ каждаго карлика красовалась невысокая разноцвѣтная коническая шляпа; цвѣтная туника, не достигавшая на вершокъ до низу, была перехвачена легкимъ поясомъ, на которомъ висѣло много, много украшенiй и побрякушекъ; поверхъ туники былъ наброшенъ короткий плащъ; обувь составляли высокiе башмаки различнаго цвѣта. Карлики не подходили очень близко, а, остановившись на нѣкоторомъ разстоянiи отъ «Галилея», съ изумленiемъ разсматривали диковинныхъ великановъ. Путешественники обрадовались столь скорой встрѣчѣ съ жителями Марса и рѣшили тотчасъ же вступить съ ними въ переговоры. Лессингъ выступилъ впередъ и заговорилъ на латинскомъ языкѣ. Карлики стали вслушиваться, но на лицахъ ихъ выражалось недоумѣнiе: языкъ Цицерона, очевидно, имъ былъ незнакомъ. Послѣ неудачи Лессинга стали объяснять карликамъ жестами, чтобы ихъ провели въ городъ и представили начальству, но пантомима также не имѣла успѣха. Ученые сделали несколько шаговъ впередъ, чтобы ближе подойти къ марсiанамъ и лучше объяснить имъ свои желанiя, но карлики, зорко слѣдившiе за каждымъ движенiемъ великановъ, испугались и пустились бѣжать.

Оставшись одни, путешественники рѣшили ожидать вторичнаго появленiя карликовъ, такъ какъ бѣглецы несомнѣнно разскажутъ въ городѣ о видѣнной ими диковинкѣ, и администрацiя, конечно, не замедлитъ сдѣлать на этотъ счетъ какихъ-нибудь распоряженiй. И въ самомъ дѣлѣ, едва лишь наши ученые пообѣдали и снарядились къ предстоящему путешествiю по Марсу, какъ къ нимъ приблизился цѣлый отрядъ карликовъ человѣкъ въ пятьсотъ. Путешественники рѣшили не возбуждать противъ себя карликовъ и безпрекословно подчиняться всѣмъ ихъ требованiямъ, чтобы тѣмъ легче достигнуть взаимнаго согласiя и вызвать полное къ себѣ довѣрiе марсiанъ. Отрядъ сопровождалъ металлическую клѣтку на колесахъ, вродѣ тѣхъ, въ которыхъ у насъ содержатели звѣрiнцевъ возятъ львовъ или бѣлыхъ медвѣдей. Клѣтку везли человѣкъ пятьдесятъ карликовъ. Эта клѣтка, конечно, предназначалась для плѣнниковъ, если ихъ удастся взять живыми. Карлики на этотъ разъ были вооружены какими-то сѣтями или арканами и длинными шестами. Нельзя было сомневаться въ томъ, что въ случай борьбы побѣда останется на ихъ сторонѣ.

Маленькiй начальникъ отряда выступилъ впередъ и обратился къ великанамъ съ рѣчью, которой наши друзья, конечно, не поняли, но изъ жестовъ говорившаго заключили, что онъ предлагаетъ имъ добровольно сѣсть въ клѣтку. Путешественники рѣшили исполнить его желание и среди испуганной, разступившейся толпы направились къ клѣткѣ и вошли внутрь. Въ ту же минуту дверь автоматически закрылась, и нѣсколько карликовъ бросилось укрѣплять затворы. Начальникъ пришелъ въ восторгъ отъ послушанiя великановъ и, довольный, что такъ легко окончилась его опасная экспедицiя, сталъ что-то быстро говорить плѣнникамъ, тѣ знаками старались показать, что они не понимаютъ его словъ. Нѣсколько человѣкъ впряглось въ колесницу, остальные окружiли клѣтку, и нашихъ друзей куда-то повезли.

— Однако, это никуда не годится! — заворчалъ Русаковъ. — Насъ, какъ звѣрей, везутъ въ клѣткѣ! Я докторъ математики...

— Да, на Землѣ, Викторъ Павловичъ, — замѣтила Мэри: — а здѣсь вы ничего больше, какъ диковинное чудовище.

— Не возмущайтесь, Викторъ Павловичъ, — сказалъ Лессингъ: — вѣдь намъ слѣдовало ожидать того, что съ нами случилось. Должны же эти человѣчки принять мѣры предосторожности. Вотъ скоро мы разскажемъ имъ, откуда и зачѣмъ мы приѣхали, объяснимъ свои мирные намѣренiя, — и тогда наше положенiе сразу измѣнится къ лучшему.

