Едва уловимая до сихъ поръ идея обитаемости мiровъ не находитъ еще условiй для своего развитiя въ эпоху, до которой мы достигли. Вопервыхъ, истины физическiя не могутъ еще выступить изъ облекающаго ихъ мрака, потому что естествовѣдѣнiе, какъ положительная наука, еще не существовало; во-вторыхъ, даже истина нравственная встречаетъ препятствия для своего проявленiя, такъ какъ религiознаго свойства оттенки, сливавшiеся въ минувшихъ вѣкахъ съ истиною этою и поддерживавшiе ее, замѣняются теперь ученiемъ дiаметрально противоположнымъ. Но самая идея не умираетъ; она находится только въ летаргическомъ снѣ, прерываемомъ повременамъ перемежающимися пробужденiями.

Странный видъ представляетъ взорамъ историка состоянiе европейскаго мiра втеченiи первыхъ вѣковъ нашей эры. Вслѣдъ за политеизмомъ греческимъ и римскимъ, за обоготворенiемъ всѣхъ силъ природы, за всестороннимъ развитiемъ всѣхъ страстей человѣческихъ, настаетъ эпоха всеобщаго утомленiя, потребности новыхъ вѣрованiй, новыхъ кругозоровъ, новыхъ надеждъ.

Чтобы замѣнить угаснувшiя вѣрованiя, необходима была новая религiя: подобно тѣлу, душа не можетъ жить безъ пищи.

Едва безчисленному множеству божествъ и героевъ противопоставилось понятiе божественнаго Единства, какъ душа, до тѣхъ поръ обуреваемая противоположными силами или увлекаемая различными стремленiями, тотчасъ же усвоила себѣ это новое понятiе, водворившее миръ тамъ, гдѣ неистовствовали прежде бури. Только люди, заинтересованные сохранениемъ стараго порядка вещей, сильные дня, противодѣйствовали распространенiю новыхъ идей, но ихъ преслѣдованiя привели къ тѣмъ именно результатамъ, которые всегда достигаются преслѣдуемыми мыслями — къ полному торжеству послѣднихъ.

Поэтому мы видимъ, что всѣ благородные и высокiе умы этой эпохи, отвергая формы древности, забываютъ о Землѣ, которая служитъ темницею для души — этой Психеи, со столь слабымъ и робкимъ полетомъ. Они привѣтствуютъ зарю новой эры и погружаются въ созерцанiе идеальныхъ, открываемыхъ религiею, красотъ. Но человѣкъ по природѣ своей такъ немощенъ, что легко выходитъ онъ изъ предѣловъ возможнаго и, подчиняясь реакцiи минувшихъ идей, тотчасъ же устремляется въ недосягаемую даль. Вѣка, радостно взиравшiе, какъ благословенные роды насыщались чистыми водами христiанскаго ученiя, въ то же время съ горестiю видѣли, что мистицизмъ обрывалъ первые цвѣты юношескихъ душъ. Разверзлись небеса, но Земля изчезла, или выражаясь точнѣе, она представлялась человѣку подъ однимъ только видомъ: внизу — юдоль испытанiй, вверху — пресвѣтлая обитель, гдѣ добродѣтель уготовляетъ избранникамъ престолъ славы.

Подъ влияниемъ подобныхъ воззрѣнiй, могла-ли идея множественности мiровъ развиваться въ умахъ, приводить въ движенiе мысль и возбуждать энтузiазмъ? Небо и Земля представляли дуализмъ, освященный глаголами Новаго и Ветхаго завѣтовъ: ничего не могло быть проще, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и безполезнѣе такой системы. Къ чему людямъ, жизнь которыхъ составляла только переходъ къ вѣчному блаженству, заниматься изученiемъ Земли и свѣтилъ? Какое значенiе имѣли науки физическiя для того, кому откровенiе выяснило его грядущiя судьбы, которыя только и заслуживаютъ нашего вниманiя? Въ уедiненiи и молитвѣ будемъ проводить дарованную намъ Богомъ жизнь будемъ, тщательно устранять отъ себя всѣ соблазны мiрскiе, всѣ поводы, могущiе заставить насъ забыть о конечномъ предѣлѣ нашемъ; пусть взоры наши никогда не имѣютъ другой цѣли, кромѣ лучезарной точки, къ которой волны времени уносятъ всѣхъ насъ.

