Наконецъ мы достигли послѣдней станцiи нашихъ историческихъ странствованiй. Безъ сомнѣнiя, мы вправѣ надѣяться, основываясь на прогрессѣ духа человѣческаго, что формы, которыми до сихъ поръ облекалась странствующая мысль, примутъ болѣе совершенный, прiятный и чистый видъ. Если умы, падкiе до всего новаго, совѣршатъ еще нѣкоторыя экскурсiи на Луну или на планеты, то путешествiя ихъ будутъ тѣмъ основательнее, что имѣя многихъ предшественниковъ, они, конечно, прiобрѣли надъ послѣднiми несомнѣнное превосходство. Съ этого времени фантастическiя путешествiя должны являться или остроумными и прiятными вымыслами, или сценой для проведенiя научныхъ теорiй, выясняющихъ природу невѣдомыхъ тварей, которыми населены небесные мiры. Если возвышенная идея, которую мы прослѣдили чрезъ всѣ вѣка, не на столько еще окрѣпла, чтобы стать въ центрѣ священнаго храма, если ею забавляются еще въ области фантазiи, то внушаемые ею образы носятъ уже на своемъ челѣ печать своего благороднаго происхожденiя. Однимъ словомъ, вѣкъ, въ который мы вступаемъ, долженъ, въ силу своихъ несомненныхъ преимуществъ, занять первенствующее положенiе въ числѣ прочихъ вѣковъ.

Нерѣдко однакожъ всякiя соображения оказываются болѣе состоятельными въ теорiи, чѣмъ на дѣлѣ. Если духъ человѣческiй и подвигается впередъ (въ этомъ мы нисколько но сомнѣваемся), то очень медленно; въ исторiи человѣчества дни слѣдуютъ за днями и походятъ одинъ на другой; годы чередуются въ одной и той же послѣдовательности и даже столѣтiя нерѣдко взаимно отражаются многими изъ своихъ граней. Мы видели, что въ шестнадцатомъ столѣтiи Раблэ воспроизвелъ своего остроумнаго предка втораго вѣка — Лукiана Сомосатскаго; св. Ѳома говорилъ, какъ Аристотель и Моисей, а позже милордъ Сетонъ слишкомъ ужъ рабски подражалъ Бержераку. Въ пятнадцатомъ вѣкѣ кардиналъ де-Куза является предшественникомъ Гершеля, а Джордано Бруно и Гассенди проповѣдывали философскiя истины, господствующiя и въ наше время. Если окинемъ однимъ взглядомъ произведенiя девятнадцатаго столѣтiя, то немедленно же убѣдимся, что большинство ихъ (въ отношенiи численности) не обладаетъ, не смотря на все ихъ значенiе, бóльшими достоинствами, чѣмъ произведенiя, разсмотрѣнныя нами выше.

Такое же разнообразiе господствуетъ и въ отношенiи и содержания произведенiй; нашъ цвѣтникъ испещренъ самыми разнообразными цвѣтами, такъ что въ отношѣнiй колеровъ, запаха, формъ и величины мы удовлетворимъ всякiй вкусъ.

Начнемъ теологическою серiею сочиненiй, написанныхъ по нашему предмету въ девятнадцатомъ вѣкѣ. Съ подобающимъ уваженiемъ изслѣдовавъ ихъ, мы послѣдовательно приступимъ къ разсмотренiю различныхъ сторонъ нашего вопроса.

Первый годъ нашего столѣтiя получилъ въ даръ отъ достопочтеннаго Эдварда Нериса книгу, подъ заглавiемъ: Είς Θεος Εΐί Μεσίτης (Одинъ Богъ, одинъ Посредникъ), написанную съ цѣлью установленiя философскаго положенiя, что идея обитаемости мiровъ находится въ полнѣйшемъ согласiи съ текстомъ Св. Писанiя. Авторъ полагаетъ, что выраженiя: Οίχουμενη, Οΰρανóς, Κοσμος, Mundos, Orbis, Coeli и проч. относятся ко всей вселенной. Англiйскiй епископъ Портеусъ такого же мнѣнiя. Авторъ извѣстнаго сочиненiя: Evidence of Christianity тоже высказывается въ пользу нашей доктрины и полагаетъ, „что родъ человѣческiй, обитающiй на Землѣ, не составляетъ высшаго порядка существъ во вселенной и что природа продолжаетъ iерархическую серiю въ другихъ мiрахъ“. Такъ думали Чарлзъ Боннетъ, Балланшъ и проч. Докторъ Фуллеръ въ своемъ произведенiи: The Gospel its oun Witness старался согласить доктрину искупленiя съ доктриною множественности мiровъ. „Мысль эта, говоритъ онъ, не ослабляетъ, но напротивъ, укрѣпляетъ нашу вѣру“. Другой протестантскiй богословъ, Грегори, слѣдующiмъ образомъ возражаетъ самому себѣ „Наука указываетъ намъ, что безконечное пространство наполнено мiрами, подобными нашему, а по аналогiи мы заключаемъ, что эти мiры населены существами разумными и, подобно нам, грѣховными по своей природѣ. Неужели Богъ повсюду посылалъ своего единственнаго Сына для спасенiя и искупленiя ихъ душъ?'' Затѣмъ онъ отвѣчаетъ: „Мысль, что Богочеловѣкъ, одинъ разъ принесшiй Себя въ жертву на Землѣ, миллiоны разъ могъ принести Себя въ жертву въ другихъ мiрахъ — не составляетъ оскорбленiя для безконечныхъ благости и величiя“ (*). Епископъ Гермополиса, Фрейсину, не доходитъ до такихъ подробностей, довольствуясь уверенностью въ возможности всякаго рода соглашенiй. Возвратимся однакожъ къ протестантамъ, которые вообще уступчивее католиковъ. Нобль проводить подобную же всепримиряющую теорiю въ своей статьѣ: The astronomical Doctrine of a Plurality of Wordls in perfect harmony witli the Christian religion, а Ѳома Чальмерсъ является самымъ краснорѣчивымъ и славнѣйшимъ ея поборникомъ. Чтобы не возвращаться къ этой сторонѣ нашего предмета, мы упредимъ нѣсколько хронологiю. Въ своихъ знаменитыхъ Discours astronomiques (**), Чальмерсъ возвышается до блистательныхъ мыслей о поразительномъ величiи истинъ астрономическихъ и въ дивныхъ выраженiяхъ развиваетъ ученiе о жизни на поверхности мiровъ небесныхъ. Сопоставляя эти возвышенныя воззрѣнiя съ христiанскимъ догматомъ и не усматривая противорiчiя между первыми и послѣднимъ, онъ прибѣгаетъ къ помощи сверхъестественныхъ обаянiй, подобно о. Феликсу облекаетъ свой предметъ всѣмъ великолѣпiемъ ораторскаго искусства и вноситъ первоначальную догматическую идею на недосягаемую высоту, причемъ эта идея и сама изумляется, увидевъ себя въ такой выси. Это уже не древнее апостольское ученiе, во всякомъ случаѣ это воззрѣнiя христiанскiя, кругозоръ которыхъ измѣнился. Протестантъ Чальмерсъ принадлежитъ къ числу ревностнѣйшихъ апологистовъ христiанизма. — Александръ Максвэль отвѣтилъ ему въ Plyrality of Worlds, что невозможно въ одно и то же время вѣрить въ обитаемость мiровъ и въ Евангелiе; что только евангельское слово несомнѣнно, а такъ называемыя, астрономическiя истины покоятся на зыбкомъ пескѣ что философiя Ньютона прямо ведетъ къ атеизму „lie at the fondation of all atheistical“; что эти науки не только нелѣпы, но и опасны и что онѣ вливаютъ губительный ядъ въ сердце человѣка“. Въ добрый часъ! По крайней мѣрѣ это очень откровенно. Такiя возраженiя не помѣшали однакожъ рѣчамъ Чальмерса прiобрѣсть громадный успѣхъ; въ 1875 году мы читаемъ ихъ съ такимъ же удовольствiемъ, съ какимъ ихъ читали въ 1820 году. Нѣкоторые писатели, не обращая никакого вниманiя на догматическую форму, въ основу своей религiозной системы полагали идею множественности мiровъ; подобнаго рода стремленiямъ мы обязаны сочинениями: Physical theory of another life, Тайлора и Terre et Ciel, Жана Рено. Такiя мнѣнiя никогда не погибали; они существуютъ со времени Оригена и пользуются полнѣйшимъ здоровьемъ и силами. Въ 1853 году, Уильямъ Уэвель, богословъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, человѣкъ ученый, подобно Максвэлю писалъ, „что доктрина множественности мiровъ — утопiя, противорѣчащая какъ наукѣ, такъ и христiанской религiи. Сочиненiе, неправильно озаглавленное: Of the Pluralite Worlds встревожило въ Англiи дремавшую совѣсть. Въ видахъ поддержанiя своего тезиса, авторъ, прикрываясь безполезнымъ анонимомъ, утверждалъ, что въ силу условiй, отличающихъ Землю отъ другихъ планетъ, послѣднiя не могутъ быть обитаемы людьми; изъ этого онъ выводитъ, на основанiи данныхъ, приводить которыя было бы излишнимъ, что на Юпитерѣ живутъ только рыбы и какiя-то студенистыя, клейкiя существа. Повторять такiя нелѣпости было бы непростительно. Читателямъ уже извѣстно, что съ нашей точки зрѣнiя подобнаго рода систематическiя пререканiя не благопрiятствуютъ истинному духу религiи и далеко не оказываютъ ему помощи. На сколько мы счастливы тѣмъ, что идея Бога озаряетъ смиренныхъ созерцателей Его дѣлъ, на столько же соболѣзнуемъ мы о людяхъ, упорно вертящихся въ тесной и дурно освѣщенной клѣткѣ своихъ понятiй. Послѣ сочиненiя Уэвеля, догматикамъ-оппонентамъ былъ коварно нанесенъ рѣшительный ударъ. Напрасно одинъ изъ нихъ въ своемъ Vie future; напрасно нѣкiй витiя въ своихъ Conférences de Notre Dam, вмѣстѣ съ редакторам» Monde и Bibliographie catholique, и съ послѣдними изъ упорствующихъ старались подорвать вопросъ въ его основахъ: не подозревая даже этого, англiйскiй богословъ окончательно сразилъ какъ ихъ, такъ и ихъ сочиненiя.

