После генеральной репетиции, состоявшейся на Байконуре 4 мая 1957 г. (Земля и Вселенная, 1990, № 5, с. 60.— Ред.), на следующий день произвели еще один контрольный разброс опорных стрел с помощью «паука»— специального приспособления, имитирующего силовой пояс ракеты на сведенных вместе опорных стрелах, и проверили водяную систему отсечки пламени двигательной установки. К этому времени в МИКе — монтажно-испытательном корпусе — уже заканчивали стыковку ракеты с головной частью. Не все шло гладко, но, наконец принято решение — завтра вывоз!

Работали всю ночь. Особенно пришлось потрудиться сотрудникам главного конструктора стартового комплекса Владимира Павловича Бармина. В полдень шестого весь личный состав собрался у ворот МИКа. Настроение у всех праздничное. Фантастическое впечатление, особенно когда ракета, освобожденная от стремянок, обслуживающих площадок и поднятая кранами на высоту нескольких метров медленно поплыла к установщику.

А потом Госкомиссия во главе с Василием Михайловичем Рябиковым, Митрофаном Ивановичем Неделиным и Сергеем Павловичем Королевым шла по шоссе от МИКа до стартовой площадки, как почетный эскорт сопровождая движущийся по железной дороге состав с ракетой.

Многое еще предстояло сделать. Беспокоило, что никак не налаживалась устойчивая связь с районом «Кама» — здесь — недалеко от вулкана Ключевская Сопка на Камчатке должна была упасть головная часть ракеты. Пришлось «выходить наверх» — подключать начальника связи Советской Армии И. Т. Булычева, министра связи СССР Н. Д. Псурцева, первого заместителя министра обороны маршала И. С. Конева.

8 мая Госкомиссия направила в ЦК КПСС и правительство свой доклад, в котором просила разрешить произвести пуск 13—18 мая. На следующий день пришел положительный ответ Н. С. Хрущева... и вперед!

При плотной, почти круглосуточной работе можно было осуществить пуск в понедельник 13 мая. Однако, как всегда, пошли «бобы» и «бобики» — так на жаргоне конструкторов и испытателей назывались какие-либо ненормальности в функционировании электросхем, агрегатов, систем ракеты или наземного оборудования. Намеченные на 11 мая комплексные испытания провести не удалось — в системе управления шли ложные команды. Всю ночь выясняли причину. Как это бывает, она оказалась очень проста: в одном из штеккеров вывернулся винтик, который, катаясь по контактному полю, производил хаотическое замыкание цепей. «Не гнетет попа телега, а гнетет чека от колеса»,— говорил в таких случаях маршал Неделин.

За 35 лет я участвовал во многих испытаниях и пусках различных ракет, блоков, космических аппаратов, и буквально по пальцам можно перечесть случаи, когда аварии или неполадки возникали из-за научных, теоретических или проектных просчетов. В подавляющем большинстве случаев это было результатом элементарного разгильдяйства, небрежности, некачественного выполнения работ, нарушения технологии, ошибок в конструкции или схемах. Так было и на сей раз. Гневу и негодованию не было предела... Госкомиссия поручила тщательно расследовать этот случай.

Наконец 12 мая провели «генеральные», но опять «бобы»: на 10—11 секунде пропадала подача электропитания на борт ракеты — оказалось, не закрепили как следует штеккер. С этой неприятностью легко справились. Вторая оказалась более существенной: при переходе с наземного питания на бортовое (от аккумуляторов ракеты) фазометрическая радиотехническая система «Иртыш», предназначенная для измерений углов при полете ракеты не включалась. Причина? Неясная, но скорее всего подгар контактов. Что делать? Лезть в ракету с паяльником, перепаивать контакты на огромной высоте? — можно новых неисправностей привнести. А система важная — без нее можно вообще потерять ракету из виду, так как поле зрения оптических приборов всего 4°, они наводились на цель и удерживали ее с помощью системы «Иртыш». Трудный выбор. Бурные дебаты. И все же верх взяло благоразумие: и поздно ночью решили — будем пускать без «Иртыша».