Палингенезическiя идеи составляютъ, повидимому, неотъемлемое достоянiе человѣчества. Жизнь находится въ постоянномъ движенiи отъ перваго до послѣдняго изъ существъ; ничего не теряется; мiръ есть безпрерывный и постоянный процессъ видоизмѣненiй. Во второмъ вѣкѣ нашей эры, Оригенъ *) является представителемъ подобныхъ воззрѣнiй. Земля занимаетъ у него второстепенное мѣсто въ средѣ миллiоновъ подобныхъ ей мiровъ и вселенная по временамъ обновляется въ своемъ составѣ уничтоженiемъ и зарожденiемъ матерiальныхъ мiровъ. Души переселяются изъ одного мiра въ другой, гдѣ и протекаетъ ихъ грядущая жизнь, а не въ неподвижномъ небѣ i не вѣчномъ аду. Хотя это не совсѣмъ согласуется съ ученiемъ Церкви, но Оригенъ никакъ не желаетъ прослыть еретикомъ. Онъ старается согласить идею множественности мiровъ съ текстомъ св. Писанiя и комментируя слѣдующiя слова Евангелiя: „И соберутъ ангелы праведниковъ отъ вершины небесъ до ихъ предѣловъ“, слѣдующимъ образомъ объясняетъ значенiе употребленнаго здѣсь множественнаго числа: „Каждое небо имѣетъ начало и предѣлъ, т. е. конецъ устройства, свойственнаго этому небу. Такимъ образомъ, послѣ пробыванiя здѣсь, на Землѣ, человѣкъ достигаетъ обители въ нѣкоторомъ небѣ и заключающагося въ послѣднемъ совершенства. Оттуда онъ проникаетъ во вторую обитель, во второе небо и въ соотвѣтствующее этому небу совершенство, затѣмъ въ третью обитель, въ третье небо и въ иное совершенство. Однимъ словомъ, слѣдуетъ допустить, что всѣ небеса, въ которыхъ Богъ соберетъ избранниковъ своихъ, имѣютъ начало и предѣлъ“. Въ одномъ изъ толкованiй своихъ на псалмы, Оригенъ, по замѣчанiю Жана Рено, исходитъ изъ болѣе еще опредѣленнаго свидѣтельства въ пользу идеи множественности мiровъ. Онъ утверждаетъ, что физическая красота мiровъ просвѣтляется по мѣрѣ того, какъ послѣднiе возносятся надъ Землею. По поводу словъ Давида: „Господи, дай мнѣ познать число дней моихъ“, словъ, которыя Оригенъ принимаетъ далеко не въ ихъ прямомъ смыслѣ, онъ говоритъ: „Есть дни, которые принадлежатъ сему мiру, но есть и такiе, которые находятся внѣ его. Проходя по своду небесному, Солнце позволяетъ намъ наслаждаться извѣстными днями, но душа, достойная вознестись во второе небо, находитъ тамъ совсѣмъ иные дни; будучи-же восхищена, или прибывъ въ третье небо, она обрѣтаетъ тамъ дни еще болѣе лучезарные и не только наслаждается этими невыразимыми днями, но и слышитъ глаголы, повторить которыечеловѣкъ не можетъ **).

*) Родился въ 185 году, умеръ въ 252 году

**) Homelies, I, in psalm. XXXVIII. Для уразумѣнiя истиннаго значенiя этихъ трехъ небесъ, необходимо замѣтить, что по понятiямъ Оригена и христiанъ тогдашней эпохи, нашъ мiръ заключаетъ въ себѣ три небесныя сферы, окружающiя Землю: первое небо составляетъ область воздуха и облаковъ; второе — есть пространство, въ которомъ двигаются свѣтила; третье — небо, находящееся за областью звѣздъ, есть пребыванiе Всевышняго, обитель избранниковъ, созерцающихъ лице Бога.

Но какiе-же это обители и какое число дней должны совершить мы для достиженiя царства мiра? Чтобы подыскать авторитетный отвѣтъ на вопросы эти, Оригенъ еще разъ прибѣгаетъ къ истолкованiю библейскихъ словъ.

Въ книгѣ Числъ опредѣлено число становъ еврейскаго народа, отъ исхода изъ Египта, до Iордана; становъ этихъ было 42, чтó равняется числу колѣнъ отъ Авраама до Iисуса Христа. Прибавимъ, что названiя становъ имѣютъ неопредѣленное значенiе, изъ котораго толкователь можетъ почерпать все, что ему необходимо. Для Оригена не надо было больше: усматривая въ этомъ мистическое значенiе странствованiй души, начиная отъ Рамессе (движенiе нечистаго), до Абарiма (переходъ), онъ устанавливаетъ лѣствицу переселенiй души. „Послѣднiй станъ есть Iорданъ, рѣка Господа“.

Но, какъ уже замѣчено, существуетъ не только множество мiровъ одновременно, но до сотворенiя нашей вселенной существовало, а послѣ ея окончанiя будетъ существовать безчисленное множество послѣдовательныхъ вселенныхъ. Кажется, что, по мнѣнiю Оригена, мiръ совѣченъ Богу и что отъ начала вѣковъ души воплощались въ различныхъ мiрахъ.