*) Letters on the evidence of the Christian religion.

**)A series of discourses on the christian revelation viewed in connection with the modern astronomy.

Теперь возвратимся къ нашимъ писателямъ. Въ 1801 году, авторъ поэмы — Conquête de Naples, поэмы на столько нескромной по содержанiю, что она не могла быть напечатана ни во время Лудовика XIV, ни въ эпоху Лудовика XV, — издалъ одно небольшое сочиненiе, котораго никакъ нельзя было ожидать отъ этого автора: Del' Univers, de la Pluralité des Mondes, de Dieu. Hupothéses. par Paul G. (Gudin) Paris an IX. Человѣкъ, воспѣвавшiй любовныя продѣлки папы Александра VI, воспылалъ благороднымъ рвенiемъ къ астрономiи; находясь въ дружбѣ съ Дидро, Бальи и Бомарше, которымъ онъ давалъ на разсмотрѣнiе свои рукописи, Гюденъ напiсалъ поэму объ астрономiи и проповѣдывалъ идею обитаемости мiровъ. Вообще его положенiя основательны, хотя и отличаются нѣкоторою смѣлостью.

По мнѣнiю нашего автора, теорiя о законахъ охлажденiя мiровъ въ пространствѣ не имѣетъ прочныхъ основъ. Равновѣсiе температуры не можетъ установиться въ пустомъ пространствѣ, въ которомъ находится одно только тѣло и когда Бюффонъ говоритъ, что пушечное ядро въ теченiе столькихъ-то часовъ охлаждается въ воздухѣ или въ водѣ, то теорiя его можетъ имѣть мѣсто только при существованiи среды, окружающей извѣстный предметъ. Въ абсолютно-пустомъ пространствѣ тѣла не могутъ ни сообщать, ни лишаться своей теплоты и своего движения.

Земля есть сфероидъ, поверхность котораго равна 25, 772, 900 квадратнымъ лье. Едва-ли 8.000,000 лье обитаемы существами воздушными, слѣдовательно на 17,000.000 остальныхъ лье живутъ другiя существа, находящiяся въ другой атмосферѣ, т. е. въ водѣ, прѣсной и соленой. И такъ, на одной и той же сферѣ существуютъ по меньшей мѣрѣ двѣ различныя атмосферы, обитатели которыхъ не представляютъ ни малѣйшаго между собою сходства. Существа, живущiя въ воздухѣ, обладаютъ руками и ногами, которыхъ нѣть у обитателей водъ, за исключенiемъ небольшаго числа амфибiй. Притомъ же, природа престраннымъ образомъ одѣла послѣднихъ: кости черепахъ, раковъ и гомаровъ находятся снаружи, а тѣло — внутри. Намъ неизвѣстно, существуютъ ли въ безднахъ океана твари, способныя къ развитiю. Если, какъ вообще полагаютъ, тамъ они не существуютъ, то двѣ трети земнаго шара отъ начала вѣковъ предназначены только для существъ неразумныхъ, звѣрей; но много-ли въ остальной трети Бог помѣстилъ умныхъ людей — это извѣстно только Ему одному!

Обитатели Луны не дышатъ и не пьютъ. Если на Лунѣ нѣтъ атмосферическаго воздуха, то звуки не могутъ распространяться тамъ, слѣдовательно обитатели Луны не имѣютъ ни ушей, ни легкихъ, ни языковъ, ни крыльевъ, ни жабръ. Но вѣроятно у нихъ есть глаза, такъ какъ Луна сильно освѣщена, въ особенности та ея часть, которая обращена къ Землѣ.

Жители Меркурiя такъ недалеко находятся отъ Солнца, ночи ихъ такъ коротки и свѣтлы, что очень сомнительно, чтобы они могли видѣть что либо другое, кромѣ громаднаго свѣтила, заливающаго ихъ блѣскомъ своихъ лучей. Они необходимо полагаютъ, что въ мiрѣ существуютъ только ихъ планета, да Солнце; только на Меркурiѣ и можно съ нѣкоторымъ основанiемъ предполагать, что Солнце создано собственно для насъ.

Обитатели Венеры, подобно Троглодитамъ нашего знойнаго климата, роютъ себѣ жилища въ горныхъ впадинахъ и обработываютъ долины, вообще менѣе знойныя, чѣмъ равнины. Быть можетъ, обитатели Меркурiя устраиваютъ себѣ жилища подъ зѣмлею; намъ извѣстно, что такъ живутъ на земномъ шарѣ многiя породы животныхъ. Троглодиты прячутся подъ землею отъ жаровъ, а Эскимосы — отъ стужи.

Къ человѣческой расѣ и къ другимъ породамъ животныхъ, обитающихъ съ нами на Землѣ, ближе всего подходятъ обитатели Марса, вслѣдствiе наибольшаго сходства его съ нашимъ мiромъ. Съ него хорошо видны Венера и Земля съ ея спутникомъ, которому вѣроятно очень удивляются на Марсѣ, не имѣющемъ спутника, а потому и не знающемъ затмѣнiй.

Гряды облаковъ и атмосферическiя волненiя, усматриваемыя на Юпитерѣ, по всѣмъ вѣроятiямъ производятся какими-либо громадными и страшными переворотами. Чтобы предохранить себя отъ нихъ, обитатели Юпитера, подобно рыбамъ, живущимъ въ водѣ, погружаются въ глубокiе и плотные слои планетной атмосферы; эта нижняя атмосфера, имѣющая особый удѣльный вѣсъ (какъ деревянное масло, напримѣръ), есть нѣчто среднее между воздухомъ и водою и не смѣшивается съ верхними слоями атмосферы.

Если есть въ мiрѣ какое-либо свѣтило, съ котораго можно наблюдать всю вселенную и притомъ — наблюдать безошибочно, то свѣтило это — Солнце. Все совершается на немъ съ такою правильностью, что рассудокъ не вводится тамъ въ заблужденiе обманчивымъ видомъ явленiй. Зрѣнiе обитателей Солнца не страдаетъ отъ блѣска, свойственнаго планетѣ, на которой они обитаютъ. У нихъ нѣтъ ни ночей, ни затмѣнiй. Должно быть, они живутъ въ атмосферѣ и носятся въ ней въ состоянiи равновѣсiя: такъ какъ притягательная сила планеты настолько велика, что тѣла, падающiя на Солнцѣ, въ первую секунду пробѣгаютъ 427 футовъ, то животнымъ необходимо поэтому противодѣйствiе среды, въ которой они могли-бы, такъ сказать, плавать. Въ атмосферѣ, не поддерживающей ихъ своею плотностью, крылья были-бы для нихъ совершенно безполезны.

Кометы могутъ быть обитаемы животными, вполнѣ отличными отъ всѣхъ другихъ животныхъ. Кометы не теряютъ въ пространствѣ той теплоты, которую онѣ получаютъ, проходя подлѣ Солнца. Если они состоятъ изъ плотной жидкости, окружающей очень небольшое ядро (быть можетъ ядра и вовсе нѣтъ), то обитатели кометъ, живущiе въ этой жидкости, не страдаютъ отъ стужи и зноя и довольствуются очень незначительнымъ количествомъ свѣта. Они могутъ быть подобны многимъ животнымъ, обитающимъ на земномъ шарѣ и въ океанахъ и которыя зарываются въ землю, песокъ и въ илъ, предохраняя себя отъ холода и довольствуясь столь малымъ количествомъ свѣта, что не будь у нихъ глазъ, то можно бы было сказать, что они не нуждаются въ свѣтѣ.

Вмѣстѣ со многими, нашъ авторъ полагаетъ, что линiя, по которой движутся кометы, первоначально прямая, закругляется вслѣдствiе притяженiя перваго, встрѣчаемаго кометами Солнца и превращается въ гиперболу; затѣмъ, закругляясь еще больше отъ встрѣчи съ другимъ Солнцемъ, она дѣлается параболою. Послѣ многихъ встрѣчъ и многихъ пертурбацiй, эта линiя принимаетъ форму эллипса, который все болѣе и болѣе приближается къ формѣ круга, въ области одного и того же Солнца; наконецъ, послѣ безчисленнаго множества кругообращенiй, комета дѣлается планетою.

Въ 1808 году, Коффенъ-Рони. „адвокатъ при бывшемъ парижскомъ парламентѣ“, издалъ Voyages d'Hyperbolus dans les planèts, ou la Revue générale du Monde, histoire véridique, comique et tragique. Самое заглавiе достаточно выясняетъ характеръ этого произведенiя. Гиперболъ — это сынъ одного мага и молодой персiянки. Подъ руководствомъ некоего духа (должно быть, очень близкаго родственника Бартелеми, такъ какъ авторъ скопировалъ не одну страницу изъ „Путешествiй Анахарсиса“) — герой разсказа въ зрѣломъ возрастѣ живетъ на планетахъ, на которыхъ, подобно милорду Сетону, онъ замѣчаетъ чрезмѣрное развитiе всѣхъ пороковъ, свойственныхъ земному человѣчеству. Вѣроломство въ любви, макiавелизмъ, малодушiе знати, глупость выскочекъ, духъ соперничества въ средѣ простолюдиновъ, плутовство въ игрѣ, сердечныя страданiя — все это подвергается разбору, начиная съ Луны и кончая Сатурномъ, послѣднею станцiею по пути въ Испагань.

Этотъ разсказъ, по формѣ своей принадлежитъ къ тому разряду разсказовъ, къ которымъ мы только-что отнесли его; къ нашему же предмету онъ относится только косвенно. То же самое можно сказать о „Письмахъ одного обитателя Луны къ покойному Бомарше, жительствовавшему на бульварѣ Св. Антонiя, но въ настоящее время обитающему на Лунѣ“. Авторъ этого памфлета, наперекоръ Мари Лафону, поддерживаетъ права Бомарше на признательность любителей литературы.