В монтажно-испытательном корпусе Ракету-носитель с космическим кораблем везут к месту старта

Начали интересоваться погодой. Вечером 13 мая заслушали на Госкомиссии «ветродуев». Сколько оговорок, сколько разных «если», «при условии», сколько ссылок на непредсказуемость поведения циклонов и антициклонов, воздушных масс и фронтов можно услышать от метеорологов в таких ответственных случаях. Впрочем, время для уточнения прогнозов еще было. Из графика работы по подготовке к пуску выбились, теперь он мог состояться не ранее 15 мая.

Четырнадцатого провели последние испытания — все вроде в норме. Вечером Госкомиссия приняла решение — в 4 утра приступить к заправке и непосредственной подготовке пуска, и осуществить его в 17— 20 ч по местному времени.

При выборе времени старта учитывались многие соображения. Полет по трассе, прилегающей к полигону, должен был проходить в светлое время суток, чтобы полет ракеты можно было наблюдать визуально и с помощью оптических приборов. Хорошо бы также, чтоб головная часть «прибыла» в район «Кама» ближе к рассвету, чтобы поисковые группы могли максимально использовать дневное время для ее поиска в этом безлюдном таежном месте. Она могла по разным причинам отклониться от заданного маршрута. Поэтому желательно было наблюдать ее на фоне ночного неба. При входе в плотные слои атмосферы она бы ярко светилась. Не последнюю роль играли требования обеспечения секретности. В светлое время пуск был бы не так заметен, как ночью. Для соблюдения режима секретности во время пуска в то время принимались строгие меры: трассы самолетов отнесли в сторону, поезда под разными благовидными предлогами задерживали на узловых станциях.

Работы по подготовке к пуску шли полным ходом. Напряжение, огромная ответственность и, как всегда, у некоторых желание перестраховаться. Утром Королеву звонит начальник метеоотдела: начинается ухудшение погоды, появляются перистые облака. Как быть? Без «Иртыша» оптические средства при плохой видимости могут потерять цель. Но у метеорологов других забот нет, а страха много. Решение Василия Михайловича Рябикова и Сергея Павловича Королева — продолжать подготовку, начинать заправку.

В ходе подготовки то там, то здесь случались задержки. Это нервировало. Порой происходили срывы. Расскажу об одном из инцидентов. Спустившись вниз на кабину обслуживания, я увидел крайне неприятную картину: кругом пар от испаряющегося кислорода, в этом холодном паре люди, как черти в преисподней (а дело происходит на глубине примерно 10—17 м), делают свое дело... Кислород тек из подшипников турбонасосного агрегата. Отводов за кабину не было предусмотрено, и на ней образовывались лужи кислорода. Второпях делают лоточки, стоки, ставят ведра, поддоны. Все это наполняется жидким кислородом и вручную выплескивается за борт — на лоток пусковой установки. Вспоминаю сейчас и думаю, как же нам везло! Ведь кислород с хлопчатобумажной тканью, ватой и т. п. образует взрывчатое легкоинициируемое вещество. Он без труда реагирует со всеми маслами и любой органикой. В каждый момент можно было взлететь на воздух и без ракеты, точнее вместе с ней. Все мы тогда только учились. Порой знания и опыт добывались ценой жизни.