„Если вселенная имѣетъ начало“ говоритъ онъ, „то чемъ проявлялась дѣятельность Бога до сотворенiя вселенной? Грѣшно и, вмѣстѣ съ тѣмъ, безумно было бы думать, что божественная Сущность пребывала въ покоѣ и бездѣятельности и было время, когда благость ея не изливалась ни на одно существо, а всемогущество ея ничѣмъ не проявлялось. Полагаю, что еретикъ не легко отвѣтитъ на это. Что касается меня, то скажу, что Богъ приступилъ къ своей дѣятельности не въ то время, когда былъ созданъ нашъ видимый мiръ и подобно тому, какъ послѣ окончанiя послѣдняго, возникнетъ другой мiръ, точно такъ до начала вселенной существовала другая вселенная (На полѣ находится помѣтка: Cave и caute lege). То и другое подтверждается св. Писанiемъ. Исаiя учитъ насъ, чтó произойдетъ поcлѣ окончанiя нашего мiра. „Будутъ другiя небеса и другой мiръ“. (Isaie LXVI, 22). Эклезiастъ, съ своей стороны указываетъ, чтó было до начала мiра. „Что было? То, что должно быть. Что сотворено? То, что будетъ еще сотворено. Ничто не ново подъ Солнцемъ и никто ни можетъ сказать: „вотъ новый предметъ, ибо онъ существовалъ уже въ вѣкахъ, предшествовавшихъ намъ“. Ecclésiast. I, 9). Таковы свидѣтельства, указывающiя, чтó было и чтó будетъ. Итакъ, слѣдуетъ полагать, что не только существуютъ одновременно многiе мiры, но до начала нашей вселенной существовали многiя вселенныя, а по окончанiи ея будутъ существовать другiе мiры. — Затѣмъ Оригенъ переходитъ къ филологическимъ соображенiямъ на счетъ слова χαταβολη, которое переводится словами: constitutionem Mundi.

Комментируя мысли Оригена относительно множественности мiровъ, св. Iеронимъ не слишкомъ однакожъ подрываетъ ихъ значенiе, а позже св. Аѳанасiй, доказывая единичность Бога, добавляетъ, что этимъ не обусловливается еще единичность мiра. „Творецъ всего сущаго,“ говоритъ онъ, — могъ создать, кромѣ обитаемаго нами мiра, и другiе мiры“ *).

*) Origenis opera omnia, edit. in-fol, 1733 Principis, lib. III, cap V.

Contra Gen. I. Ipse opifex universum mundun unum fecit ut ne multis constructis, multi quogue opifices putarentur; sed uno opere existente, unus quoque ejus autor crederetur. Nec tamen, quia unus est effectus, unus quoque est mundus nam alios etiam mundos Deus fabricari poterat.

Книга, подлинность которой долго была оспариваема — Зогаръ, еврейскихъ раввиновъ и, по всѣмъ вѣроятiямъ, написанная Cимономъ-бэнъ-Iохаи во второмъ вѣкѣ нашей эры, равнымъ-же образомъ проповѣдуетъ движенiе Земли вокругъ Солнца и идею множественности мiровъ. „Доктрина о множественности мiровъ и множественности существований, говоритъ А. Пеццани *), — изложена въ Зогарѣ, Сеферѣ (Sepher), Жезирѣ (Iesirah), въ большомъ и маломъ Индра и въ прибавленiяхъ къ Зогару. Нѣкоторые Евреи относили это ученiе къ эпохѣ Моисея, сообщившаго его, въ видѣ таинственнаго преданiя семидесяти старцамъ въ то время, когда онъ далъ законъ Синая младенчествующему народу. Иные утверждаютъ, что оно было возвѣщено Аврааму. Вотъ мѣсто изъ книги этой, въ которомъ самымъ положительнымъ образомъ изложено ученiе объ истинной системѣ мiра.

„Книга Шамуна-Старца (да будетъ благословенно имя его) пространно излагаетъ, что Земля, подобная шару, вращается вокругъ самой себя. Одни изъ ея обитателей находятся вверху, а другiе внизу; виды и небеса измѣняются для нихъ, смотря по вращательному движенiю Земли, но сами они всегда сохраняютъ равновѣсiе. Когда какая-нибудь часть Земли освѣщена, то это день; когда другiя части погружены во мракъ, то это ночь. Есть страны съ очень короткими ночами“ **)

Кромѣ этихъ положительныхъ выраженiй въ Зогарѣ встрѣчаются слова, въ родѣ слѣдующихъ: „Господь всѣхъ вѣдомыхъ и невѣдомыхъ мiровъ“ ***).

Къ какой-бы эпохѣ ни относился Зогаръ, но въ первый разъ онъ былъ изданъ въ Испанiи, въ тринадцатомъ вѣкѣ, задолго до рожденiя Коперника. Для Евреевъ онъ былъ тѣмъ, чѣмъ было ученiе Оригена для христiанъ. Зогаръ противополагаетъ истинную систему мiра тѣмъ узкiмъ воззрѣнiямъ, въ силу которыхъ Земля считалась средоточiемъ вселенной. Изъ этого видно, что въ первые вѣка христiанской эры идея обитаемости свѣтилъ и величины вселенной находила уже послѣдователей, равно какъ и до и послѣ этой эпохи религiозного обновленiя.

