Мы еще не упоминали о малых телескопических мирах, носящихся между Марсом и Юпитером, и если отправимся мы за этою мятежною звездною демократиею, по какому-то чуду избегнувшею прожорливаго аппетита Юпитера, то не потому собственно, чтобы желали мы, по обычаю царедворцев, воспевать, как говорится, „славу тиранов неба“ . Мы не занимаемся здесь политикою и читателям, достаточно ознакомившимся с нашими принципами, известна как полнейшая наша в этом отношении невинность, так и желание наше всегда предлагать им достойные их предметы, вследствие чего мы и избрали сюжеты, в роде Юпитера, Солнца и проч. Но побеседуем несколько и о крошечных планетах, благо представился к тому случай.

Вот все оне пред нами. Восемьдесят планет — не так-ли на­звать их? Со времени открытия Паллады, которая имела неосторож­ность явиться после того, как Церера всем уже крайне надоела, им отказывают в этом титуле... Но мы на столько велико­душны, что поклонимся им тем ниже, чем меньше заявляют оне претензий. Итак, пред нами восемьдесят планет, перепу­тавшихся своими орбитами, подобно кольцам цепи и к тому-же так плотно, что будь эти кольца материальныя, то за одно из них можно было-бы приподнять все остальныя. Не ду­майте однакож, что эти планеты затисканы в слишком тесное про­странство и что им не хватает места для движения. Нет, подобнаго примера еще не бывало в природе: во владении их нахо­дится пояс шириною во сто миллионов лье, следовательно, оне не подвергаются опасности столкнуться в пространстве и нисколько не стеснены в своих движениях. Очень может быть также, что не взирая на неизбежные законы всемирнаго тяготения, мы никогда не увидим, чтобы парочка планет этих дружелюбно подошла друг к другу в пространствах небесных и, случись такое чудо, зажила-бы с той поры, подобно составным частям двойной звезды.

Что громадные миры, царящие в пространствах планетной си­стемы, составляют пребывание жизни и интеллекта — это факт, ко­торый без малейшаго ограничения допустят наши читатели, тем более, что дело это у нас давно уже решенное; но чтобы лиллипутский архипелаг астероидов мог быть допущен на пир всемирной жизни, в этом, быть может, иные еще и усомнятся. Когда втихомолку мы задаемся этим вопросом, то кажется нам, как будто и мы невполне убеждены в существовали такой породы карликов. Мы ясно представляем себе роскошную раститель­ность астероидов, вероятно очень слабую, но чрезвычайно разнообразную по формам и цветам; допускаем даже существование там тварей, имеющих некоторое сходство с нашими животными, но что касается людей...

Все зависит от происхождения астероидов и от сил, кото­рыми возбуждены проявляющаяся на них формы жизни. Втечении долгаго времени полагали, да и теперь еще многие полагают, что асте­роиды — это обломки мира, на котором царила некогда жизнь, но который погиб вследствие какого-то громаднаго переворота, причем обломки его разлетались в пространстве. Хотя и совершилось это далеко от нас и притом в эпоху, когда на Земле не открывался еще ни один человеческий глаз, но все-же это трагическое событие не ли­шено для нас интереса, особенно если вспомним, что и нам, быть может, предстоит подобная-же участь. Не станем, однакож, ду­мать об этом. Ольберс, открыв Палладу, столь неожиданным образом усложнившую прежнюю систему, вообразил себе, будто Паллада и Церера могут быть обломками одной и той-же планеты*). Точка пересечения двух орбит, по законам механики должна быть местом, где совершилась катастрофа. Так как плоскости орбит пересекаются по линии, которая с одной сто­роны примыкает к северной стороне Девы, а с другой — к Киту, то при существовании других, подобных-же обломков, можно было надеяться, что когда-либо ночью они пройдут там. Действительно, в этих узлах первоначально была замечена Юнона, а затем Ве­ста и другие астероиды и обитательницы пространств ежегодно посещали место, где роковая катастрофа навеки разлучила их. Итак, предположение, повидимому, потвердилось. В таком случае (нередко, однакож, жизнь возникает из смерти), светильник жизни мог погаснуть на разбитом светиле в ту минуту, когда рука смерти коснулась его и эта громада планетных обломков, лишен­ная царства жизни, одиноко носится теперь среди пустынь простран­ства. Но позднейшия открытия, увеличив число астероидов, распутав их орбиты и расширив занимаемые ими пояса, ослабили авторитет предъидущей гипотезы и дали повод к допущению другой единицы происхождения астероидов, если только единица эта существует.