Но нельзя сказать того-же о знаменитой мистификацiи, появившейся подъ заглавiемъ: Découvertes dans la Lune, faites au cap de Bonne-Espérunce, par Herschel fils, astronome anglais (traduit de l'Américain de New-York). Это произведенiе заслуживаетъ рекомендацiи, достойной его юношескаго пыла и мы не можемъ не привести здѣсь нѣсколько его страницъ. Вступленiе такъ и пылаетъ энтузiазмомъ:

„Подите сюда, чтобы я обнялъ васъ... Вы приносите намъ извѣстiе, что Луна обитаема людьми... Я былъ увѣренъ въ этомъ; въ дѣтствѣ еще я говорилъ это; мечтая о другой жизни, я всегда стремился на Луну... Какое удовольствiе вы доставляете мнѣ!.. О, прекрасная Луна! Значитъ на ней существуютъ четвероногiя, растенiя, мора, озера, лѣса! Это божественно!.. Скалы изъ аметистовъ и рубиновъ, золотистыя деревья, однорогiя овцы, люди съ крыльями на спинѣ, парящiе въ воздухѣ, подобно орламъ... О, прелестная Луна, каждый вечеръ я буду наблюдать ее!.. И г. Араго смѣетъ утверждать, что наше извѣстiе — плохая шутка!.. Слушайте, питомцы Французскаго Института.“

Но если вступленiе отличается такимъ пыломъ, то самое изложенiе дышитъ гомерическимъ спокойствiемъ:

„Невозможно быть свидѣтелемъ великихъ астрономическихъ открытiй, не чувствуя глубокаго благоговѣнiя, не испытывая тревогъ, имѣющихъ нѣкоторое сродство съ тревогами души, покидающей сей мiръ и познающей невѣдомыя истины грядущей жизни. Прикованные къ Землѣ незыблемыми законами природы, существа затерянныя въ безконечности, мы какъ бы прiобрѣтаемъ сверхъестественныя и громадныя силы, когда любознательность наша постигаетъ нѣкоторыя изъ таинственныхъ и далекихъ дѣлъ Творца...

Такимъ-то высокимъ слогомъ авторъ излагаетъ свою одиссею. Сначала онъ описываетъ огромный телескопъ, со стекломъ въ 24 фута въ дiаметрѣ, и всѣ астрономическiе инструменты; затѣмъ авторъ переходитъ къ дивнымъ открытiямъ: къ растенiямъ странныхъ и неизвѣстныхъ формъ — къ минеральнымъ зданiямъ, которыя ошибочно принимаются астрономами за дѣла рукъ человѣческихъ, — къ стадамъ бизоновъ, „у которыхъ надъ глазами, поперекъ всего лба, до самыхъ ушей идетъ мясистый козырекъ“, — къ единорогамъ, чудовищамъ свинцоваго цвѣта съ козлиными бородами; самки ихъ не имѣютъ ни роговъ, ни бородъ, но хвосты у нихъ чрезвычайно длинные; затѣмъ настаетъ очередь сѣрыхъ великановъ съ непомѣрно-длинными ногами и носами; однажды въ полѣ телескопа появилась какая-то странная амфибiя, сферической формы, быстро катившаяся по прибережнымъ пескамъ.... Но все это не удовлетворяло нашихъ наблюдателей: они находились отъ Луны всего въ полукилометрѣ, а потому и имѣли право надѣяться на чего-либо получше. Однажды они смотрели на багряную опушку висячаго лѣса и, какъ обыкновенно, въ минуту, когда меньше всего они ожидали этого, толпа окрыленных животныхъ спустилась на равнину. То были искомые обитатели Луны, люди съ крыльями летучихъ мышей. Путешественники немедленно же описываютъ ихъ: „Въ разстоянiи восьмидесяти метровъ, при помощи телескопа, ихъ можно было разсмотрѣть подробно. Роста они средняго, въ четыре фута; за исключенiемъ лица, они покрыты длинною, густою и блестящею шерстью, подобною волосамъ; крылья ихъ, изъ чрезвычайно тонкой перепонки, конфортабельно спускаются по спинѣ, отъ плечъ до икры ногъ. Ихъ изжелта-тѣлеснаго цвѣта лица несколько красивее, чѣмъ лица орангутанговъ и проч.“

Дѣйствительно, сэръ Джонъ Гершель въ описываемую эпоху находился на мысѣ Доброй Надежды, по порученiю англiйскаго правительства и намъ извѣстно отъ одного изъ друзей нашихъ, жившаго въ то время съ Гершелемъ, что знаменитый ученый узналъ послѣднимъ о ходившихъ на счетъ его слухахъ *).

*)Брошюра эта произвела въ умахъ необычайное движенiе; вообще 1836 былъ фазою астрономическихъ волненiй. Въ Мартѣ мѣсяцѣ, въ Парижѣ и въ Лiонѣ была напечатана, вторымъ изданiемъ, книга: «Documents sur la Lune», а въ Апрѣлѣ появилось ея третье изданiе. Въ томъ же мѣсяцѣ въ Бордо вышло болѣе популярное ея изданiе, которому служило хорошею рекомендацiею имя издателя: «Лапласъ». Въ томъ же мѣсяцѣ изданы: «Notice sur les découvertes exraordinares dans la Lime, faites en 1835, à l'aide d'un télescope, par John Herschel, par le docteur Andrew Cyrant» и «Explication des découvertes dans la Lune». Въ Маѣ мѣсяцѣ та-же самая книга продавалась въ Мансѣ по низкой цѣнѣ: 20 сантимовъ за экземпляръ. Въ Iюлѣ мѣсяцѣ, новое ея изданiе, значительно пополненное, было опубликовано въ Парижѣ и въ Лiонѣ. Въ Ноябрѣ мѣсяцѣ появился «Voyageur aѣrien conduit dans les astres».

Прибавимъ, что въ Мартѣ мѣсяцѣ была отпечатана: «Publication complite des nouvelles découvertes de M. John Herschel dans le ciel austral et dans la Lune»

Но брошюры эти были затоплены громаднымъ числомъ рисунковъ, литографированныхъ картинъ и гравюръ, загромождавшихъ эталажи книгопродавцевъ втеченiе десяти мѣсяцевъ. Оригинальный видъ представляли эти толпы зѣвакъ стоявшихъ предъ изображенiями анонимныхъ летающихъ людей, которыхъ видѣлъ на Лунѣ какой-то англичанинъ, находясь на мысѣ Доброй Надежды.

Въ ту же эпоху изобретательный Эдгардъ Поэ, редакторъ Southern Literary Messenger, въ Ричмондѣ, издалъ описанiе совершеннаго имъ на Луну путешествiя, подъ заглавiемъ Aventure sans pareille d'un certain Hans Pfaal.. Эпиграфъ этой книги какъ-разъ подъ стать фантастическимъ путешествiямъ:

Avec un coeur plein de fantaisies délirantes Dont je suis le capitaine, Avec une lance de feu et un cheval d'air A travers l'immensité je voyage

Дѣйствительно, это престранныя приключенiя. „Однажды на биржевой площади комфортабельнаго города Роттердама собралась громадная толпа народа, но съ какою цѣлью — неизвѣстно... Къ полудню въ ней стало обнаруживаться легкое, но замѣтное волненiе, за которымъ послѣдовалъ говоръ десяти тысячъ языковъ; минуту спустя, десять тысячъ головъ приподнялись къ небу, десять тысячъ трубокъ одновременно опустились внизъ въ десяти тысячахъ ртахъ и во всемъ городѣ Роттердамѣ и его окрестностяхъ раздался продолжительный, громкiй и неистовый крикъ, который можно сравнить только съ ревомъ Нiагары“.

Причина этого крика вскорѣ достаточно выяснилась: изъ облаковъ выдѣлилось и вступило въ лазурь пространства какое-то странное, невѣдомое существо, дородное но на столько странное по формѣ, такъ нелѣпо организованное, что толпа толстяковъ-бюргеровъ, которые, разинувъ рты, смотрѣли на пришельца, ничего рѣшительно тутъ не понимали и не могли надивиться такому чуду.

Приблизiвшись къ землѣ на сто футовъ, шаръ ясно показалъ толпѣ своего обитателя, дѣйствительно — субъекта прекурьезнаго. Ростомъ онъ былъ нiкакъ не больше двухъ футовъ, что не помѣшало-бы ему потерять равновѣсiе и вылетѣть изъ шляпы, служившею ему лодкою, если-бы его не поддерживала веревочная сѣтка. Тѣло маленькаго человѣчка было до невѣроятiя объемисто, что сообщало всей его особѣ нелѣпую, шаровидную форму. Его руки были чудовищно толсты; его сѣдые волосы были связаны сзади въ косу; его непомѣрно длинный крючковатый носъ былъ красенъ; глаза онъ имѣлъ съ красивымъ разрѣзомъ, на выкатѣ и проницательные; его подбородокъ и щеки, покрытые старческими морщинами, были широки, одутловаты и отвислы; по обѣимъ сторонамъ его головы не замѣчалось ни малѣйшихъ признаковъ ушей. Костюмъ этого курьезнаго господина состоялъ изъ голубаго атласнаго пальто, желтаго жилета и краснаго фуляроваго платка на шеѣ.

Это былъ обитатель Луны!