*) La Pluralité des existences de L'Ame conforme à la doctrine de la Pluralité des Mondes, 1865, p. 114.

**) Le Zohar, 3 partie, fol. 10. recto. См. Франкъ, la Kabbale.

***) In Zohar, Deus Mundorum dicitur tum revelatorum, tum absconditorum. Fabricius, Bibliotheca graeca, lib. I, cap. IX

Но не таковы были общепринятая понятiя о строенiи вселенной и намъ помнится, что главнѣйшiя положенiя Оригена подверглись осужденiю на Халкедонскомъ соборѣ, а впослѣдствiи на пятомъ соборѣ Константинопольскомъ. Въ половинѣ перваго вѣка нашей эры, ложная система мiра, основанная на наблюденiи видимыхъ явленiй, освящалась ученiемъ Александрiйской школы и въ особенности — ученiемъ Птоломея. Мысли о движенiи Земли покоились сномъ въ нѣкоторыхъ таинственныхъ книгахъ, дошедшихъ отъ временъ Пиѳагора и идея превосходства нашей Земли или, скорѣе, ея единичности въ средоточiи вселенной, господствовала надъ умами и утверждала ихъ въ ложныхъ понятiяхъ. Установленный Птоломеемъ фактъ въ мiрѣ физическомъ дивно совпадалъ съ фактами, установленными евангелистами въ области нравственнности и всякое движенiе внѣ оффицiальной системы казалось или лишеннымъ здраваго смысла, или достойнымъ осмѣянiя. Отъ перваго до пятнадцатаго столѣтiй, европейское общество развивалось между поверхностью Земли и сводомъ неба, какъ будто въ безпредѣльныхъ пространствахъ не было ничего другаго, кромѣ замкнутаго со всѣхъ сторонъ земнаго шара.

Если кто-нибудь осмѣливался допускать возможность существованiя другихъ мiровъ и сомневался въ превосходствѣ Земли, то люди серьезные, учители закона, глумились надъ нимъ, если только не относились съ презрѣнiемъ къ подобнаго рода вздорамъ или не причиняли ихъ дерзкимъ творцамъ дѣйствительныхъ невзгодъ. Мы видѣли, что Плутархъ, послѣднiй представитель древняго мiра, изложилъ исторiю подобныхъ мыслей; призовемъ теперь Лактанцiя, первейшую личность того новѣйшаго мiра, который втеченiи пятнадцати столѣтiй упорно наблюдалъ только свой внутреннiй строй.

Въ трактатѣ своемъ „О ложной мудрости“ (De falsa Sapientia), Лактанцiй *) премило подшучиваетъ надъ всѣми философами прошедшихъ временъ, трактовавшими о природѣ мiровъ. Выставляя на видъ парадоксы, опровергая факты съ ихъ выводами, все критикуя, онъ съ самоувѣренностью педагога рѣшаетъ спорные вопросы. Упоминая сначала о нѣкоторыхъ мысляхъ относительно обитаемости свѣтилъ, Лактацiй говорить, что по нелѣпымъ понятiямъ Ксенофана, Луна въ двадцать два раза больше Земли; въ довершенiе глупости своей, Ксенофанъ полагаетъ, что Луна вогнута и что на ней есть другая Земля, которая можетъ быть обитаема породою людей, отличною отъ нашей. Изъ этого слѣдуетъ, что Селениты имѣютъ другую Луну, обязанную освѣщать ихъ по ночамъ, подобно нашей Лунѣ, озаряющей своимъ свѣтомъ мракъ Земли. Послѣ этого и мы, чего добраго, служимъ Луною для какой-нибудь нижней Земли **)!

*) Родился около половины третъяго столѣтiя, умеръ въ 325 году.

**) Iосифъ Изеусъ (Iosephus Isaeus), въ замѣткахъ своихъ Лактанцii комментируетъ слова: Intra concavum Lunae sinum esse aliam terram. Кромѣ Ксенофана, какъ говоритъ Цицеронъ (in Lucull.), Пиѳагоръ, какъ кажется, полагаетъ, что на Лунѣ, равно какъ и на другихъ свѣтилахъ, есть четыре стихiи, горы, долины, моря, однимъ словомъ все, находящееся на Землѣ. Но если вѣрить Ямблику (de symbol. pythagor.) и св. ѳомѣ (in secundo Aristotelis de coelo com. 49), то воззрѣнiя эти представляют чисто-мистическое значенiе.