Поднявшись наверх, нашел Владимира Ивановича Курбатова — заместителя В. П. Глушко — главного конструктора двигательных установок. Рассказал, что там внизу делается. Он помчался туда. За ним пошел заместитель Королева по испытаниям Леонид Александрович Воскресенский. Вскоре там оказался и генерал А. Г. Мрыкин. Увидев столь неприглядную картину, он высказал упреки в адрес конструкторов и поднял вопрос о необходимости принятия дополнительных мер безопасности перед Госкомиссией. Видимо, Сергей Павлович решил, что это я информировал генерала, и, придравшись к какому-то пустяку, потребовал покинуть стартовую площадку. Нервное напряжение было тем горючим, которое делало легко воспламенимыми и взрывоопасными отношения между людьми. Но я из людей неподдающихся, поэтому начались неприятные пререкания. Наконец Сергей Павлович пригрозил, что вызовет караул и меня выведут. На что у меня нашлось резонное возражение, что караул наш, военный, и подчиняется мне, а по-боевому расчету мое место — на командном пункте стартовой площадки, и я отсюда не уйду. Кончилось тем, что Королев по «громкой» связи вызвал на КП членов Госкомиссии Мрыкина и Пашкова и в очень возбужденном состоянии попросил забрать меня, иначе он сам уйдет. Мне как секретарю Госкомиссии «нашлось» какое-то срочное задание, и все обошлось.

Первая межконтинентальная баллистическая ракета

Через день или два в столовой за завтраком Сергей Павлович извинился за тот инцидент. Замечу, что это совершенно не характерно для него...— за что-нибудь перед кем-то извиняться. Он был скор на расправу, но любил как своих, так и чужих специалистов — энтузиастов и фанатиков его любимой ракетной техники. Люди делились им на тех, кто всей душой предан ракетостроению, и всех остальных. Первым он многое прощал, ко вторым был беспощаден. Помнится, как однажды одному из конструкторов он приказал отправиться из Байконура в Москву «по шпалам» — ему показалось, что тот формально относится к своему делу.

Но вернемся на стартовую площадку. В 21 ч 05 мин (с часовым опозданием от намеченного срока) была подана команда: «Пуск!» Пламя, дым, тучи пыли окутали ракету. На какой-то момент даже стало страшно за нее, когда она скрылась в этом море огня. Но вот двигатели вышли на режим, четко разошлись опорные фермы и машина плавно пошла вверх. Неотрывно следим за ней, затаив дыхание. Самые противоречивые чувства переполняют нас. Тут и восторг, гордость за людей, сотворивших это чудо и неотступная тревога: как все пойдет дальше?

Генерал Васильев Алексей Антонович (бывший заместитель начальника полигона по НИРи измерениям) с Сергеем Павловичем Королевым на стартовой площадке

Трудно сказать, сколько времени мы наблюдали за полетом — может минуты, может секунды. Но вдруг что-то вспыхнуло и ракета исчезла из виду. Суждения высказывались самые противоречивые: одни еще видят, другие — нет, кто-то заметил, как что-то отвалилось и упало. В общем по поговорке «никто так не врет, как очевидцы». Ясно было одно — что-то произошло. И все-таки успех — четко сработали сотни механизмов, систем, электроцепей, контактов, и ракета поднялась со старта, красиво пошла.

Человек пятьдесят собрались в «банкобусе» — так на жаргоне испытателей называли помещение вблизи старта, где обычно собирались Госкомиссия и техническое руководство и как говорится «банковали». Сначала таким помещением при пуске первых ракет на полигоне Капустин Яр был сломанный и брошенный в степи автобус — отсюда и «банкобус».

Домик в районе стартовой площадки Байконура, в котором жил и работал Сергей Павлович Королев

Начали поступать первые сообщения. Генерал Лев Михайлович Гайдуков из района падения боковых блоков докладывал, что они видели, как падала ракета. Доклады со станций слежения тоже вроде бы подтверждали это. Видимо, ракета упала где-то в 300—500 км от старта по трассе полета. Всех предупредили, чтобы пока никаких разговоров не было, Госкомиссия осталась одна, в узком составе. Надо докладывать в Москву. Сообщили, что полет неполный, но в общем задача, возлагавшаяся на первый пуск, выполнена. Мы имеем ракету, которая летает, проверили старт, всю «наземку», динамику выхода ракеты из стартового сооружения совершенно нового типа.

Доклад был принят спокойно. Н. С. Хрущев и Н. А. Булганин поздравили с успехом, просили форсировать дальнейшие работы. И мы начали разбираться в обстоятельствах полета, причинах падения, готовить к пуску следующую машину. Но об этом в следующий раз.