Этотъ Селенитъ, значительно разнившiйся отъ жителей Луны, видѣнныхъ съ мыса Доброй Надежды, а также и отъ Селенитовъ Сирано и Годвина, доставилъ госпожѣ Греттель Пфааль извѣстiе о ея мужѣ, отправившемся на Луну пять лѣтъ тому назадъ. Рукопись представляетъ подробнѣйшiй журналъ какъ способовъ, при помощи которыхъ совершилось восхожденiе нашего воздухоплавателя, такъ и феноменовъ, наблюденныхъ имъ во время его восемнадцати-дневнаго путешествiя. Этимъ фантастическимъ описанiемъ явленiй, согласно съ высотою, на которой находился путешественникъ, доказывается, что послѣднiй обладалъ нѣкоторыми познанiями въ физикѣ. Не одинъ туристъ, въ виду своихъ фантастическихъ странствованiй, пользовался тайкомъ журналомъ Ганса Пфааля. *)

*) Въ то время, когда умы, падкiе до новыхъ открытiй, странствовали по планетамъ, другiе умы, какъ и въ послѣднемъ столѣтiи, придумывали анти-научныя теорiи, въ которыхъ парадоксы являлись въ обществѣ полнѣйшей наивности. Въ девятнадцатомъ столѣтiи существовали заносчивые люди, съ полнѣйшимъ хладнокровiемъ отвергавшiе какъ астрономическiя истины, такъ и вытекавшiе изъ послѣднихъ выводы. Ради курьеза, упомянемъ о нѣкоемъ Реньо де-Жюбикурѣ, который въ 1816 году издалъ la Création du Monde или Systéme d'organisation primitive. По его мнѣнiю, люди, допускающiе идею множественности мiровъ, открытiя астрономiи и физики и факты, представляемые этими науками — или сумасброды, или шарлатаны. Вселенная очень несложна: это яйцо, происшедшее отъ совокупленiя двухъ первичныхъ существъ; подобно зародышу животныхъ, со времени своего возникновенiя оно развивается больше и больше. Такова прелюдiя къ этой великолепной системѣ, стоившей автору «двѣсти часовъ занятiй, по тридцати или сорока минутъ въ сутки».

Луна периодически зарождается и обновляется фосфорическими истечениями, жирными и маслянистыми, которыя необходимо выдѣляются изъ всѣхъ земныхъ тѣлъ. Что она не есть тѣло, получающее свѣтъ отъ Солнца, доказывается, между прочимъ, темнымъ видомъ Луны въ то время, когда она находится въ ближайшемъ разстоянiи отъ Солнца, т е. во время затмѣнiй.

Солнце есть продуктъ болѣе или менѣе жидкiхъ, маслянистыхъ, теплотворныхъ и огненныхъ истеченiй, выдѣляемыхъ всѣми тѣлами; они поднимаются къ Солнцу и сосредоточиваются на его дискѣ, чтó очень не трудно замѣчается нами въ испаренiяхъ, безпрестанно выдѣляемыхъ Землею. Планеты производятся чистыми, концентрированными истеченiями, которыя необходимо выдѣляются изъ тѣлъ, находящихся выше планетъ. Даже звѣзды производятся жидкими и чистыми частицами, истекающими изъ различныхъ, находящихся выше звѣздъ, тѣлъ, каковы планеты, Солнце и проч. Звѣзды получаютъ свѣтъ не изъ прямаго источника, поэтому блескъ ихъ такъ слабъ и блѣденъ.

Твердь небесная есть нѣчто въ родѣ совершеннѣйшаго оплотнѣнiя или окаменѣлости, производимыхъ алкалинными, ѣдкими, сырыми и грубыми частицами, которыя не поглощаются звѣздами. Невозможно опредѣлить толщу тверди; стужа ея чрезвычайно велика. Твердь окружаетъ вселенную, какъ скорлупа окружаетъ лицо и, подобно яйцу, развивается постепенно. Благодаря ей, ничто не выходитъ изъ предѣловъ вселенной.

Та часть книги, которая посвящена наукамъ нравственнымъ, представляетъ не менѣе интереса, чѣмъ ея физическая часть. Чтобы дать о ней понятiе, мы приведемъ изъ нея только двѣ слѣдующiя аксiомы: «Цивилизацiя противна законамъ природы. — Человѣкъ мыслящiй — это животное развращенное».

Положительно, автору нечего опасаться послѣдняго обвиненiя.

Но вотъ не менѣе интересное произведенiе. Нѣкто аббатъ Маталенъ издалъ въ 1842 году фантазiю, серьезную и важную для него собственно, но для другихъ — странную и нелѣпую, въ которой онъ старается доказать единичность Земли и незначительность величины звѣзднаго мiра. Впрочемъ все выясняется самымъ заглавiемъ книги: «Анти-Коперникъ»,

Не подлежитъ сомнѣнiю, что этотъ писатель домогался только того, чтобы о немъ говорили: но хотя цѣль автора достаточно ясна, во всякомъ случаѣ она нисколько не достигнута имъ. Что касается до насъ, то мы окажемъ аббату Маталену честь немножко посмѣяться надъ нимъ вмѣстѣ съ читателями нашими.

Итакъ, вотъ программа этого нелѣпаго произведенiя, болѣе совершенный типъ котораго представленъ уже Уэвелемъ. «Новая астрономiя, съ приложенiемъ многихъ проблемъ, на основанiи которыхъ съ несомнѣнною очевидностью доказывается что системы Птоломея и Коперника равно ложны, — что Солнце никакъ не болѣе одного метра въ дiаметрѣ, а Венера не больше апельсина, — что Земля больше всѣхъ тѣлъ небесныхъ, взятыхъ вмѣстѣ, — что она обладаетъ только-суточнымъ движенiемъ и находится въ средоточiи планетной системы и пространства, и проч.

Анти-Коперникъ прошелъ безъ шума и скромно стушевался: никто и не замѣтилъ его. Авторъ, обманувшiйся въ своихъ притязанiяхъ, надеялся возбудить вниманiе публики слѣдующимъ объявленiемъ, выставленнымъ на эталажѣ его книгопродавца: «Издатель возвращаетъ стоимость книги, даетъ сочиненiе даромъ и предлагаетъ 50 франковъ премiи тому, кто докажетъ, что основанiя автора ложны».

Двѣнадцать лѣтъ спустя, въ 1854 году, получился отвѣтъ.

Нѣкто Лемоанъ (Сенъ-Симфорьенъ де-Лэ) издалъ: «Антикросгелiологъ, или Солнце и Вселенная въ миньятюрѣ аббата Маталена», представленныя въ ихъ дѣйствительной необъятности, съ слѣдующимъ прекраснымъ эпиграфомъ: Felix qui potuit rerum cognoscere causas. Съ 1854 года аббатъ Маталенъ покоится мирнымъ сномъ: онъ нашелъ человека, рѣшившагося опровергать его мнѣнiя.

«Изъ-за чего вы такъ трудитесь?» — говоритъ авторъ. Необъятная безконечность небесъ устрашаетъ ваше воображенiе, а непостижимый Творецъ этихъ обширныхъ пространствъ и заключающихся въ нихъ Мiровъ представляется вамъ слишкомъ могущественнымъ для того, чтобы Онъ могъ сказать вамъ, что вы созданы по Его образу и подобiю. Быть можетъ также, вы боялись, что въ обширныхъ пространствахъ тверди небесной, вы подвергнетесь опасности не найти ту обитель блаженства, тотъ рай, который помѣщенъ вами превыше всѣхъ небесъ».

«Если я лишилъ васъ рая, то въ вознагражденiе за это, я подарилъ васъ идеею множественности мiровъ, обитаемыхъ подобно нашему мiру и въ которыхъ найдется мѣсто для всѣхъ возвышенныхъ умовъ. Полагаю, что вы не будете отъ этого въ убыткѣ. Будьте увѣрены: заключая по аналогiи и многимъ фактамъ, на всѣхъ тѣлахъ нашей солнечной системы, равно какъ и на планетахъ, входящихъ въ составъ другихъ солнечныхъ системъ, существуютъ твари органическiя и сознательныя. Это увеличиваетъ и почти до безконечности раздвигаетъ предѣлы живой природы, и вмѣстѣ съ тѣмъ, созидаетъ достойнѣйшiй памятникъ величiю Творца».

То была эпоха путешествiй. Въ 1838 году Боатаръ издалъ описанiе своихъ странствованiй въ мiрѣ планетъ. Какъ и Лесажу, путеводителемъ служилъ ему хромой бѣсъ. Туристъ этотъ ѣздилъ на аэролитѣ и прежде всего онъ отправился на свѣтило дня. Надѣясь увидѣть тамъ великановъ, какихъ-нибудь солнечныхъ Микромегасовъ, ростомъ въ нѣсколько сотъ метровъ, онъ постоянно устремлялъ взоры на высоту, по меньшей мѣрѣ равную высотѣ Монблана, какъ вдругъ на дорогѣ онъ наткнулся на какое-то существо, оказавшееся маленькою женщиною въ три фута ростомъ. Она упала отъ полученнаго ею толчка и покатилась по травѣ, испуская жалобные стоны.

„Значитъ, обитатели Солнца, говоритъ авторъ, не таковы, какими многiе представляютъ ихъ. Вообразите себѣ людей въ четыре фута ростомъ, съ короткими и очень тонкими ногами, съ огромными безпалыми ступнями, но съ однимъ очень толстымъ и твердымъ ногтемъ, покрывающимъ подъемъ ноги и похожимъ на небольшое лошадиное копыто. На рукахъ у нихъ шесть длинныхъ пальцевъ. Но что больше всего показалось страннымъ въ этихъ существахъ, то это ихъ головы, которыя привели бы въ восторгъ любаго парижскаго френолога. Онѣ составляютъ, по вѣсу, третью часть этихъ существъ, похожи на огромныя тыквы и состоятъ изъ одного только черепа; собственно же лице занимаетъ лишь незначительную часть головы. Что касается остальнаго, то я не могу дать болѣе точнаго понятiя о солнечныхъ людяхъ, какъ уподобивъ ихъ большеголовымъ каррикатурамъ Дантана“.

Таковы обитатели лучезарнаго свѣтила. Однакожъ ихъ творецъ упустилъ изъ вида существенное обстоятельство: онъ не снабдилъ своихъ чадъ предохранительными шапочками, какъ это дѣлаютъ наши нянюшки, опасающiяся, чтобы ихъ малютки не поразбивали себѣ головъ во время своихъ частыхъ паденiй. Вслѣдствiе притяженiя планеты, которое на Солнцѣ почти въ тридцать разъ сильнѣе, чѣмъ на Землѣ, эти существа съ тыквообразными головами и лошадиными ногами, не могутъ сдѣлать и двухъ шаговъ, не падая на землю. Мы попросимъ г. Боатара обратить на это вниманiе при второмъ изданiи имъ своей книги.

Жоржъ Кювье, въ своемъ „Царствѣ животныхъ“, т. I, стр. 3, слѣдующимъ образомъ описываетъ отличительные признаки одной породы обезьянъ, называемыхъ „Pongos“: „длинныя руки, очень отлогiй лобъ, небольшой и сжатый черепъ; лице пирамидальное, желтое, такъ же какъ и руки; тѣло коричневое и покрытое волосами“. Таковы обитатели Меркурiя.