Бэль (Bayle) полагаетъ, что Лактанцiй не понялъ Ксенофана; но и Бэля вводить въ этомъ случаѣ въ заблужденiе слово sinum, которое означаетъ не внутренность Луны, а скорѣе ея сторону. Ксенофанъ очевидно хотѣлъ сказать, что обитатели Луны заключены не во внутренности планеты этой, а въ обширныхъ и глубокихъ ея долинахъ. Ясно, что Лактанцiй слѣдуетъ мысли этой, такъ какъ онъ противополагаетъ ей слова: Селениты „имѣютъ другую Луну, освѣщающую ихъ по ночамъ.“

Затѣмъ онъ торжественно добавляетъ: „Что сказать о людяхъ, допускающихъ существованiе антиподовъ и помѣщающихъ какихъ-то людей подъ нашими ногами? Можно-ли быть настолько ограниченнымъ (tam ineptum), чтобы думать, будто есть люди, у которыхъ ноги выше головы, что существуютъ страны, гдѣ все стоитъ вверхъ дномъ, гдѣ плоды висятъ снизу вверхъ, верхушки деревьевъ стремятся внизъ, дождь, снѣгъ и градъ падаютъ снизу вверхъ! Послѣ этого нечего удивляться висячимъ садамъ и относить ихъ къ числу семи чудесъ, потому что есть-же на свѣтѣ философы, которые помещаютъ въ воздухе поля и моря, города и горы. Подобныя заблужденiя встречаются у людей, полагающихъ,что Земля кругла.“

Затѣмъ онъ великолѣпнѣйшимъ образомъ доказываетъ, что Земля не кругла и — фактъ замѣчательный — подобно Плутарху, о которомъ мы бесѣдовали въ предъидущей главѣ, Лактанцiй изо всехъ силъ хватается за истину и затѣмъ далеко отбрасываетъ ее отъ себя. „Если спросите вы, говоритъ онъ, — у людей, поддерживающихъ подобныя нелепости, почему у антиподовъ все тела не падаютъ въ нижнюю часть неба, то вамъ отвѣтятъ, что согласно съ природою вещей, все тяжелое стремится къ центру (ut pondera in medium ferantur), что все направляется къ этому центру, подобно спицамъ въ колесе, а тѣла легкiя, каковы облака, дымъ, огонь и проч. удаляются отъ средоточiя и поднимаются вверхъ. Право, не знаю, что нелѣпѣе: заблужденiя-ли этихъ людей, или ихъ упрямство“ *)?

Вотъ такимъ-то образомъ отделывали людей, осмѣливавшихся сомнѣваться въ истинности преподаваемой системы. Св. Iоаннъ Златоустъ, св. Августинъ **), преподобный Бэда и Абулензисъ (Abulensis) рукоплещутъ рѣзкимъ нападкамъ Лактанцiя и даже стараются превзойти его. Геродотъ говоритъ, что онъ не можетъ воздержаться отъ хохота, когда при немъ говорятъ, будто „море окружаетъ вселенную и что Земля кругла, какъ шаръ.“ Св. Iоаннъ Златоустъ тоже не далече ушелъ: онъ готовъ вступить въ состязанiе со всякимъ, осмеливающимся утверждать, что Земля кругла и что непохожа она на палатку или на шатеръ ***). Бэда добавляетъ, что „не слѣдовало-бы допускать небылицъ, разсказываемыхъ объ антиподахъ“ ****).

*) Lactantii Firmiani opera quae exstant omnia. In 4°, Caesenae, 1646

**) De Civitate Dei, lib.XVI, cap. IX. Quod vult Deum, cap. XVII, ubi dogma istud philosophicum perinde ut in jure canonico, causa XXIV, quaest. III, cap. XXXIX, haeresibus adscribitur. Fabricius, Bibliotheca graeca.

***) Homélie XYI, De Epist. ad Hebroeos.

****) De ratione temporum, cap. XXII.
Прокопiй Газеусъ (Gazoeus), въ доказательство того, что нѣтъ другаго материка и что море занимаетъ нижнюю часть мiра, приводитъ слова Псалмопѣвца (псал. XXIV, 2): „Онъ основалъ Землю на водахъ“ *). Тостатъ (Tostat), наконецъ, утверждаетъ, что не можетъ быть ни другого мiра, кромѣ обитаемаго нами, ни антиподовъ, ни чего-бы то ни было, потому что апостолы, странствуя по всему обитаемому мiру, не переходили однакожъ за равноденственную линiю; но какъ Iисусъ Христосъ желаетъ, чтобы всѣ люди обрѣли спасенiе и познали проповѣданную Имъ истину, то странствованiя апостоловъ по такимъ странамъ (будь только онѣ обитаемы), являлись-бы и приличными, и необходимыми, тѣмъ болѣе, что Спаситель заповѣдалъ апостоламъ наставлять всѣ народы и проповѣдывать Евангелiе во всемъ мiрѣ“ **). Св. Виргилiй, епископъ Зальцбургскiй, былъ отлученъ отъ церкви папою Захарiемъ не потому собственно, что онъ вѣровалъ въ существованiе антиподовъ, но вслѣдствiе его убѣжденiя, будто подъ нашимъ мiромъ есть другой обитаемый мiръ. Поэтому, авторъ „Луннаго Мiра“ (Monde dans la Lune), желая доказать, что новость идеи объ обитаемости Луны не составляетъ еще достаточной причины для того, чтобы отвергать идею эту, говоритъ: этихъ примѣровъ вы достаточно можете усмотрѣть, съ какимъ упорствомъ и ожесточенiемъ многiе изъ ученыхъ людей придерживались, столь грубаго заблужденiя и насколько, по ихъ мнѣнiю, представлялось мало вѣроятнымъ и мыслимымъ, чтобы подъ Землею существовали люди. Но отвергать мысль о существованiи людей на Лунѣ никакъ не слѣдуетъ, хотя, повидимому, она и не согласуется съ общепринятыми мнѣнiями ***).

