Быков попытался вытереть потный лоб и с досадой отдернул руку. Вечно забываешь про этот шлем! Иногда пальцы сами собой подбираются к затылку - почесать в трудную минуту, или в рассеянности пытаешься сунуть в рот кусочек шоколада и натыкаешься на гладкую прозрачную преграду. Раньше, размышляя, он имел обыкновение теребить себя за нижнюю губу - пришлось отвыкнуть. Дауге это отметил и не замедлил прочесть краткую лекцию на тему «Роль астронавтических спецкостюмов в избавлении человечества от дурных привычек».
Вторые сутки низкое небо роняло хлопья черной пыли. Черный снег кружился в порывах слабого ветра, покрывая обширную холмистую равнину, в центре которой стоял «Мальчик». Быков огляделся. Повезло, повезло! Перед ним расстилался великолепный естественный ракетодром площадью около двух тысяч квадратных километров, вполне ровный, если не считать десятка скал, торчащих из смолянистого песка. С юга, со стороны пустыни, равнину окаймляло полукольцо Венериных зубов; вдали, на севере, за пеленой Дымного моря, грохотала Голконда. До нее было около сорока километров - не слишком далеко и не слишком близко. Почва оказалась радиоактивна как раз в той мере, чтобы питать селено-цериевые батареи - источники энергии радиомаяков. Радиомаяки надо было установить на вершинах огромного, по возможности равностороннего треугольника по краям посадочной площадки. Но сначала следовало взорвать мешающие скалы. Вероятность того, что планетолет может сесть на них, была довольно велика: они торчали двумя группами почти в самом центре будущего ракетодрома. Это была задача по силам. Быков с помощью геологов установил две мины в центре северной группы скал - взрыв должен был выворотить из почвы каменные столбы, раскрошить их в пыль. Другую - южную - группу из шести скал решили взрывать «сверху». Мина устанавливается на вершине одного из столбов, и взрыв уничтожает их все - вгоняет в землю, как сказал Дауге.
- На какую волну настраивать? - крикнул Юрковский. Он сидел на вершине обреченной скалы, куда только что не без труда была поднята мина.
Силуэт Юрковского зашевелился на фоне красных
туч в струях черной метели.
- Индекс восемь! - откликнулся Быков, задирая голову.
- Ага... ясно... - Силуэт Юрковского зашевелился на фоне красных туч в струях черной метели. - Готово! Ну, все, кажется?..
- Слезайте! - крикнул Алексей Петрович.
- Интересно, какая у тебя будет физиономия, если скалы устоят, - заметил Иоганыч, присевший рядом с Быковым на башенку транспортера.
- Ничего... не устоят, - рассеянно ответил тот, с опаской следя за ловкими движениями Юрковского, сползавшего по отвесной гладкой стене. - Какого черта он лезет без веревки?.. Ведь есть же трос... Но куда там! Без фокусов не может... Ну, что он - ни туда, ни сюда?..
Юрковский словно прилип к черному камню на высоте шести-семи метров от земли. Он казался неподвижным, и только неестественная поза да короткое хриплое дыхание выдавали его страшное напряжение,
Дауге обеспокоенно вскочил:
- Владимир, что с тобой?..
Юрковский не ответил и вдруг, словно сорвавшийся камень скользнул вниз. Быков сделал падающее движение и невольно зажмурился, а когда снова открыл глаза, увидел, что геолог висит на руках тремя метрами ниже, уцепившись за невидимый снизу выступ.
- Володька!.. - Иоганыч спрыгнул на землю и подбежал к скале.
- Спокойно, Дауге! - голос Юрковского только слегка прерывался от напряжения. - Сколько до земли?
- Метра четыре! - простонал Дауге. - Расшибешься, паршивец!..
- Отойди прочь! - сказал Юрковский и полетел вниз.
Он упал классически, по всем правилам, упруго подскочил и повалился на бок. Быков соскочил с машины, но бесстрашный геолог уже сидел на земле. Тогда Быков обрел голос.
- Что за хулиганство, товарищ Юрковский? - рявкнул он. - Как вы смели так рисковать? Немедленно ступайте к командиру и доложите...
- Ну, что вы в самом деле, Алексей Петрович!.. - Юрковский ловко поднялся, встряхнулся всем телом, проверяя, все ли в порядке; голос у него был смиренный. - Четыре метра - это же ерунда! Посудите сами...