Жители Венеры нѣсколько грацiознѣе: лица у нихъ не настолько выдаются впередъ, какъ у обезьянъ; они занимаютъ середину между орангутангами и Кафрами. Тѣло ихъ покрыто длинною сѣрою шерстью, а головы у нихъ совсѣмъ голыя. Всю жизнь они то и дѣло колотятъ другъ друга палками.

Обитатели Марса, болѣе развитые, чѣмъ жители Венеры, нѣсколько похожи на нашихъ негровъ. Вообще, планеты имѣютъ тѣмъ совершеннѣйшихъ представителей органической жизни, чѣмъ дальше отстоятъ отъ Солнца. Какъ кажется, въ числѣ планетъ Юпитеръ занимаетъ первое мѣсто по отношенiю живущихъ на немъ людей; начиная съ этой планеты люди, повидимому, все больше и больше приближаются къ типу животныхъ. Такимъ образомъ, обитатели Сатурна покрыты грубою шерстью, бѣлою какъ снѣгъ; ихъ круглые глаза красны, какъ у бѣлыхъ кроликовъ; зрачекъ у нихъ поперечный, какъ у совъ и ночныхъ животныхъ; у женщинъ шерсть гораздо бѣлѣе и шелковистѣе, чѣмъ у мужчинъ; уши ихъ, восемнадцати вершковъ длиною, образуютъ нѣчто въ родѣ воронки, окаймленной длинными и жесткими волосами, растущими въ рядъ, подобно рѣсницамъ. Прислушиваясь, они выставляли впередъ свои уши, подвижныя какъ уши лани и закрывали глаза, чтобъ не развлекаться ничѣмъ другимъ, чтó придавало имъ чрезвычайно любезный видъ.

Жители Урана — гуси! На первыхъ порахъ путешественникъ и не подозрѣвалъ, чтобы птицы эти могли быть разумными обитателями планеты; онъ подошелъ къ одному пруду, какъ вдругъ стая гусей, гагакая, поднялась въ воздухъ, за исключенiемъ одного гуся, который увязилъ свою лапу въ тростникѣ. „Я подбѣжалъ къ гусю, говоритъ онъ, — и хотѣлъ было уже схватить его, но изумленный, я подался назадъ: гусь приподнялъ ко мни свою бѣлую голову, украшенную великолѣпнымъ хохломъ длинныхъ перьевъ, причемъ показалъ мнѣ прелестнѣйшее женское лице, какое только мнѣ случалось когда-либо видѣть. Благодаря дивнымъ свойствамъ жезла духа, я тотчасъ же понялъ гагаканье гуся, который съ мольбою говорилъ мнѣ: „Чужеземное чудовище, заклинаю тебя небомъ, не обижай меня; я бѣдная гусыня, молодая и невинная; мнѣ только два мѣсяца (шестнадцать лѣтъ); я еще не выходила изъ подъ крыльевъ моихъ родителей“. Пришелецъ почувствовалъ даже нѣжную склонность къ гусынѣ и хотѣлъ было взять ее съ собою, но при замѣчанiи генiя, что не къ чему навязывать себѣ на шею чужеземную гусыню, такъ какъ въ Парижѣ и своихъ не оберешься, онъ оставилъ ее въ покоѣ и возвратился на Землю, побывавъ по пути на Лунѣ.

Описывая свои небесныя странствованiя въ диѳирамбѣ: Magnitu — do parvi, авторъ Contemplations имѣлъ болѣе правильное понятiе о невыразимомъ разнообразiи, которымъ запечатлѣны всѣ произведенiя природы. Авторъ возносится духомъ на обитаемыя сферы, созерцаетъ ихъ, и когда Гюго написалъ нижеприведенную строфу, то ладья его поэзiи, подобная кораблю, приближающемуся къ берегамъ, очень близко подошла къ реальности.

Et si nous pouvions voir les hommes, Les ébauches, les embryons, Qui sont là ce qu'ailleurs nous sommes, Comme, eux et nous, nous frémirions! Bencontre inexprimable et sombre! Nous nous regarderions dans l'ombre, De monstre à monstre, fils du nombre Et du temps qui s'évanouit; Et si nos langages funèbres Pouvaient échanger leurs algèbres, Nous dirions: ,,Qu'êtes-vous, tenèbres?“ Ils diraient: «D'ou venez-vous, nuit?“

Но не слишкомъ-ли самонадеянно вступаетъ поэтъ въ фантастическiя страны, о которыхъ мы упомянули выше, представляя мiры тѣмъ болѣе злополучными, бѣдными и дурно населенными, чѣмъ дальше отстоятъ они отъ Солнца, райскаго свѣтила?

La Terre est au Soleil ce que l'homme est à lange, L'un est fait de splendeur, l'autre est pétri de fange. Toute étoile est soleil, tout astre est paradis. Autour des globes purs sont les globes maudits; Et dans l'ombre, ou l'esprit voit mieux que la lunette, Le soleil-paradis traîne l'enfer-planète. Plus le globe est lointain, plus le bagne est terrible. Ténébreux, frissonnants, froids, glacés, pluvieux, Autour du paradis ils tournent, envieux; Et, du Soleil, parmi les brumes et les ombres, On voit passer au loin toutes ces faces sombres.

Не смотря на поразительное величiе картины, эти образы нисколько не существеннѣе системъ, основанныхъ на принципѣ бóльшихъ или меньшихъ разстоянiй планетъ отъ Солнца, о чемъ уже говорено выше. Космогонiя Шарля Фурье покоится на столь-же произвольныхъ началахъ.

По мнѣнiю этого глубокомысленнаго мужа и его послѣдователей свѣтила обладаютъ душою и жизнью и сообщаются другъ съ другом, посредствомъ жидкихъ (благовонныхъ) нитей, служащихъ для воспроизведения живыхъ тварей на поверхности каждаго мiра. Такимъ образомъ, лошади производятся дѣйствiемъ Сатурна, а жабы — дѣйствiемъ Марса. Организмы, свойственные планетамъ — люди, животныя и растенiя, — обладаютъ душою безсмертною, но менѣе совершенною, чѣмъ души обитаемыхъ ими планетъ. Душа Земли, напримѣръ, по разуму, нравственнымъ силамъ и волѣ выше души всѣхъ обитателей Земнаго шара. Души не переходятъ изъ одного мiра въ другой, такъ какъ онѣ принадлежатъ душѣ каждой сферы и переселяются вмѣстѣ съ нею. По мнѣнiю Фурье, наши души, въ концѣ ихъ планетнаго поприща, поочередно перебываютъ въ различныхъ мiрахъ 810 разъ, всего 1620 разъ, изъ которыхъ 810 разъ здѣсь и 810 разъ въ ближайшихъ пространствахъ. Только послѣ этого позволяется имъ посѣщать другiе мiры вмѣстѣ съ душою Земли. „По смерти планеты, ея великая душа, слѣдовательно и наши души, составляющiя принадлежность великой души, вступятъ въ другой новый мiръ. Меньшiя души утрачиваютъ воспоминанiе о частныхъ метапсихозахъ, и потомъ сливаются и соединяются съ великою душою. Мы сохранимъ воспоминанiе только объ общемъ предназначенiи планеты. Воспоминанiе о суммѣ всѣхъ совершившихся метампсихозъ со временемъ дѣлается тягостнымъ и неяснымъ. Покинувъ свою умершую сферу, планетная душа отправляется на вновь возникшую комету и снова, начинаетъ проходить поприще звѣздной градацiи. Великая душа, пройдя на многихъ планетахъ лестницу существований, возвышается въ своемъ достоинствѣ, т. е. втеченiе достаточнаго времени пробывъ душою спутника, она дѣлается душою главнаго свѣтила, затѣмъ душою Солнца, душою вселенной, двухъ вселенныхъ и т. д. Души людей, животныхъ и растенiй, согласно съ возвышенiемъ великой души, развиваются втеченiе многихъ миллiардовъ лѣтъ“. Затѣмъ... Трудно сказать, что дѣлается затѣмъ съ ними.

Фурье считаетъ свѣтила существами одушевленными и мыслящими, которымъ извѣстенъ бытъ общественный и семейственный. Если душа планеты въ чемъ-либо провинится, то сосѣдки „подвергаютъ ее аресту“; если она печальна, то всевозможными мѣрами стараются ее утѣшить; если она больна, то „объ ней нѣжно заботятся, но вмѣстѣ съ тѣмъ устраняютъ ее отъ всякаго рода свободныхъ и интимныхъ сношенiй“. Эти интимныя сношенiя, дающiя жизнь обитателямъ планетъ, совершаются при помощи ароматныхъ нитей, по которымъ протекаютъ „ароматы“ съ одной планеты на другую: такъ точно въ фейерверкахъ искра движется по нити; эта нить, достаточно продолженная, могла-бы передать огонь на неопредѣленное пространство“.

Но нашъ вѣкъ далъ начало не однѣмъ только страннымъ теориямъ, диспутамъ и фантазiямъ относительно теологической и анекдотической стороны нашего предмета; идея всемiрной жизни облекалась не только тѣми формами, которыя разсмотрѣны нами въ обозрѣнiи: такого рода симптомы были-бы слишкомъ ужъ печальны. Нѣтъ, нашему времени суждено было привѣтствовать произведенiя болѣе серьезныя, полезныя и прочныя.

Если астрономы, по роду своихъ занятiй, должны ограничиваться только геометрическими чертежами и таблицами вычисленiй; если, вообще, они и не думаютъ о философiи астрономiи, во всякомъ случаѣ, нѣкоторые изъ нихъ составляютъ исключенiе изъ общаго правила. Кроме астрономовъ, съ которыми мы познакомились при самомъ возникновенiи науки, объ обитаемости мiровъ размышляли Ньютонъ, Гершель, Лаландъ и Лапласъ, слѣдовательно можно было надеяться, что ихъ мысли утвердятся на собственныхъ своихъ основахъ.