*) Commentarii in primo capitulo Genesis.

**) Comment. in I Genesis.

***] Le Monde dans la Lune, de la trad, du Sieur de la Montagne, 1 part. p. 10.

Такъ какъ система Птоломея о неподвижности Земли въ средоточiи мiра не замыкала въ себѣ необходимо мысль о шаровидности послѣдней, то и видимъ мы, что въ шестомъ вѣкѣ установились самыя нелѣпыя мнѣнiя одного египетскаго монаха относительно новаго вида вселенной. Козьма, прозванный Индикоплевстомъ вслѣдствiе путешествiя его въ Индiю, написалъ „Топографiю христiанскаго мiра,“ съ цѣлью опроверженiя мнѣнiй людей, утверждавшихъ будто Земля шаровидна. По его мнѣнiю, Земля четырехугольна или, точнѣе, продолговата и подобна параллелограму, котораго большiя стороны въ два раза длиннее малыхъ; поверхность ея плоская; неопредѣленное пространство водъ окружаетъ эту равнину и образуетъ внутри материка четыре озера: Средиземное и Каспiйское моря, заливы Аравiйскiй и Персидскiй. На востокъ отъ внѣшнихъ морей, зоркiй путникъ могъ-бы увидѣть Эдемъ, но, какъ кажется, никто изъ смертныхъ не видѣлъ еще этой блаженной обители. За предѣлами водъ, въ недоступномъ пространствѣ, высятся четыре стѣны, замыкающiя вселенную; на известной высота онѣ сходятся аркою, образуя такимъ образомъ сводъ небесный, надъ которымъ находится лучезарный Эмпирей. Подъ сводомъ двигаются звѣзды; послѣдовательность дней и ночей обусловливается большою горою, находящеюся на сѣверѣ и за которую Солнце закатывается каждый вечѣръ.

Понятно, что творецъ этой клетки и не думалъ о множественности мiровъ; впрочемъ, мы несказанно благодарны ему за такое вниманiе.

Аравитяне такъ высоко ставили книгу Птоломея, что въ порывѣ восторга назвали ее Альмагестъ, самою большою книгою, книгою по преимуществу, подобно евреямъ, назвавшимъ свои священныя книги Библiею. Восточные калифы, победители константинопольскихъ императоровъ, не иначе соглашались иногда на заключенiе мира, какъ подъ условiемъ полученiя рукописи Альмагеста. Понятно, что при такихъ условiяхъ, религiозный переворотъ, произведенный Магометомъ въ седьмомъ столѣтiи, не коснулся священнаго зданiя Птоломея и возвелъ духовную систему свою на физической основѣ александрiйскаго философа. Это столь-же ясно доказывается главами Корана, въ которыхъ приведены астрономическiя соображенiя о настоящей и будущей жизни, какъ и мнимыми чудесами пророка, разсѣкшаго, будто-бы, Луну пополамъ и заставившаго Солнце обратиться вспять, въ угоду Али, который не кончилъ своей молитвы. XVII Сурата, озаглавленная „Ночное странствованiе“, основана на воздушномъ путешествiи Магомета въ предѣлахъ семи небесъ къ престолу Бога, путешествiи, совершенномъ при содѣйствiи ангела Гаврiила и кобылицы Баракъ которую преданiе представляетъ существомъ окрыленнымъ, съ лицомъ женщины, туловищемъ лошади и съ павлиньимъ хвостомъ *). Идея физическаго мiра является одною и тою-же у всѣхъ народовъ и Сирацины въ этомъ отношенiи могутъ подать руку христiанамъ, такъ что законнымъ образомъ можно упрекать въ невѣжествѣ не ту или другую религiозную систему, а младенчество человѣчества. Въ послѣднемъ случаѣ упрекъ былъ-бы, впрочемъ, несправедливъ.

*) „Долго спорили, говоритъ Казимирскiй, — въ первыя времена исламизма на счетъ действительности этого небеснаго путешествiя. Одни утверждали, что ночное восхожденiе Магомета на небеса совершилось только въ видѣнiи; другiе — что оно произошло на самомъ дѣлѣ и тѣлесно. Поддерживавшiе первое толкованiе, основывались на свидѣтельствѣ Моавiи (Moawiah), товарища Магомета (впослѣдствiи калифа), который всегда считалъ видѣнiемъ путешествiе это, а также на свидѣтельствѣ Аиши (Aïcha), жены пророка, уверявшей, что Магометъ никогда не ночевалъ внѣ дома. Не доставало только вмѣшательства этихъ личностей, столь ненавистныхъ нѣкоторымъ сектамъ, шiитамъ, напримѣръ, чтобы противоположное мнѣнiе окончательно утвердилось. Такимъ образомъ, въ настоящее время мусульмане вообще убѣждены, что восхожденiе Магомета на небо совершилось въ дѣйствительности. Добавляютъ еще, что это небесное путешествiе, во время котораго Магометъ видѣлъ семь небесъ и бесѣдовалъ съ самимъ Богомъ, совершилось съ такою быстротою, что пророкъ нашелъ свою постель еще теплою и успѣлъ поддержать горшокъ, въ которомъ кипѣла вода и который готовъ былъ опрокинуться въ минуту ухода Магомета, такъ что изъ горшка не пролилось ни одной капли воды.