Но Быков бушевал:
- Вы прекрасно могли спуститься по тросу! Вы вели себя как мальчишка! Нашли время для спорта!.. Черт знает что!..
- Да брось ты, Алексей! - Дауге любовно обнял Юрковского за плечи. - Конечно же, мальчишка! Но что ты будешь с ним делать - смельчак!..
- «Смельчак»!.. Вот сломал бы шею, и возись тут с ним...
- Виноват, Алексей Петрович,- вдруг сказал Юрковский, и Быков сразу остыл.
- Долóжите командиру о своем проступке, - буркнул он и отошел к скале, чтобы смотать трос.
Геологи принялись помогать ему.
- Жалко ее взрывать, - сказал Дауге, указывая на скалу, окутанную крутящейся поземкой, когда, кончив
работу, они собрались у открытого люка. - Варварство - уничтожать памятник в честь великого подвига В. Юрковского...
И он так хлопнул ладонью по спине друга, вползавшего в люк, что тот мгновенно исчез в темноте кессона.
Ермаков повел транспортер на юг и остановил его только у самой гряды Венериных зубов. Обреченные скалы исчезли из виду, скрывшись за горизонтом, за черной метелью.
- Начинать, Анатолий Борисович? - спросил Быков.
- Давайте...
Быков положил руку на рубильник радиодистанционного взрывателя, нажал. Экран озарился ярким белым светом, потом сразу потемнел - вдали встали, тяжело покачиваясь под ветром, три кроваво-красных столба огнистого дыма, расплылись грибовидными облаками. Из-за горизонта, покрывая гул далекой Голконды, долетел громовой удар, пронесся над «Мальчиком» и, рокоча, покатился дальше.
В тот же день черный снегопад прекратился, и вдруг наступила непонятная тьма. Неожиданна погасли багровые тучи. Над пустыней повисла глухая ночь. Поля смолянистого песка вокруг слабо фосфоресцировали, из трещин поднимался и плыл по ветру голубой светящийся дымок.
Начались работы по установке радиомаяков. Работали в темноте, подсвечивая фонариками, закрепленными на шлемах, или в лучах прожекторов «Мальчика». Собрать и установить радиомаяк было нетрудно - сказывалась тщательная тренировка на Седьмом полигоне, - но укладка огромных полотнищ селено-цериевых элементов занимала много времени. В общей сложности надо было распаковать, вытащить из транспортера, уложить и присыпать сверху песком сотни квадратных метров упругой тонкой пленки. Работа была скучная и утомительная. К концу дня люди изматывались и валились спать, через силу проглотив по чашке бульона с хлебом.
Работали геологи и Быков. Ермаков почти не мог передвигаться и по многу часов подряд сидел в транспортере, поддерживая связь с «Хиусом», пытаясь наладить телеустановку; вел дневник, снимал показания экспресс-лаборатории, работал над картой окрестностей Голконды, аккуратно нанося на нейлон штрихи и условные значки черной и цветной тушью; поджав серые губы, ощупывал одряблевшие бурдюки с водой и что-то считал про себя, прикрыв глаза красноватыми веками. По-прежнему через каждые двадцать четыре часа, за пять минут до двадцати ноль-ноль по времени «Хиуса», он гасил в транспортере свет, забирался в командирскую башенку, приникал к окулярам дальномера и подолгу не отрываясь смотрел на юг. Когда заканчивалась укладка «одеяла» вокруг очередного маяка, он с помощью Быкова выползал наружу, проверял установку и сам приводил ее в действие.
Связь с «Хиусом» временами держалась удивительно хорошо - очередной каприз венерианского эфира. В такие периоды Ермаков разговаривал с Михаилом Антоновичем через каждые три - четыре часа. Крутиков расспрашивал, слал приветы. Он говорил, что чувствует себя отлично, что все в полном порядке, но в голосе его зачастую звучала такая тоска по Земле, по товарищам, что у Быкова становилось нехорошо на душе. А ведь штурман еще ничего не знал о Богдане...