Онѣ формулировались мало помалу. Въ 1847 году докторъ Плиссонъ старался опредѣлить, въ своемъ трактате „О мiрахъ“, условiя жизни органическихъ существъ нашей планетной системы. Во всякомъ случаѣ, онъ не ставитъ идею, на которую онъ смотрѣлъ только какъ на гипотезу, выше простой догадки, чтó и высказано имъ въ конце своего сочиненiя. „Идея обитаемости мiровъ не больше какъ простое предположенiе. Какъ ни достоверна она, во всякомъ случае мы не должны упускать изъ вида, что въ сущности она покоится только на аналогiяхъ, а не на прямыхъ и несомненныхъ доказательствахъ. Если бы кто-либо нашелъ, что изъ-за подобнаго заключенiя не стоило писать столь пространной диссертацiи, то мы отвѣтимъ, что у нас не имѣлось въ виду доказывать непреложность идеи множественности мiровъ.

Менѣе сдержанный, докторъ Ларднеръ помѣстилъ въ Museum of sciences and arts статью въ пользу такого же мнѣнiя. Изслѣдованiе физическаго строенiя планетъ, подкрепленное рисунками, дало ему возможность возвести свои гипотезы на степень высшую той, на которой остановился предшествовавший ему авторъ. Наконецъ, появленiе книги англiйскаго богослова Уэвеля, о которомъ мы уже говорили, обратило вниманiе ученыхъ на почву, мало еще изслѣдованную наукою и вызвало опроверженiя, въ родѣ слѣдующихъ:

— More Worlds than One, the creed of the philosopher and the hope of, the christian: „Существуетъ не одинъ только мiръ — въ этомъ состоитъ вѣрованiе философа и надежда христiанина“, сэра Давида Брюстера (1854 г.).

— Essays on the spioit of the inductive philosophy, the Unity of Worlds, and the philosophy of creation. „Объ индуктивномъ методѣ, единство мiра и философiя мiрозданiя“, Пауэля (1855).

— A few more Words on the Plurality of Worlds.. „Нѣсколько словъ о множественности мiровъ“, Джакоба.

— Мечты и истина, отвѣтъ на книгу доктора Уэвеля о множественности мiровъ.

Изъ этихъ различныхъ опроверженiй, основательнѣйшимъ должно считать первое, такъ какъ остальныя не обнимаютъ всѣхъ сторонъ вопроса. О послѣднемъ можно упомянуть только ради формы. Книга Давида Брюстера совершенно уничтожаетъ положенiя богослова и мы не думаемъ, чтобы нашелся смѣльчакъ, который изъявилъ бы желанiе возстановить зданiе богословскихъ отрицанiй, увидавъ его въ столь жалкомъ положенiи.

Однакожъ воображенiе не прекращало своей деятельности. Въ 1855 году, въ то время, когда Англiя присутствовала при борьбѣ могучихъ антагонистовъ, въ Парижѣ продолжалась анекдотическая серiя нашего предмета въ Старѣ, или φ въ Кассиопеи. Это „чудесный разсказъ объ одномъ изъ мiровъ пространства, описанiе удивительной природы, быта, путешествiй и литературы обитателей Стара.“ Введенiе, написанное белыми стихами, съ величайшимъ краснорѣчiемъ возвѣщаетъ намъ, что авторъ нашелъ рукопись своего произведенiя на одной изъ снѣжныхъ вершинъ Гиммалайскихъ горъ, въ пустомъ болидѣ. Въ созвѣздiи Кассiопеи, звезда φ образуетъ собою сложную систему Солнцъ всевозможныхъ цвѣтовъ; Старъ — это планета, вокругъ которой вращаются различныя Солнца. Гипотеза эта довольно остроумна, хотя она и не доказываетъ, чтобы творцомъ ея былъ астрономъ.

Около этого времени доктрина, основанная на необъяснимыхъ фактахъ, начала проникать въ массы общества и прiобрѣтать многочисленныхъ послѣдователей. Каковы бы ни были научныя достоинства иныхъ скептиковъ и невежество другихъ, въ сущности есть факты, не выясняемые ни наукою, ни разсудкомъ, факты, принадлежащiе къ области непостижимаго, быть можетъ, не могущаго быть постигнутымъ и, какъ кажется, стоящiе внѣ предѣловъ физическаго изслѣдованiя. Эти сверхъ-научные факты могутъ быть отвергаемы людями недоразвитыми, тѣмъ не менѣе они существуютъ и спиритизмъ возникъ на основанiи тайнъ, неправильно названныхъ сверхъестественными: въ наше время онѣ стоятъ внѣ научного анализа — и больше ничего. Тутъ было „нѣчто“, по выраженiю, подвергшемуся насмѣшкамъ со стороны противниковъ этой доктрины; но, увы! съ какою быстротою разыгравшееся воображенiе опередило это „нѣчто“. Умъ человѣческий такъ слабъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ такъ склоненъ къ преувеличенiю, что съ той минуты, въ которую возникло убеждение въ возможности общенiя съ духами, пребывающими внѣ Земли, тысячи умовъ тотчасъ же пришли въ движенiе. Такъ какъ любопытство играло тутъ главную роль, то къ этимъ существамъ (вполнѣ неизвѣстнымъ, впрочемъ) стали обращаться съ вопросами на счетъ небесныхъ сферъ и ихъ обитателей. Духи (какъ извѣстно, они очень обязательны) удовлетворили желанiе каждаго, послѣ чего каждый могъ уже составить себѣ небольшую систему воображаемыхъ мiровъ. И вотъ возстаетъ одинъ экстатикъ и въ глубокомысленныхъ выраженiяхъ (на столько глубокомысленныхъ, что порою они смахиваютъ даже на безсмыслицу) возвѣщаетъ тайну происхождения мiров, выясняетъ процессъ образованiя Земли при посредствѣ четырехъ сплотившихся между собою спутниковъ и описываетъ паразитическое населенiе свѣтилъ, жизнь и мыслительныя силы послѣднихъ и ихъ свободную волю, когда души ихъ отправляются на поиски за новыми тѣлами, замѣтивъ, что ихъ планеты начинаютъ дряхлѣть. То былъ Мишель Фиганьеръ, авторъ „Ключа жизни“, произведенiя страннаго, не лишеннаго однакожъ глубины мысли въ нѣкоторыхъ изъ своихъ положенiй, но прочесть которое мы никакъ не совѣтуемъ. — Викторъ Геннекэнъ, бесѣдуя съ „душою Земли“, познаетъ нравственныя достоинства души Юпитера, и Сатурна и степень высоты, на которой стоятъ души ихъ обитателей. — Нѣкто другой писалъ подъ диктовку Араго въ то время, когда его супруга странствовала по планетамъ. Вотъ небольшая выдержка изъ ея путешествiй; „Во время путешествiй своихъ по Сатурну, госпожа X. убѣдилась въ истинности полученныхъ ею свѣдѣнiй относительно того, что этотъ послѣдний мiръ стоитъ нѣсколько ниже Юпитера, но выше Земли. Въ настоящее время Лезюркъ воплотился въ немъ и состоитъ тамъ владѣльцемъ помѣстья. Отправившись къ нему съ визитомъ, г-жа X. пришла къ прекрасному и легкому мосту, очень длинному и объ одной аркѣ, подъ которою проходила гондола съ музыкантами. Противоположная сторона моста, къ которой направлялась г-жа X., была ярко освѣщена свѣтильниками, расположенными въ виде креста на устоѣ этой стороны. Ворота моста вели въ огромный, великолепный паркъ; журчащiе ручьи извивались среди густыхъ деревьевъ, листья и цвѣты которыхъ представлялись въ обаятельномъ разнообразии красокъ. Въ особенности заслуживаюсь вниманiя цвѣты, имѣющiе форму колокольчиковъ, дивнаго фiолетоваго цвѣта. Посреди парка, на прудѣ, покрытомъ прекрасными водяными растенiями, находится изящное, легкое зданiе, въ видѣ готическаго трилистника; террасы его и балконы великолѣпно изваяны и украшены статуями и грацiознаго свойства предметами... Посреди одного бассейна въ воздухъ взлетаетъ струя теплой воды и ниспадаетъ дождемъ на прелестныхъ нагихъ женщинъ, погруженныхъ въ воду по поясъ; ихъ тѣло почти покрыто ихъ длинными волосами. Одна изъ нихъ находится внѣ воды. На Сатурнѣ существуютъ воды различной плотности, въ которыя более или менее погружается тѣло купальщицъ. Такие-то чудеса видѣла г-жа Розъ, но мы и не упоминали еще о планетахъ Лопуссѣ и Этиописѣ, открытыхъ недавно однимъ медиумомъ! — Однакожъ въ этихъ фантазiяхъ не все вымышленно и нѣкоторыя изъ нихъ принадлежащiя медиумамъ, чуждымъ наукѣ, представляютъ интересныя совпаденiя съ тѣми аналогiями, которыя астрономiя устанавливаетъ между другими мiрами и земнымъ шаромъ. Къ числу таковыхъ принадлежатъ „виды Юпитера'', нарисованные Виктореномъ Сарду подъ наитiемъ Бернара Палисси, который въ настоящее время тоже состоить землевладѣльцемъ на сказанной планетѣ. Жилища Илiи и Сведенборга отличаются прекрасною архитектурою; но эмблематическiй замокъ Моцарта гораздо выше ихъ по своему изящному, музыкальному устройству; ничего не можетъ быть прекраснѣе и грацiознѣе множества ключей, нотъ, линѣекъ, бемолей, дiэзовъ, бекаровъ, струнъ и всевозможныхъ инструментовъ, составляющихъ порталъ этого чуднаго жилища. Но едвали можетъ что-либо сравниться по красотѣ съ отдѣломъ животныхъ Зороастра, гдѣ quasi-люди играютъ въ кегли (новая игра, похожая на бильбокетъ: въ шарахъ имѣются дыры и дѣло идетъ не о томъ, чтобы сбить кегли, а насадить на нихъ шары); одни: изъ quasi-людей этихъ качаются на изящныхъ растительныхъ качеляхъ, другiе висятъ на лiанахъ, нѣкоторые носятся въ воздухѣ. Желая поглумиться надъ этими спиритическими путешествiями, одинъ анонимный авторъ издалъ книгу: Обитаемые мiры или откровенiя одного духа; впрочемъ произведенiе его не отличается остроумiемъ. Авторъ описываетъ семь мiровъ, обитаемыхъ потомками семи падшихъ ангеловъ: Адамъ живетъ на Землѣ, Зильзминуфъ — на Лунѣ, Кктiсъ — на Ззъ (Млечномъ пути), Кiиикiииикъ — на Альдебаранѣ, Бокби — въ странѣ Циклоповъ, I — на планетоидѣ, имѣющемъ 17 лье въ дiаметрѣ, наконецъ Бакаръ — въ мiрѣ, извѣстномъ подъ именемъ Сатурна и обитаемомъ только разумными яйцами.