Однако, въ ожиданiи лучшей будущности земнымъ ученымъ пришлось на первыхъ порахъ испытать не мало неприятностей на Марсѣ. Часа черезъ полтора ихъ привезли въ городъ. Этотъ городъ состоялъ изъ маленькихъ, словно игрушечныхъ домiковъ, аршина въ три высоты, съ плоскими крышами, большею частью одноэтажныхъ. Большинство домиковъ имѣло цилиндрическую форму. Иногда попадались маленькiя башенки аршiнъ въ восемь высоты. Ничего похожаго на улицы нельзя было замѣтить. Домики тѣснились бепорядочными кучками. Между строенiями росли деревья, такъ что вообще городъ казался построеннымъ въ саду или въ лѣсу. Становилось темно, когда отрядъ вступилъ въ городъ. Лѣсъ усиливалъ наступавшiя сумерки. Предметы принимали фантастическiя очертанiя. Во многихъ домахъ свѣтились огоньки. Во всѣмъ этомъ новомъ, словно сказочномъ мiрѣ, было столько чарующей прелести и поэзiи, все увидѣнное путешественниками на Марсѣ было такъ похоже на земное, что плѣнники охотно бы примирились съ своей участью, если бы у нихъ не было безпокойства за свою жизнь и благопрiятный исходъ дѣла.

Колесница медленно пробиралась между деревьями, попрежнему окруженная конвоемъ. Наступила уже ночь, а отрядъ все подвигался и подвигался впередъ. Кажется, проехали уже и городъ; по крайней мѣрѣ, домики попадались все рѣже и рѣже. Наконецъ плѣнниковъ привезли на довольно обширную поляну, окруженную металлической оградой. Ночной мракъ и деревья скрывали ея границы. Начальникъ отряда сдѣлалъ какiя-то распоряженiя, послѣ чего карлики удалились, оставивъ ученыхъ однихъ въ своей клѣткѣ, и затворили за собой ворота ограды.

— Однако, дадутъ ли намъ поужинать? — проговорилъ Лесснигъ: — я проголодался. Эй, эй, господинъ маленькiй! Выпустите же насъ изъ этой шкатулки!

Но на его крикъ не послѣдовало никакого ответа. Прождавши напрасно несколько часовъ, наши друзья убедились, что къ нимъ уже больше никто не появится, а потому имъ больше ничего не остается, какъ постараться заснуть.

Проснувшись на другой день, путешественники увидели, что дворъ, на которомъ стояла ихъ клѣтка, наполнена карликами. Толпа народа тесно окружила клѣтку и съ любопытствомъ разсматривала диковинныхъ великановъ. Нѣкоторые смѣльчаки подходили къ самой клѣткѣ, но большинство не подступало къ ней ближе двухъ аршинъ, видимо, опасаясь, какъ-бы какой-нибудь изъ великановъ не укусилъ смѣльчака, поймавъ его протянутой сквозь решетку рукой. Однако, мало-по-малу, толпа, видя мирное поведенiе великановъ, дѣлалась смѣлѣй и смѣлѣй; а когда Лессингъ снова заговорилъ на латыни, то всѣ стихли и стали прислушиваться. Но римская рѣчь и на этотъ разъ осталась непонятной. Путешественники поочередно говорили съ толпой на различныхъ европейскихъ языкахъ, но, конечно, съ одинаковымъ неуспѣхомъ. Наконецъ, Мэри стала объясняться съ карликами пантомимой, показывая на ротъ и двигая челюстями, желая этимъ выразить, что они голодны. На этотъ разъ ихъ поняли тотчасъ, и черезъ нѣсколько минутъ карлики нанесли цѣлыя кучи разныхъ плодовъ и принялись угощать ученыхъ великановъ, причемъ многiе карлики доводили свою смѣлость до того, что передавали плоды изъ рукъ въ руки. Голодъ-ли былъ такъ силенъ, или плоды Марса были такъ вкусны, но только ученые позавтракали съ большимъ аппетитомъ и мало-по-малу стали приходить въ хорошее настроенiе духа. Только Викторъ Павловичъ былъ мраченъ. Каково же было его негодованiе, когда одинъ легкомысленный мальчикъ, просунувъ въ клѣтку палку, сталъ ею махать, съ очевидною цѣлью разозлить чудовищъ.

— Это, это ужъ чортъ знаетъ что! Насъ дразнятъ, какъ обезьянъ въ звѣринцѣ! Ахъ, вы негодяи! Что-жъ мы звери, что ли? Да понимаете ли вы, что мы — профессора, ученые. Ахъ, вы ослы! Ахъ, вы болваны! Значитъ намъ нѣтъ другого мѣста, какъ въ зоологическомъ саду?

Толпа поняла причину гнѣва Виктора Павловича, и въ ту же минуту одинъ пожилой карликъ выступилъ изъ толпы, разгнѣваннымъ голосомъ сдѣлалъ виновному мальчику выговоръ, вырвавъ изъ его рукъ палку и отбросивъ ее въ сторону, послѣ чего тотъ съ виноватымъ видомъ, опустивъ голову, быстро удалился. Это немного успокоило Виктора Павловича, но онъ все-таки продолжалъ ворчать, въ полголоса.