И все-таки это были замечательные, самые лучшие минуты. Сидеть, развалившись на тюках, расслабив ноющее, измученное тело, и слушать - как слушают музыку - далекий сипловатый голос штурмана. И думать, что осталось совсем немного, что добрый Михаил Антонович жив, здоров, что «Хиус» скоро придет сюда, на новый ракетодром, чтобы взять их и унести отсюда.
Здоровье экипажа снова стало сдавать. Каждый тщательно старался скрыть свое недомогание, но это удавалось плохо. Быков, просыпаясь по ночам от боли в глазах, часто видел, как Ермаков, разувшись, рассматривает распухшую щиколотку и тихонько стонет сквозь стиснутые зубы. Юрковский втайне от других бинтовал нарывы на руках и ногах. Дауге был особенно плох. Он казался почти здоровым, но непонятная скрытая болезнь пожирала его. Геолог похудел, упорно держалась высокая температура. Ермаков делал что мог - давал успокоительное, применял электротерапию, но все это помогало мало. Болезнь не прекращалась, вызывая иногда припадки странного бреда, когда геолог с воплями бежал от воображаемых змей. Это было страшно, и никто не знал, что делать. В такие минуты он не замечал никого, а очнувшись, не помнил, что с ним было...
Установка второго радиомаяка близилась к концу. Остались считанные часы работы, когда, натрудив руки, Быков забежал в транспортер вытереть пот со лба и немного передохнуть. Геологи остались снаружи укладывать последнюю сотню килограммов селено-цериевого «одеяла». У рации возился Ермаков с нахмуренным, недовольным лицом. Быков, выждав с минуту, спросил осторожно:
- Серьезные неполадки?
Ермаков вздрогнул и обернулся.
- А, вы здесь, Алексей Петрович... Да, перерыв связи. Неожиданный и... довольно странный...
Он выпрямился, обтирая испачканные руки губкой. Быков выжидательно смотрел на него.
- Я беседовал с Михаилом... и... - командир колебался, - и вдруг прервалась связь.
- Что-нибудь с аппаратурой?
- Нет, рация в порядке. Очевидно, просто не повезло. До этого связь была на редкость хорошей.
Что-то в тоне командира показалось Быкову необычным. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Ермаков спросил:
- Много еще осталось?
- Нет. Часа два работы. Не больше...
- Хорошо. - Командир взглянул на ручные часы, спросил небрежно: - Вы не замечали, Алексей Петрович, когда-либо вспышек на юге?
- На юге? В стороне «Хиуса»? Нет, Анатолий Борисович. Ведь на юге, в районе болота, никогда не бывает зарниц. По крайней мере, до сих пор не бывало.
- Да-да, вы правы... - Ермаков говорил уже спокойно. - Давайте заканчивать - и на отдых. Осталось немного.
Быков снова нацепил шлем и поднялся. Он вдруг почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. У выхода задержался:
- Я скоро вернусь, Анатолий Борисович, помогу вам выбраться наружу.
Ермаков поднял голову, снова взглянул на часы и сказал непонятно:
- Надо следить за горизонтом, Алексей Петрович.
- За горизонтом?
- Да, на юге, в стороне болота...
- Х-хорошо...
Проснувшись ночью, Быков увидел, что Ермаков сидит за приемником. Связи не было. «Хиус» молчал всю ночь. Всю ночь и весь следующий день...
Третий, последний маяк установили очень быстро, меньше чем за десять часов. Ермаков выбрался из «Мальчика»; сильно хромая, прошел по упругой, присыпанной песком и гравием поверхности селено-цериевой ткани, проверил схему подключения и привел установку в действие.
Межпланетники стояли около тускло поблескивающей башенки и молчали. Ничего не изменилось. Там, где с клокотанием кипел взрывами урановый котел Голконды, снова подымалась, как и прежде, багровая стена света. Вздрагивала почва под ногами. На юге в непроглядной тьме неслись смерчи над черной пустыней. Едва слышно посвистывал маяк, и невидимый тонкий радиолуч начал свой стремительный бег кругами по небу - от горизонта к зениту, от зенита к горизонту, - словно разматывая бесконечную огромную спираль.
Дело завершено. Уйдет «Мальчик», снимется с гигантского болота и вернется на Землю «Хиус». Много-много раз черное небо озарится багровым светом, прилетят и улетят десятки планетолетов, а три невысокие крепкие башенки будут упорно слать в эфир свои призывные сигналы: «Здесь посадочная площадка, здесь Голконда, здесь цель ваша, скитальцы безводных океанов Космоса!»