Путешествiя, предпринимаемыя духами въ угоду любопытнымъ вообще или любопытнымъ медiумамъ женскаго пола въ особенности, а также и самими медiумами, подъ руководствомъ обязательныхъ духовъ, не всегда бывали лучше путешествiй, которыя проходили предъ нами втеченiе двухъ тысячъ лѣтъ; часто даже эти произведенiя ума человѣческаго являлись вполнѣ лишенными послѣдняго. Изъ этого слѣдуетъ, что намъ не суждено познать таинственныя средства, при помощи которыхъ можно проникнуть въ другiе мiры и что за разрѣшенiемъ этой великой задачи мы должны обращаться къ точнымъ наукамъ.

Къ произведенiямъ духа системы и воображенiя, къ творенiямъ, возникшимъ въ силу научныхъ изысканiй и, наконецъ, къ произведенiямъ иллюзiй и мистицизма присоединимъ произведенiя, внушенныя чувствомъ. Небесные горизонты были открыты любовью взорамъ г-жи Гаспаренъ; привязанность, разбитая смертью, вознесла ее за предѣлы Земли, со взорами, устремленными на послѣднюю и вѣчную обитель невѣдомыхъ небесъ и мiровъ, надежда на которые внушена ей чѣмъ-то въ родѣ нео-христiанизма. Не возвышаясь до истиннаго пониманiя вселенной, авторъ вѣруетъ однакожъ въ воскресенiе тѣла и обновленiе мiра въ послѣднiй день существованiя Земли; но стремленiя его являются исполненными истиннаго величiя, когда онъ краснорѣчиво проповѣдуетъ непреходящую тождественность души, вѣчность любви и несомнѣнность будущей жизни. Упомянемъ еще объ одномъ, заслуживающемъ вниманiя сочиненiи: Альсима, Очерки Неба; автору извѣстны истинныя начала, на которыхъ зиждется философiя мiрозданiя и онъ представляетъ въ ея дѣйствительномъ значенiе гармонiю, связующую стремленiя души съ истинною идеею вселенной. По его предположенiямъ, на освѣщающемъ насъ свѣтилѣ обитаетъ совершенное человѣчество, въ средѣ котораго воплощаются знаменитые люди нашего мiра и ведутъ жизнь, къ которой стремятся разумные оптимисты.

Тутъ авторъ доходитъ до самого щекотливаго мѣста своего предмета. Съ одной стороны, онъ не желаетъ быть историкомъ своего собственнаго дѣла, съ другой — не можетъ оставить неоконченною свою картину и не указать точки, въ которой стекаются всѣ ея черты. Не легко устранимая альтернатива!.. Но какимъ-же образомъ выйти изъ затруднительнаго положенiя?

Къ счастiю для автора, современная исторiя не находится ни въ условiяхъ исторiи древней, ни даже въ условiяхъ новѣйшей исторiи. Такъ какъ современныя событiя извѣстны всѣмъ образованнымъ людямъ, то не считая нужнымъ напоминать о нихъ, авторъ закончитъ свои бесѣды нѣсколькими дополнительными словами.

За пять лѣтъ до 1862 года, одинъ скромный мечтатель проводилъ прекрасныя лѣтнiя ночи въ наблюденiи неба; весною онъ жилъ въ излюбленныхъ природою мѣстахъ, во время прекрасныхъ осеннихъ вечеровъ онъ восхищался эффектами свѣта, а по длиннымъ зимнимъ вечерамъ занимался изученiемъ точныхъ наукъ. Проводя жизнь въ неизвѣстности, какъ и подобаетъ малымъ мiра сего, этотъ мечтатель, лѣта котораго неизвѣстны (душа не имѣетъ возраста), таилъ въ глубинѣ сознанiя мысль о существованiи разумныхъ и сознательныхъ тварей на лонѣ той необъятной природы, которой величiе свидѣтельствуется звѣздными ночами. Какъ кажется, онъ бесѣдовалъ объ этомъ съ людьми учеными, которые относились къ нему съ полнѣйшимъ равнодушiемъ и даже насмѣхались надъ его наивными убѣжденiями. Изумленный, что можно сомнѣваться въ столь очевидной реальности и отрицать значенiе ея въ судьбахъ человѣческаго знанiя, онъ началъ размышлять, нѣтъ-ли возможности осязательно доказать ее людямъ, умъ которыхъ не отличается особой живостью и вскорѣ затѣмъ онъ осмѣлился приступить къ организацiи самыхъ доказательств. Пятилѣтiе, о которомъ мы упомянули, истекало въ то время, когда трудъ его приближался къ окончанiю; наконецъ онъ вышелъ въ свѣтъ...

На первой его страницѣ мы находимъ слѣдующую фразу: „До сихъ поръ еще не существуетъ философского убѣжденiя въ непререкаемости идеи множественности мiровъ, такъ какъ эта истина не можетъ быть утверждена на астрономическихъ, доказывающихъ ее явленiяхъ. Въ наше время писатели, пользующiеся извѣстностью, безнаказанно пожимаютъ плечами, когда имъ говорятъ о небесныхъ мiрахъ: имъ нельзя отвѣчать фактами, ихъ нельзя смутить ихъ собственными безсмысленными умозаключенiями“.

Съ этого времени анонимный писатель посвятилъ себя дѣлу, тѣмъ болѣе для него важному, что его значенiе было блистательнымъ образомъ доказано. Побуждаемый любопытствомъ, онъ обратился к исторiи съ вопросомъ: кто раздѣлилъ его убѣжденiя и вмѣстѣ съ тѣмъ старался взвѣсить въ ихъ абсолютномъ значенiи послѣдствiя своей доктрины. Было это въ 1864 году.

Здѣсь авторъ опять вступаетъ въ свою роль историка и на основанiи современныхъ журналовъ, французскихъ и иностранныхъ, констатируетъ, что съ этой эпохи доктрина множественности мiровъ становится вопросомъ дня.

Если черты, проходящiя въ нашей исторiи и достигаютъ точки, на которой мы остановились, во всякомъ случаѣ онѣ не заканчиваются здѣсь, а только перекрещиваются. Продолженные, онѣ, подобно солнечнымъ лучамъ, скопляющимся на стеклѣ и проницающимъ его, уходятъ въ будущность. Если исторiя прошлаго заканчивается здѣсь, то здѣсь-же начинается исторiя настоящаго. Нѣсколькихъ словъ достаточно для того, чтобы обозначить начало новаго движенiя, продолжать наше обозрѣнiе внѣ его рамокъ и завершить его въ томъ мѣсяцѣ, въ которомъ мы пишемъ настоящiя строки.

Въ концѣ 1864 года, философъ, давно уже извѣстный свѣту значительными трудами своими, увѣнчанными Институтомъ, издалъ: La Pluralité des existences de l'âme, conforme à la doctrine de la Pluralité des Mondes. Сочиненiе это устанавливало на предъидущемъ произведенiи основы теорiи, защитникомъ которой явился авторъ. Г. Пеццани объяснилъ, что утверждая доктрину множественности существованiй души на доктринѣ множественности мiровъ, онъ придалъ первой тотъ рацiональный характеръ, который легко усвоивается позитивными умами нашей эпохи. Тотъ-же авторъ изложилъ „Сокращенное обозрѣнiе мыслей о множественности мiровъ“ въ своей брошюрѣ, озаглавленной: Nature et la destination des astres.

Въ томъ-же году появилось „Путешествiе на планеты и истинное предназначенiе человѣка“. Авторъ, въ сопровождении небеснаго посланника. встрѣчаетъ на обитаемыхъ сферахъ знаменiтыхъ людей древности и новѣйшихъ временъ. Во время дальнѣйшихъ существованiй своихъ, они становятся въ условiя жиани, соотвѣтствующей ихъ умственнымъ и нравственнымъ достоинствамъ и опредѣляемой имъ то въ награду, то въ наказанiе, то какъ испытанiе, чтобы они могли безпрестанно подниматься по лѣстницѣ безконечного совершенствованiя.

Въ Февралѣ мѣсяцѣ 1865 года Александръ Дюма помѣстилъ въ l'Univers Illustré „Путешествiе на Луну“, въ которомъ, какъ по всему видно, знаменитый романистъ не заявляетъ никакихъ особенныхъ претензiй и только желаетъ указать, что его перо можетъ упражняться во всѣхъ родахъ. Туристъ Мокэ вплавь пускается по Сенѣ до океана; затѣмъ орелъ возноситъ его на Луну, которую путешественникъ наклоняетъ тяжестью своего тѣла и наконецъ падаетъ на Землю, спроваженный однимъ обитателемъ Луны, котораго горшокъ онъ опрокинулъ.

Въ Мартѣ мѣсяцѣ въ Лондонѣ появилось новое „Путешествiе на Луну“, авторъ котораго, подобно своему предку, Годвину, избираетъ Луну сценою для своего фантастическаго разсказа.

Въ Апрелѣ мѣсяцѣ въ Парижѣ вышло „Путешествiе на Луну, согласно съ подлинною рукописью, выброшенною однимъ луннымъ волканомъ“, Воздухоплаватели — европейцы; поднявшись на Луну при помощи какого-то вещества, обладающего свойствомъ быть „отталкиваемымъ“ Землею, они и въ настоящее время находятся на сказанной планетѣ и прислали о себѣ вѣсточку въ аэролитѣ, который упалъ въ саду г. Кателино, живущаго въ Грасъ-Дьё.