До сихъ поръ мы ничего еще не говорили о главномъ видѣ подъ которымъ представляется таинственная эпоха отъ перваго до десятаго вѣка, т. е. о ея легендарномъ видѣ. Втеченiи этого перiода видѣнiя смѣняются видѣнiями и христiанское ученiе о грядущей жизни пролагаешь по мистическому небу многочисленные пути, по которымъ одна за другою следуютъ благочестивыя души. Небезъинтересно замѣтить здѣсь, въ какой тѣсной связи находятся космографическiя идеи съ вымысломъ и даже съ теологическими принципами и указать на паразительное легковѣрiе, съ которымъ длинный рядъ поколѣнiй относился къ небылицамъ извѣстнѣйшихъ мечтателей. Житiя святыхъ переполнены наивными разсказами о восхищенiи на небеса, о посѣщенiи чистилища и — рѣже, впрочемъ — о нисхожденiяхъ въ адъ. Миѳы Платона о Герѣ-Армянинѣ (Her l'Arménien) и Плутарха о ѳеспезiѣ (Thespésius) исчезаютъ подъ волнами средневѣковыхъ легендъ. Св. Iоаннъ Златоустъ говорить, что „разсказы выходца съ того свѣта пользовались-бы безусловною вѣрою.“ Никогда слово не являлось болѣе законнымъ, никогда не подтверждалось оно болѣе блестящимъ образомъ.

Въ рамки настоящей книги не могутъ входить разсказы о видѣнiяхъ, которыя, начиная съ видѣнiй св. Карпа и св. Сатура, (во второмъ вѣкѣ) до странствованiй св. Брендама (въ одинадцатомъ вѣкѣ), занимали вниманiе христiанскихъ массъ описанiемъ обителей, уготованныхъ для будущей жизни. Они только косвеннымъ образомъ относятся къ нашему предмету и упоминать о нихъ можно только съ исторической точки зрѣнiя. Однакожъ мы представимъ два подобныхъ повѣствованiя, достаточно выясняющихъ состоянiе умовъ втеченiи этой эпохи выжиданiя.

Первое изъ нихъ относится къ шестому вѣку. Древнѣйшiе бiографы св. Макарiя Римлянина, жившаго въ то время, говорятъ, что три восточныхъ монаха: ѳеоѳiлъ, Сергiй и Гигинъ (Hygin), возимѣли намѣренiе мѣсто, гдѣ Земля и Небо соприкасаются, т. е. земной рай. Посѣтивъ святыя мѣста, они прошли всю Персiю и достигли Индiи. Еѳiопiйцы (таковы ужъ географическiя познанiя агiографовъ) тотчасъ-же ввергаютъ путниковъ въ темницу, изъ которой послѣднiе, къ счастiю, освободились. И отправившись тогда по землѣ Ханаанской (все та-же точность), пришли они въ страну цвѣтущую и вешнюю, обитаемую пигмеями, ростомъ въ одинъ локоть, драконами, ехиднами и тысячами другихъ, разсѣянныхъ по горамъ животныхъ. И вотъ, являются къ нимъ олень и голубь и ведутъ монаховъ по мрачнымъ пустынямъ къ высокому столбу, поставленному Александромъ Великимъ на предѣлахъ Земли. Послѣ сорокадневнаго пути они прошли адъ. Черезъ сорокъ другихъ дней глазамъ ихъ предстала дивная страна, оттѣненная бѣлыми какъ снѣгъ и пурпуровыми красками, съ млечными источниками, свѣтлыми видами, съ храмами, которые были украшены хрустальными колоннами. Наконецъ, они пришли ко входу въ пещеру, гдѣ и нашли Макарiя, подобно имъ чудеснымъ образомъ пришедшаго ко вратамъ рая. Болѣе ста уже лѣтъ святой мужъ находился тамъ, погруженный въ молитву. Наставленные примѣромъ этимъ, путники, восхваливъ Бога, отправились въ обратный путь къ своему монастырю *).