- Так... Ракетодром «Урановая Голконда номер один» готов к приему первых планетолетов, - сказал высоким, звенящим голосом Ермаков. - Семнадцать сорок пять, шестнадцатого сентября, 19.. года...
Все молчали. Ермаков поднял руку и торжественно, громко и ясно провозгласил:
- Мы, экипаж советского планетолета «Хиус», именем Союза Советских Коммунистических Республик объявляем Урановую Голконду со всеми ее сокровищами собственностью человечества!
Быков подошел к маяку и прикрепил к шестигранному шесту маяка широкое полотнище. Ветер подхватил и развернул алое, казавшееся в багровых сумерках почти черным, знамя с золотой звездой и великой старинной эмблемой - серпом и молотом, - знамя Родины.
- Ура! - крикнул Юрковский, а Дауге захлопал в ладоши.
На этом торжественная церемония окончилась.
Вернувшись в транспортер, Ермаков сразу же присел к приемнику, а Юрковский снял шлем, потянулся и, отчаянно зевнув, повалился на свою постель.
- Итак, Иоганыч, чем станешь угощать? - осведомился он.
И тут Быков вспомнил: сегодня день рождения Йоганыча. Еще когда устанавливали первый маяк, Дауге говорил об этом и торжественно приглашал «отпраздновать сию знаменательную дату посредством посильного поглощения пития и закусок с произнесением соответствующих речей». Приглашал в стихах:
| На вечер, данный в честь мою, Я вас прошу явиться. Прошу вас также не забыть Одеться и умыться. |
Быков весело улыбнулся и спросил:
- А где же обещанные яства?
Дауге засуетился, принялся копаться в своем мешке - извлек старательно обернутую в бумагу бутылку, две коробки роль-мопса и толстый ломоть копченого латышского сала. Все эти прелести не входили в обычный рацион межпланетников, Дауге ухитрился протащить их сюда контрабандой. Быков расстелил салфетку, вынул из буфетного шкафчика стаканчики, вилки, хлеб в полиэтиленовой упаковке. Юрковский крякнул, произнес значительно: «Однако!» - и придвинулся поближе к импровизированному пиршественному столу. Внутренность бронированной машины сразу приобрела праздничный вид. Стало хорошо и необычно. Дауге развернул бутылку, поставил ее в центре салфетки и с вожделением потер руки. Юрковский причесался. Быков подумал и повязал галстук поверх спецкостюма, чем поверг именинника в радостное изумление.
Пока длились эти многообещающие приготовления, Ермаков, не снимая шлема, сидел у рации. Кончив какие-то расчеты, он принялся вызывать «Хиус». Но эфир молчал. В репродукторе хрипело, выло, каркало. Михаил Антонович не откликался. Ермаков выключил аппаратуру, устало стащил колпак и аккуратно повесил его на стену. Быков с удивлением заметил, как потемнело и посуровело лицо командира. Ермаков был чем-то очень сильно обеспокоен. Обеспокоен сейчас, когда пройден такой тяжелый и многотрудный путь, когда осталось только отдать Крутикову приказ и ждать прибытия «Хиуса» на новый ракетодром? Странно... Алексей Петрович ухватился за нижнюю губу.
- Товарищи, предлагаю всем отдыхать и... - Ермаков замолчал, с удивлением рассматривая веселых друзей; брови его поднялись. - Что это вы затеяли?
- На вечер, данный в честь мою... - упавшим голосом начал Дауге. Выражение лица командира поразило его. - Анатолий Борисович! Ведь сегодня праздник... в известном смысле - завершение...
- Он - новорожденный, Анатолий Борисович! - весело сказал Юрковский, трудясь над бутылкой. - Выпьем по глотку коньяку, поболтаем.
Ермаков посмотрел на него, на смущенного Иоганыча, на бравого Быкова (тот торопливо прикрыл ладонью глупый галстук). Глаза его потеплели.
- Давайте, - сказал он и сложил карту, расстеленную на столике около рации.
Все чинно расселись вокруг салфетки.
- Будет тост? - осведомился Ермаков, принимая из рук Юрковского желтый стаканчик.