Въ Маѣ мѣсяцѣ появился нѣкiй „Обитатель Меркурiя“, вырытый изъ земли въ саркофагѣ, упавшемъ въ Америкѣ съ неба. Спрашивается, къ чему трудились выкапывать его?

Въ Iюнѣ мѣсяцѣ одинъ остроумный туристъ, только-что возвратившiйся изъ своего „Путешестiя къ центру Земли“, въ свою очередь отправился на Луну и описалъ свой вояжъ въ книгѣ, подъ заглавiемъ: „Отъ Земли до Луны''. Такъ начался 1865 годъ; однакожъ часъ солнцестоянiя еще не насталъ.

Большое движенiе, уже совершившееся и продолжающееся въ пользу той-же самой идеи, представляетъ нашу доктрину, какъ выраженiе неопровержимой истины и закрѣпляетъ за нею то мѣсто, которое она заняла въ исторiи наукъ и философiи. Для большей части людей она является въ своемъ торжественномъ и царственномъ видѣ, но для иныхъ сохранитъ еще фантастическiя прикрасы, которыми человеческое воображенiе одѣло ее. Во всякомъ случаѣ, она уже заняла подобающее ей мѣсто въ наукѣ и по словамъ одного знаменитаго писателя, „идея множественности обитаемыхъ мiровъ составляетъ конечную цѣль и главную задачу астрономiи“*).

*) Анри Мартенъ.

Въ большомъ обозрѣнiи, начавшемся туманными горизонтами древности и завершающемся нашею эпохою, предъ глазами нашими проходили причудливыя и разнородныя полчища писателей. Мы обращались къ природѣ съ просьбою выяснить намъ строенiе вселенной и свойства далекихъ обителей, носящихся вмѣстѣ съ земнымъ шаромъ въ безпредѣльныхъ пространствахъ; мы спрашивали человека, какъ думаетъ онъ на счетъ столь интереснаго предмета и какой отвѣтъ дастъ онъ на этотъ, вѣчно стоящiй предъ нимъ, вопросъ. Исполняя наше желанiе, человѣкъ отвѣтилъ, что не смотря на блестящiя и плодотворныя способности воображенiя, онъ всегда стоялъ ниже дѣйствительности и что при совокупномъ дѣйствiи самыхъ могучихъ усилiй, онъ никогда не производилъ того, что производитъ природа посредствомъ необходимаго порядка вещей.

Однакожъ, какъ она отважна, эта рѣзвушка, узорчатыя крылья которой трепещутъ непреодолимымъ нетерпѣнiемъ; какъ она жива и быстра, эта белокурая богиня, которой уста, склоненныя надъ источникомъ Молодости, почерпаютъ въ немъ безконечныя юныя силы! Какой умъ въ состоянiи услѣдить за прихотливымъ воображенiемъ въ его полетѣ среди невѣдомыхъ мiровъ? Чей взоръ можетъ достичь границъ тѣхъ таинственныхъ областей, въ которыя оно устремляется быстрымъ полетомъ? Мы уже видѣли: принимаетъ-ли воображенiе исходною точкою прочную почву знанiя и ударивъ объ нее ногою, свободно устремляется въ высь; тѣшится-ли оно химерами и носясь на облакахъ, по волѣ прихотливаго вѣтра, слѣдуетъ неправильными путями; во всякомъ случаѣ оно не полагаетъ границъ своей отвагѣ и по произволу носится въ воображаемыхъ пространствахъ до той поры, когда опомнившись, старается наконецъ осмотрѣться и останавливается въ своемъ полетѣ. Но порою, забывая о самомъ себе, побуждаемое только любознательностью, воображенiе продолжаетъ до безконечности свои безцѣльныя странствованiя и носится только изъ удовольствiя парить въ пространствахъ; безконечно свободное, отважное и смѣлое, оно населятъ пустоту и создаетъ новые мiры. Ничто не останавливаетъ его; ему неизвѣстны никакiя преграды. Законы и силы — все это изчезаетъ въ его глазахъ. Творить — это создавать изъ ничего и воображенiе заявляетъ претензiи творить. Существованiе, жизнь, разумъ, мысль — все это, по его мнѣнiю, находится въ его власти. Сущность и форма — все ему подвластно. Оно не соблюдаетъ никакой мѣры: свѣтъ или мракъ, стужа или зной, великое или малое, тяжелое или легкое, красота или безобразiе, голубое или красное — до этого ему нѣтъ никакого дѣла. Существуетъ только его произволъ, дающiй жизнь всѣмъ измышленiямъ воображенiя и подъ его влiянiемъ возникаютъ образы, подобные тѣмъ легкимъ и разноцвѣтнымъ шарамъ, которые дѣтскiя руки посылаютъ въ воздухъ.

Но, быть можетъ, вслѣдствiе такой неограниченной свободы, воображенiе возносится надъ самою природою, дѣятельность которой, какъ кажется, ограничивается стихiями и силами, находящимися въ ея власти? Несравненное могущество, которымъ обладаетъ воображенiе, не даетъ ли ему возможность творить нѣчто дивное и неизвѣстное? Наблюденные факты отвѣчаютъ на это. До сихъ поръ воображенiе всегда стояло ниже уровня дѣйствительности; оно преобразовываетъ извѣстный типъ, видоизмѣняетъ извѣстный образъ, но не творитъ.

Громада многоразличiй, собранныхъ нами въ анекдотической части нашего изслѣдованiя, можетъ быть помещена внутри огромнаго круга, который можно назвать кругомъ человеческой фантазiи и изъ предѣловъ котораго не въ состоянiи выйти самое пылкое воображенiе. Многiе изъ нашихъ писателей сталкивались уже другъ съ другомъ, стараясь создавать новые типы, или помѣщая въ невѣдомыхъ мiрахъ города и цѣлыя государства; въ наше время, новѣйшiе путешественники еще чаще встрѣчались съ древними. Дѣло въ томъ, что даже въ области воображенiя зрѣнiе человѣка ограничивается извѣстными предѣлами и не можетъ выходитъ изъ сферы, образуемой или непосредственнымъ наблюденiемъ окружающей насъ обстановки, или соображенiями, вытекающими изъ существующаго порядка вещей. Напротивъ, область природы безконечна и подобно океану, охватывающему песчинку, затерявшуюся въ лонѣ его водъ, она охватываетъ собою сферу воображения.

Если и были проницательные умы, которые при помощи воображенiя или наитiя достигли до правильныхъ понятiй о природѣ нѣкоторыхъ мiровъ, то, во всякомъ случаѣ, они не могутъ служить намъ примѣромъ. Мы вполнѣ убѣждены въ существованiи живыхъ тварей внѣ нашей Земли, въ небесныхъ, насъ окружающихъ пространствахъ; но если бы у насъ явилось желанiе, вслѣдъ за общими соображеньями о строенiи мiра, приступить къ соображенiямъ частнымъ, относящимся къ менѣе изслѣдованнымъ частямъ вселенной; если бы за общимъ обозрѣнiемъ картины мы заинтересовались ея подробностями, то и въ такомъ случаѣ въ дѣйствiяхъ нашихъ мы должны соображаться съ требованiями разсудка, а не воображенiя. Поэтому именно мы начали нашу книгу изслѣдованiемъ каждаго мiра въ астрономическомъ и физическомъ отношенiяхъ и установленiемъ фактовъ, до которыхъ мы дошли путемъ научныхъ, находящихся въ нашемъ распоряженiи, способовъ.

Съ другой стороны, нашими историческими изслѣдованiями выяснились нѣкоторыя общiя и не лишенныя интереса соображенiя. Каждая эпоха сказала намъ свое слово. Знаменитые творцы астрономической и философской науки, суровые и сдержанные, присутствовали въ трибунахъ нашего Колизея, въ первыхъ рядахъ научной серiи поборниковъ нашей идеи. Движенiя духа человѣческаго, проходившаго необходимыми фазами, съ очевидною ясностью отпечатлѣлись въ нашей частной исторiи, равно какъ и его, обусловливаемыя временемъ, тенденцiи, его характеръ и степень его величiя.

Не люди опредѣляютъ характеръ времени, но время производитъ людей и даетъ имъ то или другое назначенiе. Въ исторiи единичной истины отражается, если только она не искажена, всеобщая исторiя людей и ихъ дѣлъ.

Но какими путями проходитъ идея, прежде чѣмъ достигаетъ она того центра, въ которомъ ей суждено разцвѣсть, воспрiять жизнь и свѣтъ! Сколько времени она слѣдуетъ тайными тропинками до дня, который долженъ прославить ее и окончательно возвести на престолъ человѣческой мысли! Сколько препятствiй она должна преодолѣть, какимъ невзгодамъ должна подвергаться! Философская генеалогiя нашей доктрины восходитъ гораздо выше, чѣмъ вообще думаютъ: начало ея кроется въ натурализме первобытныхъ народовъ.

Разоблачивъ ее отъ ея фантастическихъ покрововъ и анекдотическихъ формъ, мы прослѣдили ее изъ вѣка въ вѣкъ въ ея прогрессивномъ ходѣ. Повидимому, ея первоначальная несостоятельность составляла необходимое условiе ея существованiя; незамѣтно прокрадываясь изъ вѣка въ вѣкъ, она только въ наше время безбоязненно предстала предъ взорами свѣта. Какъ кажется, непризнанную истину всегда ожидаетъ моментъ торжества, каковы бы ни были препятствiя и покровы, при помощи которыхъ невѣжество, злорадство или человѣческая тупость стараются затмить истину и задержать ея ходъ.

Таковы факты, которыми доказывается, насколько всесторонняя исторiя правильной идеи содѣйствуетъ къ окончательному установленiю этой идеи въ средѣ людей въ томъ даже случаѣ, когда первая не составляетъ дѣйствительнаго пополненiя и интереснаго выясненiя послѣдней.

Далее идут 47 замеченных опечаток. На самом деле их намного больше. Кроме того, есть опечатки и на листе опечаток. Что интересно: некоторых опечаток нет (уже исправлены), а другие я исправил сам. И показываю, просто, как выглядела книга 19-го века. А ещё в книге большая путаница с нумерацией страниц. - Хл.