*) Известно, что теоретическое предположение о существовании планеты между Марсом и Юпитером, возникло еще до Тиция (Titius) и принадлежит Кеплеру. Полюбуемся мимоходом, с какою безцеремонностью Кеплер обходился с планетами: „Intra martem et Jovem interposui planetam“, говорить он. (Myst. cosm) . соат.). „Я поместил планету между Марсом и Юпитером“.

Единица эта, клонящаяся в пользу обитаемости малых миров, есть космогоническая единица Лапласа. Если допустим, что планеты образовались вследствие сгущения паровых колец, постепенно покидаемых солнечным экватором, то для объяснения одно существования всех астероидов между Марсом и Юпитером. до­статочно предположить, что в их первичном кольце находилось одновременно несколько центров притяжения. Это вероятнейшая из всех гипотез. В таком случае следует допустить, что жизненныя начала, проявляясь различным образом и согласно с преобла­дающими на планетах силами, должны были вызвать к бытию органическия царства, соответственно с органическими условиями этих миров. Но как везде, так и здесь в особенности, воздерживаемся от личных соображений на счет природы, условий существования, величины и образа жизни этих неведомых существ.

Преположим однакож, что там, как и у нас, есть крошечныя мыслящия существа: без этого невиннаго предположения глава, которую вы читаете, не имела-бы никакого значения и пла­неты интересовали-бы нас только в смысле оценки многотрудных бдений нашего добрейшаго г. Гольдшмидта.

Если сутки на астероидах заключают в себе 24 часа, что, повидимому, подтверждается изследованиями только-что упомянутаго знаменитаго наблюдателя, то в этом только и состоит общая точка соприкосновения между астероидами и нашею Землею, точка, которую мы не упустим однакож из вида. Но это почти единственная связь, соединяющая нас с мирами этими, так как в силу всех других характеристических условий, астероиды являются миром, совершенно отличным от нашего.

Среднее разстояние их от Солнца равняется 2,645, если примем разстояние Земли от Солнца за 1, а годичное кругообращение = 1,571 дню, или четырем годам с третью. Но как разстояния их, так и самое кругообращение изменяются в очень широких пределах. Так планета Флора, наименее удаленная, может приблизиться к нам только на 30 миллионов лье, а самая дальняя, Максимилиана, отстоит от нас на 190 миллионов лье. Год первой планеты заключает в себе 1,198 дней, или три года с третью, а послед­ней — 2,343 дня, или болие 6 лет, следовательно годичные их периоды изменяются от единичнаго содержания почти до двойнаго. Некоторыя из планет обладают почти равными годами: так, например, относительные годы Пандоры, Паллады и Летиции заключают в себе 1,683^дн.., 2; 1,683^дн.., 9; 1,684^дн.., 8.^дн.. Свет и теплота, получаемые ими от Солнца, изменяются еще в большей мере, уменьшаясь в обратном отношении квадратов разстояний.

Времена года — элемент, представляющий столь важное биологическое значение — вообще не таковы на малых планетах, как на больших. Наши времена года зависят от наклонения оси вращения Земли к эклиптике. Земной шар поочередно представляет Солнцу оба полушария свои: от весны до осени-северное полушарие, а от осени до весны — южное. В то время, как мы наслаждаемся летнею теплотою, наши антиподы зябнут, и наоборот; времена года беспрерывно вращаются вокруг земнаго шара и таким образом пополняют друг друга. Это первый порядок времен года. Известно, что во время своего годичнаго движения вокруг Солнца, Земля не описывает правильный круг. Различия в температуре, обусловливаемыя наибольшим приближением Земли к Солнцу во время перигелия и наибольшим удалением ея во время афелия (иначе — ея эксцентричностью], производят второй порядок времен года, нечувствительный для нас вследствие силы перваго порядка.