Скоро къ клѣткѣ подошелъ какой-то важный сановникъ въ сопровожденiи свиты; передъ нимъ толпа почтительно разступилась. Осмотрѣвъ внимательно великановъ, сановникъ обратился къ нимъ съ рѣчью. Великаны стали объяснять ему знаками, что они его не понимаютъ. Сановникъ сдѣлалъ какие-то распоряженiя и важно удалился.

Въ тотъ же день въ положении нашихъ путешественниковъ произошла перемена: ихъ всѣхъ разъединили другъ отъ друга. По уходѣ сановника имъ принесли обѣдъ, очевидно, для нихъ спецiально приготовленный, состоявшiй изъ нѣсколькихъ блюдъ. Каждому пища подавалась въ отдѣльной чашѣ, но ни ложекъ, ни вилокъ, ничего подобнаго имъ не давали, и ученые должны были извлекать пищу руками. После обѣда имъ подали по чашкѣ очень вкуснаго горячаго напитка, но, видимо, содержавшаго большой процентъ какого-то наркотическаго вещества. Красновъ замѣтилъ, что ихъ, вѣроятно, угощаютъ этимъ питьемъ для того, чтобы усыпить, а затемъ сонныхъ куда-нибудь перенести. Остальные согласились съ этимъ мнѣнiемъ, но тѣмъ не менѣе отъ питья не отказались. Въ самомъ дѣлѣ черезъ нѣсколько минутъ земные великаны погрузились въ сонъ. Когда же они очнулись, то каждый изъ пяти путешественниковъ увидѣлъ себя уже въ другой обстановкѣ и безъ своихъ товарищей: гдѣ же находились другiе путешественники и что было съ ними, онъ не зналъ. Такимъ образомъ наши друзья съ этого дня потеряли одинъ другого изъ виду, за исключенiемъ Виктора Павловича и Мэри, которымъ посчастливилось черезъ три дня увидѣться и съ этого дня уже не разлучаться.

Красновъ проснулся въ маленькой круглой комнаткѣ. Онъ съ изумленiемъ осмотрѣлся кругомъ и увидѣлъ, что друзей съ нимъ не было, а противъ него сидѣлъ маленькiй сѣдой старичекъ. Красновъ оказался плѣнникомъ въ большомъ замкѣ, въ большомъ съ точки зрѣнiя обитателя Марса, но въ которомъ Красновъ могъ ходить, не сгибаясь, только въ нѣкоторыхъ комнатахъ. Онъ былъ совершенно свободенъ въ предѣлахъ замка, но ему строго на строго запретили выходить за ворота, объяснивъ знаками, что при малѣйшей попыткѣ съ его стороны къ бѣгству, стража его убьетъ. Красновъ далъ понять, что онъ охотно повинуется такому требованiю и прежде всего желаетъ научиться местному языку. Такому его желанiю вполнѣ сочувствовалъ и хозяинъ замка и самъ цѣлые часы проводилъ съ нимъ, объясняя, какъ называются различные предметы и понятiя. Уже черезъ три дня Красновъ могъ сказать на языкѣ Марса, когда онъ хочетъ ѣсть, спать или гулять по саду замка. Владѣлецъ замка былъ въ восторгѣ. Онъ объяснилъ Краснову, что, когда они научатся вполнѣ понимать другъ друга, ему будетъ дано больше свободы, и онъ узнаетъ много интереснаго. А пока жизнь Краснова была, хотя и однообразна, но отнюдь не тягостна: онъ пользовался полнымъ комфортомъ и относительной свободой, въ его распоряженiи было нѣсколько слуг.

Красновъ ближе и ближе сходился съ своимъ хозяиномъ, необыкновенно умнымъ и симпатичнымъ карликомъ. Скоро уже онъ могъ объяснить карлику, откуда онъ прибылъ съ своими друзьями, при чемъ карликъ вполнѣ ему повѣрилъ: очевидно, осмотръ оставленнаго «Галилея» многое объяснилъ карлику и безъ словъ Краснова. Черезъ мѣсяцъ Красновъ уже настолько владѣлъ языкомъ Марса, что съ успѣхомъ могъ говорить съ своимъ хозяиномъ обо всемъ и вести съ нимъ ученые диспуты по всевозможнымъ вопросамъ. Съ этихъ поръ началась для Краснова новая жизнь, его ближайшее знакомство съ Марсомъ. Много интереснаго онъ узнавалъ изъ словъ и объясненiй своего хозяина, многое наблюдалъ лично, — и все вмѣстѣ заставляло его больше и больше раскрывать глаза отъ изумленiя.

(Окончанiе будетъ)