*)Ch. Labitte, La divine Comédie avant Dante

Здѣсь проявляется характеръ видѣнiй во всей его полнотѣ : время и пространство — это не имѣющiя никакого значенiя понятiя: подобно дворцамъ „Тысячи и одной ночи“, зданiе видѣнiй возводится по произволу повѣствователя. Сказанные монахи хотѣли проникнуть въ Небо, не покидая однакожъ Земли, отыскать мѣсто, гдѣ Небо и Земля соприкасаются и пройти таинственные врата, отдѣляющiе сей мiръ отъ загробнаго. Въ такомъ видѣ представляются космографическiя понятiя эпохи: все таже юдоль земли, увѣнчанная сводомъ неба. Если возьмемъ кого-нибудь изъ праведниковъ, совершившаго путешествiе въ небо непосредственно, причемъ онъ нисколько не старался отыскивать предѣлы Земли, а только умеръ на нѣсколько дней, то и въ такомъ случаѣ подтвердятся прежнiя понятiя о вселенной. Св. Савва, напримѣръ, повѣствуетъ о небѣ proprio visu. „День спустя послѣ моей смерти, все уже было готово къ похоронамъ, какъ вдругъ тѣло пошевелилось въ гробѣ и вотъ къ великому страху людей порочныхъ, святой муж поднялся, какъ бы пробудившись отъ глубокаго сна, открылъ глаза и вскричалъ: „О, милосердный Господи! Зачѣмъ призвалъ Ты меня въ мрачную обитель мiра, если милосердiе твое въ небесахъ было мнѣ отраднѣе жизни сего развращеннаго вѣка?“ И когда всѣ въ изумленiи стали спрашивать, что означаетъ такое чудо, то святой вышелъ изъ гроба, но видѣннаго имъ никому но повѣдалъ. Три дня спустя, склонившись на ихъ просьбы, онъ сказалъ своимъ братьямъ: „Когда, четыре дня тому назадъ, вы нашли меня мертвымъ въ моей потрясенной келiи, ангелы уже унесли меня и восхитили на небо; мнѣ казалось, что Солнце и Луна находятся у меня подъ ногами, равно какъ звѣзды и облака. И дверью, пресвѣтлѣе дня, я былъ введенъ въ обитель, преисполненную неизрѣченнаго света, дивную пространствомъ и полъ которой сверкалъ золотомъ и серебромъ. Она была переполнена такимъ множествомъ людей обоего пола, что ни вдоль, ни поперегъ взоры не могли проникнуть сонмище это. Ангелы, предшествовавшiе мнѣ, пролагали путь среди густой толпы и пришли мы къ одному мѣсту, которое видѣли мы уже издали и надъ которымъ носилось облако, лучезарнѣе всякаго свѣта. Нельзя было различить въ немъ ни Солнца, ни Луны, ни звѣздъ; оно сверкало собственнымъ свѣтомъ сильнѣе, чѣмъ всѣ звѣзды и изъ облака исходилъ гласъ, подобный шуму водъ многихъ... И послышался голосъ: „Да возвратится онъ на Землю, ибо необходимъ онъ Церкви нашей.“ Итакъ, оставивъ товарищей моихъ, рыдая отправился я назадъ, сказалъ святой, — и вышелъ тою-же дверью, которою и пришелъ.“ Григорiй Турскiй, приводящiй разсказъ объ этомъ путешествiи, прибавляетъ: „Клянусь Всемогущимъ, что все, разсказанное мною, я слышалъ изъ собственныхъ устъ святаго.“

Таковъ легендарный характеръ эпохи. Аббаты и епископы, бѣлое духовенство и монахи эксплоатировали легковѣрiе народа и вмѣсто распространенiя свѣта во тьмѣ этой, освящали своимъ авторитетомъ подобнаго рода легенды, отводя имъ почетное мѣсто въ житiяхъ святыхъ и поучительныхъ разсказахъ. Если къ подобному душевному настроенiю прибавимъ еще заблужденiя тысячелѣтниковъ, заблужденiя, втеченiи десяти вѣковъ раздѣляемыя многими поколѣнiями, то омертвѣнiе, тяготѣвшее тогда надъ умами, становится уже вполне понятнымъ. Легковѣрiе народа, говорить Лабитъ, достигаетъ своего апогея въ мрачныя времена, наступившiя вслѣдъ за великою эпохою Карла Великаго. Въ десятомъ вѣкѣ истощается даже фантазiя составителей жизнеописанiй святыхъ и ангелъ смерти, казалось, распростеръ крылья свои надъ европейскимъ обществомъ. Цѣлыя поколѣнiя, увѣровавъ въ дѣйствительность адскихъ фантасмагорiй, ждутъ близящейся кончины мiра и роковой минуты. Termino mundi appropinquanti: такъ помѣчаются хартiи и письма. Вѣрованiя тысячелѣтниковъ сдѣлались хронологическимъ терминомъ. Казалось, что человѣчество стояло одною ногою въ могилѣ; подъ гнетомъ всеобщаго и глубокаго впечатлѣнiя никто уже не осмѣливался оставлять предѣлы настоящей жизни для опасныхъ странствованiй по путямъ жизни грядущей. Для составителей легендъ настала эпоха отдохновенiя.