- Обязательно, - ответил тот и торжественно произнес: - Сегодня мы празднуем двойное событие! Сегодня родился большой Г. И. Дауге и маленький ракетодром «Урановая Голконда». У обоих большое будущее, оба дороги нашему сердцу. Живите, растите и размножайтесь! Ура-ура-ура!
За стеной посвистывал раскаленный ветер, темный песок намело вокруг «Мальчика». Чужая черная ночь обступила со всех сторон маленький уютный уголок жизни и света.
- Хороший роль-мопс, - сказал Юрковский, сосредоточенно наматывая на вилку аппетитную рыбью тушку. - Очень люблю роль-мопс...
Иоганыч покачал головой и, обратившись к Ермакову, сказал:
- Между прочим, с роль-мопсом у меня произошла любопытнейшая история. Вернее, не с роль-мопсом, а... Представьте Гоби, пустыня, несколько палаток - геологическая экспедиция. На триста километров ни одного жилья, дичь, прелесть. И была у нас, молодых практикантов, бутылочка коньяку и заветная баночка роль-мопса. Ждали мы какого-либо высокоторжественного события, чтобы, значит... - Дауге выразительно щелкнул пальцами. - Ну-с, дождались. Вот как теперь, день рождения одной... одного товарища. Собрались мы у нашей палатки, все практиканты, шесть человек. Откупорили коньяк, нарезали хлеб, помыли руки. Положили все это на футляр для теодолита, и как сейчас помню, я принялся под жадными взорами ребят вскрывать вожделенный роль-мопс. Понимаете, все баранина, ветчина... Остренького хотелось - сил нет! И вот, едва я вскрыл...
Дауге сделал паузу. Быков нетерпеливо покашлял и сказал:
- Вскрыл - и что?
- Понимаете, я даже не помню, как это случилось. Я случайно взглянул поверх голов товарищей - они все, конечно, наклонились к банке - и вижу: по склону соседнего бархана ползет, извиваясь, преогромный сизый червяк... Настоящий удав... Весь в этаких кольцах...
- Врешь! - убежденно сказал Юрковский.
- Погодите, Владимир Сергеевич! - сердито остановил его Быков. - Дайте рассказать.
- Не вру, Володя. Это был олгой-хорхой.
- Олгой... кто? - спросил Быков.
- Олгой-хорхой, - повторил Дауге. - Кажется, единственное сухопутное животное на Земле, вооруженное электричеством.
Юрковский сдвинул брови, вспоминая:
- Олгой-хорхой... Кажется, впервые описан в одном из гобийских рассказов Ивана Ефремова полвека назад. Так?
- Так,- согласился Дауге. - Потом выяснилось, что за эти полвека мы были не то третьей, не то четвертой экспедицией, которая видела его.
- И что же случилось? - не утерпел Быков.
Дауге вздохнул:
- Ничего особенного, конечно. Я заорал и вскочил на ноги. Роль-мопс вывалился в песок. Мы побежали в палатку за ружьями, а когда вернулись... - Он развел руками. - Никаких шансов. Электрический червяк скрылся.
- Досталось тебе, наверное, от ребят, - сказал Юрковский и снова потянулся к роль-мопсу.
- Ну нет! До самого конца экспедиции только и было разговоров, что об олгой-хорхое.
- Я вот ничего подобного не видел в пустыне, - заметил Быков.
Дауге объяснил, что олгой-хорхой водится, вероятно, только в самых жарких и пустынных областях монгольской Гоби.
- У меня есть предложение... - сказал Юрковский.
- Извините, - прервал его Ермаков. Он поднялся и включил приемник.
Помещение сразу наполнилось свистом и скрежетом.
Геологи переглянулись.
- Связи нет? - тревожно спросил Дауге.
- Вторые сутки нет, - тихо ответил Быков, косясь на командира.
Ермаков повернул ручку приемника - скрежет сразу утих.
- Мы отправимся к «Хиусу»... - он поглядел на часы,- через час с лишним. Если, конечно, ничего не изменится...
Межпланетники оторопело поглядели друг на друга.
- Позвольте, - нахмурился Юрковский, - а Дымное море?
- Разве мы не пойдем в Дымное море? - с изумлением спросил Дауге.
Командир молчал.
- Потом... ведь Михаил Антонович, как мы договорились, должен привести «Хиус» сюда. Ракетодром готов к приему... Михаил ждет только вашего приказа...