Но не то происходит на малых планетах: на большей части из них, первый порядок времен года не чувствителен, вследствие преобладания втораго, Их орбиты гораздо эксцентричнее, чем орбиты больших планет. Самая слабая эксцентричность - 0,040 для Гармонии и 0,046 для Конкордии — в три раза больше эксцентрич­ности Земли; а наибольшая равна 0,338 для Полимнии и 0,320 для Азии, но это уже эксцентричность кометная. Из этого следует, что на планетах, которыя подобно Полимнии, Азии и даже Эвридике, в своих перигелиях находятся в два раза ближайшем разстоянии от Солнца, чем в афелиях, — зима и лето определяются изменением разстояний, а не наклонением оси вращения, разве наклонение это черезчур уж велико. Вместо того, чтобы пополнять друг друга, времена года одинаковы во всех точках малых планет и притом в одне и те-же эпохи. Теплота и свет, получаемые ими от центральнаго светила, изменяются в отношении 4 к 1; видимый диаметр Солнца равняется от 8' до 4', в то время как для Земли крайние члены пропорции разнятся только на ¹/₃₀ своих величин. Итак, как климат, так и времена года астероидов существенно разнятся от наших и, кроме того, подвергаются постоянным изменениям, обусловливаемым наклонением оси вращения планет.

Третий порядок времен года, недавно указанный нам нашим запальчивым товарищем, г. де-Фонвиелем, зависит от наклонения планетных орбит к солнечному экватору. Небольшия планеты, ка­ковы Ниобея, Евфросиния и в особенности Паллада, представляют большое наклонение. Известно, что различныя части солнечнаго диска не в одинаковой мере обладают световою и теплотворною силами и что полюсы Солнца холоднее и темнее, чем его экваториальныя облас­ти. Из этого следует, что сумма теплоты, получаемой астероидом, должна находиться в обратном отношении к его гелиоцентрической широте.

Явление это, незаметное на земном шаре, плоскость котораго наклонена к плоскости солнечнаго экватора только под углом 6°, должно замечаться на вышеупомянутых планетах, а в особенности на Палладе, которой наклонение равно 30°. В связи с эксцентрич­ностью (вообще очень большою для сильно-наклоненных орбит), явлением этим устанавливается на малых планетах порядок времен года, очень отличный от таковаго на земном шаре.

В сравнении с нашим миром, миры эти очень малы. Очень жаль, что не были они открыты в эпоху препирательств Лейбница и Бернульи на счет безконечно-малых величин, а то эти знаме­нитые бойцы могли-бы послать им свои „Pipericoles“ . Дей­ствительно, диаметр бóльшей из планет, Весты, равен 105 лье, а ея радиус имеет около пятидесяти лье. Вот очень скромный островок среди необъятнаго архипелага, едва-ли соблазнили-бы наше самолюбие. Впрочем, как знать? Нередко гордость находится в обратном отношении к достоинствам. Быть может обладатели этого островка считают себя первыми после Бога, превознесенными среди живых тварей; быть может, подобно тому, как делается это у нас, они проводят жизнь в стараниях присоединить к своим владениям несколько вершков земли или оттягать песчинку. Но в сравнении с подругами своими, Веста — это гигант; есть планеты которыя можно-бы почти захватить рукою и покатить по полям нашим, подобию тому, как пускаем мы по рельсам огромные поезды наших железных дорог. Гестию, например, диаметр которой не более трех лье, можно-бы перевезти на нескольких товарных поездах. Поверхность этих крошечных планет меньше поверхно­сти иных из департаментов Франции и хороший ходок мог-бы обойти вокруг них втечении одного дня. Как мы велики и могуще­ственны в сравнении с этими пигмеями! Несомненно, что сравнение клонится в нашу пользу, а потому останемся здесь, где мы царим во всем блеске нашего всемогущества. Главное... не будем про­стирать взоров наших дальше этого лиллипутскаго архипелага, так как он может упасть — увы! — на громадную и благородную планету Юпитера, царственно носящуюся в небесных пространствах, причем и мы рухнем тогда в бездну нашего ничтожества.