- Нет связи... - глухо сказал Ермаков.
- Подумаешь! - Юрковский пожал плечами. - Это бывало и раньше. Подождем...
- ...и тем временем исследуем Дымное море, - подхватил Дауге. - Это называется сочетать полезное с...
Ермаков покачал головой:
- Нет, мы пойдем к «Хиусу».
Он сказал это совсем мягко, и в голосе зазвучали совершенно незнакомые нотки: казалось, командир просит.
- Связь может наладиться, а может и не возобновиться. Мы не должны ждать. Мы обязаны немедленно вернуться к «Хиусу». Воды осталось меньше чем на четверо суток. С завтрашнего дня я сокращаю выдачу.
Юрковский вскочил:
- Уходить? Когда дело сделано только наполовину? Ограничиваться жалкими крохами, стоя в двух шагах от сокровищницы тайн и загадок? Нам доверили ответственнейшее дело...
Быков понял, что это - решительный разговор. Он начинался уже не раз - геологи давно и отчаянно настаивали на глубокой разведке Дымного моря. Но Ермаков либо отмалчивался, либо давал ответы настолько неопределенные, что геологи, не в силах преступить законов походной дисциплины, начинали задыхаться от злости, распираемые громовыми словами.
Правда, Быков не ожидал, что решительный разговор произойдет именно сейчас, когда они так уютно собрались провести два-три часа. Вечер испорчен окончательно... Остается одно - смириться и слушать... И подать голос, если потребуется. А в том, что это потребуется, он был уверен: стоило только поглядеть на эти бледные, осунувшиеся лица. Каждый полон решимости и каждый уверен в своей правоте...
Ермаков прервал Юрковского:
- Считаете ли вы достаточно полными данные о геологии окрестностей Голконды?..
- На дальних подступах?.. - Юрковский прищурился.
- Да, на дальних.
- Данные относительно полны, - осторожно проговорил Дауге, - но...
- Вами закончено в первом приближении изучение качественного и количественного состава полезных ископаемых окрестностей Урановой Голконды. - Теперь Ермаков говорил громко и резко. - Вы доказали пригодность окрестностей Голконды для разработок. Собрали основательный материал о природных условиях района. Определили режим радиоактивности. Составили карту местности - геологическую и топографическую. Провели геофизическую разведку недр Венеры в этом районе...
- Но данные расплывчаты и недостаточно полны,- ворвался в речь командира Юрковский. - Имея возможность получить гораздо более точные данные...
- Мы не имеем такой возможности! - отчеканил Ермаков.
- Как так - не имеем?!
- Я уже сказал. Готов повторить. Воды осталось на четверо суток. Связи нет. Положение «Хиуса» на болоте небезопасно. Поход в Дымное море в наших условиях является авантюрой. Любая серьезная неисправность транспортера может привести к провалу всего дела. Кроме того...
- При чем здесь авантюра, когда речь идет о задании правительства? - Юрковский вскочил. - Нам поручили ответственнейшее дело, а мы выполняем его только наполовину. Это же позор! Когда еще сюда придут люди!..
- Если мы вернемся, они придут скоро, а если останемся здесь - никогда... Или через двадцать лет! Рисковать результатами экспедиции я не намерен.
-- Риск! Опять риск! - бушевал Юрковский.- Я не боюсь риска! Говорите что угодно, Анатолий Борисович, но вы не в силах сделать нас трусами! (Ермаков невольно вздрогнул: это были его собственные слова.) Основная задача экспедиции не будет выполнена!
- Не так,- вмешался в спор Быков.
Он неожиданно вспомнил свой разговор с Ермаковым в самом начале перелета и сразу понял причины, заставлявшие командира быть осторожным. Геологи, привыкшие к тому, что Быков обычно не вмешивается в разговоры на эту тему, удивленно воззрились на него. Только Ермаков не шевельнулся.
Быков продолжал:
- Основная задача экспедиции не в этом. Вы плохо помните приказ комитета. Испытание «Хиуса» - вот основная задача.
- Алексей Петрович прав. Наша основная задача - доказать, что только снаряды типа «Хиус» могут решить проблему овладения Венерой. Доказать это! Кроме того, доставить на Землю результаты предварительной разведки. Мы их добыли. Ракетодром создан. Остается главное - вернуться.
Неудачливый именинник принялся с отвращением жевать роль-мопс - видно было, что он сдается.
Юрковский воскликнул с горечью:
- Бросать на полдороге такое дело!
- Лучшее - враг хорошего, Владимир Сергеевич. И потом, мы сделали свое дело...
- Вы не специалист, - дерзко сказал Юрковский.
- Я командир! - Ермаков заиграл желваками и проговорил, сдерживаясь: - Я отвечаю за исход всего дела. Я мог бы просто приказать, но я выслушал ваши доводы и... считаю их неубедительными. Не будем больше об этом... И, кроме того, если Михаил в течение ближайшего часа свяжется с нами и приведет «Хиус» сюда, я дам вам еще два-три дня...
Вечер был испорчен несомненно. Геологи сели бок о бок и понурили головы. Ермаков снова занялся приемником. Репродуктор выл и надсадно каркал. Бежали минуты. Связи не было. Забытая бутылка одиноко стояла посреди белой салфетки.
«Кр-ра, кр-ра, ти-иу-у, фюи-и...» - затянул приемник. Индикаторы на стене медленно налились красным. Заверещали счетчики радиации.
- Венера приветствует тебя, Иоганыч, - деревянным голосом сообщил Юрковский.
- Ах, боже мой, боже мой!.. - проговорил именинник с невыразимой тоской и принялся ругаться вполголоса по-латышски.
«Фюи-и-и-у-у»,- неслось из репродуктора.
Ты слышишь печальный напев кабестана? Не слышишь? Ну что ж - не беда... Уходят из гавани Дети Тумана, Уходят. Надолго? Куда? - |
- вдруг негромко пропел Юрковский на мотив знакомой лирической песенки.
- А, это что-то новое! - оживился Дауге, - А дальше?
- Подпевать будешь? - спросил Юрковский немного смущенно.
- Конечно! Давай!
Юрковский повторил, и Дауге ужасным голосом подхватил:
- Уходят из гавани Дети Тумана, Уходят. Надолго? Куда? В предутренний ветер, в ненастное море, Где белая пена бурлит, Спокойные люди в неясные зори Уводят свои корабли. И жаркие ночи, и влажные сети, И шелест сухих парусов, И ласковый теплый, целующий ветер Далеких прибрежных лесов. |
- «Вернутся не скоро... Когда?» - задумчиво повторил Дауге. - Молодец, Володя, хорошо...
Разлили и выпили по одной. Юрковский, приуныв, склонил на руки красивую, чуть седую голову. Ермаков о чем-то напряженно думал, ежеминутно механически взглядывая на часы. Быкову стало совсем грустно, он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза. В памяти вставали милые сердцу, страшно далекие образы - синее глубокое небо, легкий ласковый теплый ветерок, белые клочки облаков в темной дрожащей лужице... Земля...
Ермаков вдруг поднялся. Совершенно спокойно, не отрывая глаз от циферблата часов, он сказал:
- Извините, я выключу свет. Надо осмотреть окрестности. Помогите мне, Алексей Петрович.
Они поднялись в командирскую башенку. Ермаков погасил свет, развернул дальномер в сторону юга и прильнул к окулярам. Быков нагнулся ко второму дальномеру. Перед его глазами в свинцово-черном круге, расчерченном фосфоресцирующими штрихами, вдруг вспыхнули одна за другой две яркие кроваво-красные звездочки - невысоко над черной бездонной полосой горизонта.
- Отсчет, - неожиданно хриплым голосом проговорил над ухом Ермаков. - Отсчет, Быков! Не зевайте, черт...
Не думая, машинально и торопливо, Быков засек направление на странные вспышки. Красные звездочки потускнели и погасли. Ермаков включил свет в башенке и с лихорадочной поспешностью принялся снимать отсчеты с барабанов своего дальномера.
- Сколько у вас? - быстро спросил он,
- Высота - десять градусов ноль восемь минут, азимут тринадцать градусов двадцать шесть минут... Но что...
- Молчите, Алексей Петрович... - Ермаков записал числа в блокнот. - Молчите. Об этом после...
Быков взялся пальцами за нижнюю губу.
- Свет! - закричал вдруг Юрковский. - Зажгите свет! Дауге опять плохо!..